Ирина Сироткина - Классики и психиатры

• Название: Классики и психиатры
• Автор: Ирина Сироткина
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2002
• ISBN: 978-5-86793-573-3

В книге история психиатрии рассматривается через призму особого жанра медицинской литературы — патографии, или жизнеописания знаменитостей с точки зрения их болезней, мнимых или настоящих. В русской культуре писатель был фигурой особенно заметной — как рупор общества, символ времени или объект, на который читатели проецировали свои желания. Не удивительно, что именно писатели привлекли внимание психиатров и стали их заочными пациентами и героями (или антигероями) патографий. Немало медицинской литературы посвящено классикам — Пушкину, Гоголю, Достоевскому, Толстому, Гаршину и многим другим писателям и поэтам. Автор ищет ответы на вопросы: как и зачем психиатры ставили диагнозы писателям, что это значило для становления психиатрии, как патографии были встречены в обществе? Почему одни врачи находили у Пушкина, например, различные болезни, а другие, напротив, считали образцом душевного здоровья? И почему с приходом нового поколения медиков эти диагнозы менялись, иногда на диаметрально противоположные? В данном исследовании идеи о душевной болезни и душевном здоровье, о таланте и гениальности помещены в контекст бурной общественно-политической жизни России конца XIX — начала XX веков. Книга Ирины Сироткиной получила приз Ассоциации современных языков (Modem Language Association, США) за лучшую работу в области славянских языков и литературы в 2001–2002 гг.

Текст книги переработан и расширен.

---

63 Чиж В.Ф. Пушкин как идеал душевного здоровья. Юрьев: Юрьевский ун-т, 1899. С. 18, 24.

64 См.: Frieden N.M. Russian Physicians in an Era of Reform and Revolution, 1856–1905. Princeton: Princeton U.P., 1981; Brown J.V. Professionalization of Russian Psychiatry. Ph.D. Dissertation: U. of Pennsylvania, 1981.

65 Чиж В.Ф. Плюшкин как тип старческого слабоумия // Врачебная газета. 1902. № 10. С. 217–220; Каплан Я.Ф. Плюшкин и Старосветские помещики (По поводу статьи проф. В.И. Чижа «Значение болезни Плюшкина») // Вопросы философии и психологии. 1903. № 3. С. 599–645; Чиж

B.Ф. Значение болезни Плюшкина (по поводу статьи д-ра Я. Каплана) // Вопросы философии и психологии. 1902. № 4. С. 888.

66 Португалов Ю.В. По поводу полемики проф. В.Ф. Чижа и доктора Я.Ф. Каплана// Вопросы философии и психологии. 1903. № 1. С. 146–155.

67 Шайкевич М.О. Психопатология и литература. СПб.: Ц. Крайз, 1910.

C. 136, 58. О «ложной тенденции» см.: Сикорский И.А. Психологическое направление художественного творчества Гоголя. Киев: Имп. университет, 1911. С. 3. По отношению к Каплану упрек этот звучал несправедливо: психиатр трагически погиб на тридцать втором году жизни от рук уголовных преступников, находявшихся в психиатрической больнице на экспертизе. См.: Вырубов Н.А. Некролог Я.Ф. Каплана // Современная психиатрия. 1907. № 4. С. 330–331.

68 Доклад Чижа был сначала опубликован в газете «Саратовский листок» (№ 70, 1903), затем в журнале «Вопросы философии и психологии» (№ 2, 3, 4 за 1903 г. и № 1 за 1904 г.), а также отдельным изданием.

69 Каченовский Л.П. Болезнь Гоголя. Критическое исследование. СПб.: Свет, 1906. С. 115.

70 Луначарский А. В. Русский Фауст// Вопросы философии и психологии. 1902. № 3. С. 783–795.

71 Бердяев, цит. по: Clowes Е. W. The Revolution of Moral Consciousness: Nietzsche in Russian Literature, 1890–1914. DeKalb: Northern Illinois UP, 1988. P. 1.

