Хуан Эслава Галан - В поисках единорога

• Название: В поисках единорога
• Автор: Хуан Эслава Галан
• Издательство: Астрель, CORPUS
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-31663-0

Хуан Эслава Галан — известный испанский писатель, историк, автор почти шести десятков книг, отмеченных наиболее почетными литературными премиями. Действие романа „В поисках единорога“ происходит в XV веке в Кастилии. Король Энрике IV, прозванный Импотентом, снаряжает отряд для выполнения крайне опасного задания: надо добыть рог редкостного зверя — единорога для изготовления снадобья, которое якобы безотказно помогает при мужском бессилии. Как утверждают ученые книги, если где и можно отыскать единорога, то только в далекой и неведомой Африке, в землях чернокожих людей. Туда и держит путь вместе со вверенным ему отрядом молодой идальго Хуан де Олид — сначала на корабле, затем на верблюдах через пустыню, а потом и пешком через непроходимые джунгли. Однако путешествие оказывается куда более трудным, чем предполагалось, и затягивается на долгие годы, в течение которых испанцы увидели много всяких чудес, пережили захватывающие приключения и узнали, как живут самые разные африканские племена.

* * *

Роман „В поисках единорога“ Хуана Эславы Галана (1948), по мнению критиков, занял прочное место в истории современной испанской литературы, хотя и относится к „несерьезному“ приключенческому жанру. Книга была отмечена авторитетнейшей премией „Планета“, переведена на многие языки и даже легла в основу нескольких сборников комиксов. В романе мастерски сочетаются реальность и фантазия, историческая достоверность и захватывающий сюжет.

---

Еще одно чудо, весьма удивительное. В пустыне из-за недостатка дождей и родников не бывает настоящих рек, зато есть реки из песка, одни главные, другие поменьше, иные мелкие песочные реки притоками впадают в большие — точно как в христианском мире. И все они движутся (ночью сильнее, чем днем), текут между камней и скал и порой стирают с лица земли дороги, а порой изменяют их направление, иногда могут засыпать колодец, а другой раз — обнажить новый. Словно морские волны, перекатываются струи песка — если случилось тебе заночевать в русле такой реки, то проснешься наутро под песчаным одеялом, и это невероятное зрелище, как будто тебя похоронили накануне.

Мы, христиане, были малость подавлены — и куда сильнее напуганы столь мрачным путешествием, но никто не выдавал своих чувств, даже с ближайшими друзьями не делились, боясь показаться трусливее мавров. Так что, зажав, как говорят в народе, сердце в кулак, мы следовали за караваном и старались во всем подражать нашим спутникам — бесспорно, эти люди хоть и иноверцы, да знали куда лучше нас, что и когда делать. Мы ели и пили в те же часы, что они, по нужде ходили туда же, куда они, — словом, повторяли каждое их движение за единственным исключением. Дважды в день мавры прекращали все дела и, простершись на чепраках лицом в сторону Мекки, возносили свои молитвы. Мы же в это время собирались вокруг фрая Жорди, слушали мессу, и молились истово, и каждый в сердце своем просил Господа о благополучном окончании этого путешествия. А я, кроме того, молил Его даровать мне скорое возвращение, чтобы моя донья Хосефина снова была со мной — я вспоминал ее день и ночь, и мысли о ней разгоняли тоску. Воображение рисовало мне, как я откажусь жить без нее дальше и как повелитель наш король с Божьей помощью отдаст мне ее в жены в награду за труды мои, когда я, вернувшись, преподнесу ему не один рог единорога, а целых четыре или даже пять. Я обещал себе, что буду холить и нежить госпожу моего сердца, одену ее в шелка и драгоценности, как королеву, чтобы все родственницы и соседки ходили к нам в гости любоваться ею, скрипя зубами от зависти. В подобных мечтах я черпал утешение и мужество на протяжении всего пути.

Когда в первый понедельник следующего месяца караван остановился на привал неподалеку от оазиса под названием Силет, одного из наших, парня по имени Хуан Гарсиа, укусила в ногу какая-то тварь. Родом он был из городка в окрестностях Толедо, превосходный арбалетчик. Лекарь надрезал место укуса, пустил кровь как следует, чтобы выгнать яд, но все равно пораженная плоть опухала и чернела, и глаза его стекленели от внутреннего жара, и пересохла слюна, и сколько ни прикладывал фрай Жорди свои мази, сколько ни поил его разными настойками, сколько ни молились мы за него — ничто не помогло, он умер. Первая в наших рядах смерть в чужом краю, зловещее предзнаменование грядущих потерь, опечалила и удручила нас безмерно, поэтому, войдя в Силет, мы ничуть не обрадовались, хотя ждали этого, как великого дара.

