Сергей Бернатосян - Воровство и обман в науке

• Название: Воровство и обман в науке
• Автор: Сергей Бернатосян
• Издательство: Эрудит
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1998
• ISBN: 5-7498-0005-9

В предлагаемой читателю аналитической книге С.Г. Бернатосяна содержится уникальный научный материал, заставляющий нас посмотреть на историю науки и ее созидателей другими глазами, задуматься над нравственными аспектами их творчества. Представленная серия портретных разоблачений многих ученых знаменитостей прошлого и современности не просто читается как занимательный детектив — она наглядно показывает, сколь велик ущерб, наносимый человечеству мошенниками всех рангов и званий.

Раскрывая по ходу повествования читателю многие исторические загадки, связанные с известнейшими крупными фигурами в мировой науке, судьбой их открытий и изобретений и отвечая на "странные" вопросы о том, кто, например, на самом деле открыл Северный полюс или теорию относительности, почему Крупп стал "пушечным королем", а Зингер — "швейным", автор параллельно глубоко и основательно разбирает проблемы психологического характера, связанные с особенностями личности и творческого процесса.

"Воровство и обман в науке" можно назвать чуть ли не единственным в мировой литературе научно-популярным изданием, целиком посвященным столь деликатным вопросам в интеллектуальной сфере деятельности, как плагиатство и мошенничество. Книга, несомненно, выигрывает благодаря умелой подаче любопытных историографических фактов, которые представлены не в зеркальном отражении, а каковы они были на самом деле, а также из-за своеобразия авторского стиля. Думается, оскудевающий эмоциями мир и это "новаторство" оценит по достоинству.

---

Кстати, Вольфганг Паули, раздираемый внутренними противоречиями насчет "бытия" элементарных частиц нейтрона и нейтрино, в конце двадцатых годов текущего столетия пригласил к себе на работу в Цюрихский политехникум молодого и перспективного физика Р. Кронига, поставив перед ним единственную задачу: противоречить во всем его мыслям, взглядам и идеям. Странность? Да. Но вполне объяснимая. Из истории теоретической физики хорошо известно, что именно противодействие многих ученых, в том числе и Бора, позволило учению о квантах довольно быстро найти "неуловимую" элементарную частицу нейтрино. Не случайно же говорят, что в споре рождается истина. Разумеется. И произошло с другими, но и с самим собой. Вот так-то! Наводили молодые лбы тень на плетень, а затем энергично начинали с этой тенью бороться.

Представляя "изнутри" историю становления квантовой физики как науки, нельзя не упомянуть о событиях, связанных с открытием спина электрона. Чтобы построить полную модель атома, Вольфганг Паули чисто теоретически ввел для описания свойств электрона четвертое дополнительное квантовое число, о чем не замедлил сообщить в печати. Заметив эту статью и детально ознакомившись с ней, молодые физики, ученики Эренфеста из Лейденского университета Джордж Уленбек и Сэмюэл Гаудсмит, тотчас высказали предположение, что четвертое квантовое число дает представление о вращении электрона вокруг своей оси, и опубликовали в том же журнале свои соображения. (Правда, подобно Гану, чуть было не забрали обратно готовую к отправке корреспонденцию назад.)

Трудно описать реакцию ученого мира, в том числе и крупнейших физиков, на их "выходку". Особенно безжалостен был по отношению к молодым ученым… Паули. Если бы не Эренфест, Уленбек и Гаудсмит, пожалуй, не смогли бы выдержать эту атаку больших умов и, вероятнее всего, под их психологическим давлением совершенно порвали с наукой. Отчаявшись, они даже пробовали изъять статью из редакции. Обоих вывел из стресса учитель, обронив фразу: "Вы еще оба достаточно молоды, чтобы позволить себе сделать глупость". Показательным же в этом "сюжете" является то, что Паули, который своими работами в буквальном смысле слова натолкнул Уленбека и Гаудсмита на открытие спина электрона и сам стоял вплотную к нему, с фанатичным упрямством опровергал саму идею о наличии спина, даже после получения экспериментальных и расчетных подтверждений.

Что же получается? А то, что и Планк, и Дирак, и Паули, эти маститые теоретики, то и дело возбуждая революционные настроения в науке, по своей натуре вовсе не были революционерами, а скорее, наоборот, тяготели к стану "убитых" консерваторов. Будучи объективно созидателями, они, ведя ожесточенное единоборство с самими собой и драматически переживая собственные открытия, оказывались в роли разрушителей, направляя всю свою интеллектуальную мощь на то, чтобы уничтожить плоды своих трудов и опровергнуть собственные научные воззрения.

Даже дальновидный Пауль Эренфест, который в переломные для теоретической физики дни успел схватить за ворот "у самого порога пропасти" ценные идеи Планка, а также не дал утопить Уленбека и Гаудсмита, не раз проявлял близорукость, дистанцируясь от работ с "ослабиной", среди которых, естественно, попадались и явно заслуживающие внимания. Эйнштейн, например, считал губительным для Эренфеста то, что "его критические способности опережали способности конструктивные". И был прав, так как из-за этого недостатка Эренфест не додал науке всего того, на что был способен его гениальный ум.