12 Дзержинский Вл. Э. Рецензия на книгу К.Р. Евграфова «Подсознательная сфера и художественное творчество» // Вопросы психиатрии и неврологии. 1913. № 1. С. 8. Пример патографии см. в: Хмелевский И.К. Патологический элемент в личности и творчестве Фридриха Ницще // Сборник работ по невропатологии и психиатрии, посвященный профессору И.А. Сикорскому по случаю 35-летия его врачебно-научной деятельности. Киев: Изд-во Кушнерева, 1904. С. 495–536.

73 Шестов Л. Достоевский и Ницше. Философия трагедии // Избр. соч. М.: Ренессанс, 1993. С. 330.

74 Мережковский Д.С. Гоголь // Избр. статьи. Мюнхен: Wilhelm Fink, 1972. С. 241. Также см.: Мочульский КВ. Духовный путь Гоголя. Париж: YMCA Press, 1934.

75 Шайкевич М.О. Психологический метод в русской литературной критике // Вопросы философии и психологии. 1904. № 3. С. 321.

76 Трошин Г.Я. Гений и здоровье Н.В. Гоголя // Вопросы философии и психологии. 1905. № 1. С. 58; № 2. С. 186. См. о нем: Мирский М.Б. Трошин Григорий Яковлевич // Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. М.: РОССПЭН, 1997. С. 629–631.

77 Сикорский И.А. Психологическое направление. С. 10. Его фраза об эволюционирующем типе в: Сикорский И.А. О книге В. Вересаева «Записки врача» (Что дает эта книга науке и жизни?) // ВНПМ. 1902. № 4. С. 490.

78 Шайкевич М.О. Психопатология и литература. С. 14–17, 22.

79 См.: Хроника // Современная психиатрия. 1907. № 10. С. 383; Brown J. V. Professionalization. P. 350–388.

80 Чиж В.Ф. Криминальная… С. 50.

81 О революционном психозе см.: Brown J.V. Revolution and psychosis: The mixing of science and politics in Russian psychiatric medicine, 1905—13 // The Russian Review. 1987. Vol. 46. P. 283–302.

82 Чиж В.Ф. Значение политической жизни в этиологии душевных болезней // Обозрение психиатрии. 1908. № 1. С. 1—12 (12); Nq 3. С. 149–162 (157).

83 Хотя в качестве даты смерти некоторые источники приводят и 1923 год. См.: Посвянский П.В. Чиж… С. 978.

84 Цит. по: Kochan L. Russia in Revolution, 1890–1918. London: Wfeidenfeld and Nicolson, 1966. P. 148.

85 Короленко В. Г Трагедия великого юмориста //Н.В. Гоголь в русской критике / Под ред. А.К. Котова и М.А. Полякова. М.: Худож. лит-ра, 1953. С. 541–542.

86 Из одной из них взят эпиграф к настоящей главе: Ермаков И.Д. Очерки по анализу творчества Н.В. Гоголя. М.; Пг.: Госиздат, 1924. С. 76. См. о нем: Давыдова М.И., Литвинов А.В. Иван Дмитриевич Ермаков // Российский психоаналитический вестник. 1991. № 1. С. 115–127.

87 Rieff P. Freud: The Mind of the Moralist. Garden City, NY: Anchor Books, 1961. P. 2.

88 Maguire R.A. Introduction // Gogol from the Twentieth Century: Eleven Essays / Ed. R.A. Maguire. Princeton: Princeton U.P., 1974. P. 19.

89 Maguire R.A. Exploring Gogol. Stanford: Stanford U.P., 1994. P. 338–341.

90 Peace R. The Enigma of Gogol: An Examination of the Writings of N.V. Gogol and Their Place in the Russian Literary Tradition. Cambridge: Cambridge U.P., 1981. P. 291. О предполагаемой гомосексуальности Гоголя см.: Karlinsky S. The Sexual Labyrinth of Nikolai Gogol. Chicago and London: U. of Chicago Press, 1976; Rancour-Laferrier D. Out from under Gogol’s Overcoat: A Psychoanalytic Study. Ann Arbor: Ardis, 1982.