Силет представляет собою небольшую долинку с семью колодцами, пальмовыми рощами да скудной зеленью, сильно обглоданной верблюдами и козами. По ней разбросаны несколько жалких глиняных лачуг, там и тут видны полуразрушенные стены — остатки какой-то деревни, стоявшей здесь в лучшие времена. В тени саманной стены мы и разбили стоянку, на которой провели два дня, чтобы животные вдоволь напились воды. А на второй день пришли туареги, те самые, что разбойничают в пустыне и берут мзду с караванов. Их было всего-то десятка три, вооруженных короткими мечами, но, несмотря на это, Мохамет Ифран принял их в высшей степени радушно и со всеми церемониями, а потом удалился в свой шатер с одним из них, судя по всему — главарем, тощим человечком с жидкой белой бородкой. Долго они о чем-то договаривались, затем из шатра вышел мавр, который ведал хозяйственными делами каравана (он тоже сидел с ними), и велел перегрузить на туарегских верблюдов кое-какие ткани, несколько треножников и котлов, а также какое-то количество соли и боеприпасов — это и была наша дорожная пошлина. Когда погрузка завершилась, туареги рассыпались в прощальных любезностях и удалились, гордо выпрямившись в своих седлах. Самое занятное, что голову они обматывают неимоверно длинными кусками ткани черного цвета, поэтому струящийся из-под тюрбанов пот окрашивает в синеватый оттенок их лица, а заодно и руки (во время беседы они то и дело прикладывают руки к лицу). Таким своим видом туареги страшно гордятся и никогда не моются, чтобы его не утратить, — впрочем, возможно, сказывается и недостаток воды в пустыне, ведь даже мавры там совершают омовение при молитве не водой, а пылью. Уж поверьте, когда спустя два месяца тягот и лишений мы вышли оттуда, пахло от нас ничуть не лучше, чем от верблюдов. Однако, как будет видно из дальнейшего, недостаток воды оказался далеко не худшим из уготованных нам испытаний.

Все в том же Силете я велел отслужить заупокойную по погибшему арбалетчику, после чего мы двинулись дальше по этой неприветливой земле, призывая на помощь все свое мужество, чтобы терпеть обжигающий зной. Клянусь истинной верой — да не усомнятся в моих словах христиане! — что нет на свете места более унылого и жуткого, чем мавританская пустыня. Солнце как будто стоит в зените чуть ли не до самого вечера, словно отверстое жерло раскаленной печи, терзая людей и животных. Лучи его так безжалостны, что даже тени съеживаются, и пышет жаром земля, и обжигают камни, и кожаные ремни, и железные пряжки, и если дотронешься до них ненароком, на коже остаются волдыри и язвы, и пот струится ручьями, и пересыхают ноздри, и в иссохшем горле пропадает голос. Однако же довольно жалоб. На сем подробное описание ужасов пустыни прекращаю.

В первое воскресенье нового месяца добрались мы до большого холма по имени Зериба, с чьей каменистой вершины увидели далеко впереди, на расстоянии трехдневного перехода, не меньше, увенчанную облаками горную цепь. Весь караван разразился победными криками, и даже верблюды заревели, выражая свою радость. Арабы объяснили нам, что за теми горами находится первый город земли негров, что город этот велик и славен и зовется он Томбукту. Тут и мы разделили всеобщий восторг. Фрай Жорди, подцепивший какую-то дрянную лихорадку, на радостях мигом избавился от своей хвори, воспрял духом и, подойдя к нам с Андресом, предложил отслужить сегодня три мессы вместо одной и спеть хором Те Deum Laudamus[14]. Что мы, христиане, и сделали с похвальным рвением, преклонив колена, ибо мнилось нам, что, раз подошли к концу наши мытарства в пустыне, остальное уже будет проще простого.

Итак, мы продолжили путь с легким сердцем, и на пятый день, в пятницу, замаячила на горизонте белая линия, которую мы приняли за стены Томбукту. А еще через сутки навстречу нам вышли горожане, встречая караван таким ликованием, каким кастильцы встречают долгожданный дождь после затянувшейся засухи. В сопровождении шумной толпы мы вошли в Томбукту и поняли, что никаких белых стен вокруг города нет, — нас обмануло марево, дрожащее над раскаленной землей.

Размерами Томбукту превосходит наши города, хотя на самом деле трудно сказать, где он начинается и где кончается. Почва здесь имеет рыжевато-коричневый оттенок, и россыпь дышащих на ладан домиков, кое-как слепленных из глины, тростника и веток, совершенно с нею сливается. Окраины к тому же вообще покинуты жителями, заселен только центр, а вокруг — целые кварталы заброшенных, опустевших, разваливающихся лачуг, где обитают разве что гиены и прочие твари да порой находят приют местные преступники. Сразу видно, что город переживает глубокий упадок и что когда-то, задолго до нашего приезда, он знавал лучшие времена.

Население состоит в равной мере из негров и арабов, а также потомков смешанных браков между ними, по которым и не скажешь, какой в них больше крови — черной или мавританской. Дома все одинаково бедные, никто не выглядит богаче соседа — похоже, ни один житель не обладает сколько-нибудь ценным имуществом, и нищета вокруг такая беспросветная, что смотреть больно. Но очень скоро мы узнали, что страна эта называется Сонгаи, и по количеству дней, необходимых для перехода из одного города в другой, вычислили, что она больше Кастилии и имеет форму квадрата, по углам коего расположены четыре города: помимо Томбукту есть еще Гао, Сале и Дженне. Король со своими приближенными и знатью живет в Гао и никого к себе не пускает — маврам туда вход закрыт под страхом смерти от рук палача. А Томбукту — всего лишь место, куда стекаются караваны и куда негры привозят свои товары: рабов, золото, слоновьи бивни, звериные шкуры и орехи кола. Орехи эти особенно ценятся у мавров, поскольку у грызущего их согревается сердце, как у христиан от вина. В обмен же на все эти замечательные вещи негры просят одного — соли, как можно больше соли. Иногда еще берут ткани и какие-нибудь чепуховые вещицы. Представьте только, какая нужда гнетет этих людей, коли им приходится менять многое на малое, золото — на соль.