Вместе с тем этот ученый всегда был в курсе самых важных событий, предугадывая рождение новых перспективных направлений. Он творил, дискутировал, оппонировал, возражал, кидался ради выстраданных идей "на амбразуры". Но чаще боролся с самим собой, оберегая науку от лженаучных теорий, ошибочных выводов и установок. С целью точного поражения "мишеней" он таскал с собой цейлонского попугая, которого обучил своей коронной фразе: "Aver meine Herren, das ist keine Physik", что означало: "Но, господа, ведь это не физика!", и даже выставлял своего любимца как оригинального участника дискуссий в крупном научном центре Геттингене, когда обсуждались спорные вопросы зарождающейся в тот период квантовой механики. Но от собственных заблуждений его не мог спасти даже заносчиво выдрессированный попугай.

Какое раздвоение души, какая разноголосица во взглядах! Какое жуткое желание добраться до истины! И в то же время, какая глубокая вера в незыблемость основных законов природы! Аристотель говорил, что сомнение и противоречивость в сознании есть начало мудрости. И не только мудрости в познании мира, но и еще много чего.

Обращаясь к библейской тематике, можно найти аналогичный Эренфесту и ему подобным образ — раздираемого сомнениями и страстями апостола Павла. Вначале, являясь злейшим врагом учения Христа, Савл, таково было мирское имя апостола, лично возглавлял карательные операции против его приверженцев. Но в один прекрасный день на него нашло озарение. Поняв, "на кого руку поднимал", Савл поменял и имя, и свои взгляды. С обновленной душой, в которой поселился, наконец, мир, он пошел столь же самоотверженно служить Господу, как некогда отвергал его, лишь бы хоть тенью своей коснуться истины. Он отрекся от самого себя во имя Спасителя, посвятив всю оставшуюся жизнь искуплению греха. В поступках многих выдающихся людей прослеживается та же линия самоосуждения. "Приговор, выносимый мною самому себе, — писал французский философ средневековья Мишель де Монтень, — гораздо строже и жестче судебного приговора, ибо судья применяет ко мне ту же мерку, что и ко всем, тогда как тиски моей совести крепче и беспощаднее". Интересно, что даже в подходе к наказанию великие мыслители проявляли яркую индивидуальность и неповторимость.

Для настоящего ученого истина — безусловно, самая главная ценность. Он испытывает блаженство и ощущает благодать лишь после того, как достигнута цель в познании и научная истина им установлена. Поэтому в процессе исследовательского поиска его сознание меняется, зачастую приводя к коренной ломке устоявшихся в течение жизни идей и взглядов. Можно сказать, что такие люди переживают переворот сознания, который неизменно приводит их к высотам человеческого духа. Да, через Голгофы, через кресты, но приводит. Китайцы в отличие от Аристотеля полагали, что мудрость есть равновесие добра и зла. Но ведь чтобы маятник пришел в равновесие, его надо предварительно как следует раскачать. Разве не так?

Есть и еще один аспект проблемы. Весь ход истории науки и техники показывает, что многие идеи, проекты и теории на поверку часто оказывались неубедительными и недееспособными, хотя их авторы были абсолютно уверены, что сделали важные открытия и изобрели нечто стоящее. На современном этапе научно-технического развития сложилась вообще парадоксальная ситуация: сейчас для научного работника легче сделать открытие, чем убедиться в том, что оно состоятельно и до него еще никто не приходил к аналогичным заключениям.

Поэтому для современного ученого не столько важна одаренность, сколько умение разобраться в обилии информации и найти в ней "зернышки", которые способны дать ценные всходы. Второе условие успеха — высокие нравственные качества, исключающие снисходительность даже к самому себе. Тысячекратная проверка своих экспериментальных и теоретических исследований на всех ключевых направлениях, разрешение собственных противоречий и сомнений, возникающих в научном творчестве, и в то же время простота, скромность и готовность в любой ситуации признать свои ошибки — вот что отличает истинного служителя науки от карьериста и честолюбца. Под этим углом зрения следует смотреть и на "странное" поведение Планка и Гана, и на "оригинала" Эренфеста с его ученым попугаем, которые пожирали самих себя, чтобы потом возродиться из пепла.

Здесь уместно вспомнить скрупулезную требовательность к себе и своим исследованиям Генри Кавендиша, никогда не отдававшего в печать работ, достоверность которых была бы для него хоть в какой-то степени сомнительна. Свои выводы он проверял годами, если не десятилетиями. Мы уже знаем, что часто из-за этого Кавендиш неоднократно терял возможность стать первооткрывателем многих законов, открытых впоследствии другими. Вместо него набирал вес его архив с "невостребованными" статьями.

Излишне строго относился к собственным трудам и академик Сергей Алексеевич Чаплыгин. При жизни он опубликовал всего 38 работ, хотя подготовил к печати их несколько сотен. Когда же друзья и коллеги начинали недоумевать и даже негодовать по этому поводу, он отделывался от них полушутливым замечанием, что, дескать, его работа не дает науке ничего принципиально нового и полезного. Однако, несмотря на эти "шуточки" и на то, что ряд чапльггинских идей, глубоких и оригинальных по своей сути, пропал втуне, сам Чаплыгин со своим немногочисленным "книжным" багажом все-таки вошел в корифеи математической мысли.