Глава 2 Достоевский: от эпилепсии к прогенерации

Слушайте, я не люблю шпионов и психологов, по крайней мере таких, которые в мою душу лезут.

Ф.М. Достоевский

Достоевский — это психолог из психологов.

Стефан Цвейг1

Уже при жизни Ф.М. Достоевского (1821–1881) на него был навешен ярлык «специалиста по душевным страданиям», «психолога», чуть ли не врача-психиатра. Как бы предчувствуя, что этот ярлык пристанет к нему надолго, писатель категорически отрицал, что он «психолог», высмеивая современные ему психологию и физиологию2. Невозможно было не заметить, что те, кто восхищался, даже искренне, мастерством его психологического анализа, вольно или невольно раздували только эту сторону его произведений за счет высказываемых в них идей. Однако восторженные поклонники психологического таланта Достоевского пошли еще дальше, увидев источник этого таланта в его собственных душевных страданиях. Мнение о том, что писатель создавал своих персонажей на основе самоанализа, санкционировали своим авторитетом врачи. Еще при жизни писателя не только литературные критики, но и врачи-психи-атры заявили, что он наделяет своих героев собственными чертами, включая болезненные. Излюбленным примером был князь Мышкин из романа «Идиот», падучая болезнь которого считалась списанной с недуга самого Достоевского. «До сих пор никто из гениальных эпилептиков не познакомил нас так красноречиво со своей [предшествующей припадку] аурой. Я уверен, что эти строки перейдут в учебник психиатрии», — утверждал психиатр В.Ф. Чиж3. А невролог В.М. Бехтерев (1857–1927) писал: «Человек, перенесший в своей жизни и крайнюю бедность, и тюрьму, и ссылку, и ужасы смертной казни, и сам имевший глубоко надломленное душевное здоровье, — только такой человек, при высокой душевной одаренности от природы, мог найти в своей душе отклик на соответствующие положения жизни и на тяжелую душевную драму и мог воспроизводить с художественной яркостью те внутренние переживания, которые были испытаны им самим. В этом — основная причина силы своеобразного художественного творчества Достоевского, граничащего с откровением»4.

Развить эту тему помогли текущие политические события. Как известно, в молодости Достоевский был близок социалистам, но по прошествии лет, полных страданий и размышлений, изменил взгляды. Его поздние романы содержат горькую и глубокую критику экстремизма и радикализма. Критики из левого лагеря, в отместку за «предательство» прежних убеждений и желая скомпрометировать консервативные взгляды Достоевского, стали подчеркивать его предполагаемую болезнь. А через год после смерти писателя Н.К. Михайловский (1842–1904) заявил, что внимание Достоевского к человеческим несчастьям — извращение психики, признак человека, которому наблюдение за чужими страданиями доставляет садистическое удовольствие. Усилиями критиков, психиатров, биографов и патографов Достоевский постепенно превращался в «полубезумного гения, творящего свои романы из болезненных фантазий, кишащих на дне его больной души»5. Вокруг него замкнулся круг: врачи следовали за мнением критиков, а те искали подтверждение своим гипотезам в патографиях.

«Жестокий талант»

Чем больше в середине 1840-х годов Белинский разочаровывался в Гоголе, якобы предавшем священную миссию искусства, тем более он хвалил молодого писателя Достоевского. В его «Бедных людях» (1846), названных им первым в России «социальным романом», Белинский увидел призыв к гуманности и обличение общественных язв. Но последующие работы Достоевского озадачили критика. «Странная вещь! Непонятная вещь!» — воскликнул он, смущенный гофмановской «Хозяйкой» (1847), а «Двойника» (1846) объявил психологическим исследованием раздвоения личности, курьезным изображением безумия без какой-либо серьезной цели6. Белинский назвал Достоевского «нервным» талантом и «писателем человеческих страданий». Однако в силу той манеры прочтения литературы, при которой произведение прочно связывалось с убеждениями и личностью писателя и которую Исайя Берлин считал типично русской, эти характеристики стали относить и к писательской манере Достоевского, и к его личности7.