Сергей Сергеев-Ценский - Том 8. Преображение России

• Название: Том 8. Преображение России
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

В восьмой том вошли 1, 2 и 3 части эпопеи «Преображение России» — «Валя», «Обреченные на гибель» и «Преображение человека».

Художник П. Пинкисевич.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Бежал к черкесам? — оживленно спросил Коля и добавил возбуждаясь: — Вот это так! По-моему, это объяснимо!

— Нет, тоже необъяснимо, — спокойно сказал Матийцев. — Сбежал и бросил свой дом и огород — все хозяйство и все свое будущее. Ведь за отличие в сражениях мог быть произведенным в офицеры… Однако сбежал… Что к черкесам сбежал, — это осталось неизвестным, а говорить, конечно, так и говорили. Но ведь и о Бестужеве-Марлинском говорили, что он, будучи уже офицером, перешел на сторону черкесов, а совсем не был убит в схватке у мыса Адлер.

Дружба моего отца с Муравиным расклеилась уже, конечно, но все-таки они продолжали и после страшного происшествия в Нижней слободке жить на одной квартире, и однажды, недели через три после происшествия, вздумали отправиться на охоту, как это проделали уже однажды гораздо раньше. Тогда они вызвали неудовольствие Круковского, но теперь уже другой был у них командир полка, князь Чавчавадзе, не такой строгий, да и ни о каких шайках черкесов, на которые можно было бы наткнуться, не было слышно. Однако прежняя история с ними повторилась: их обстрелял кто-то из лесной опушки, и мой отец был ранен штуцерской пулей в плечо. Послан, разумеется, был взвод драгун на это место, но никого не нашел, а у моего отца, да и у Муравина тоже явилась догадка, что стрелял в них не кто другой, как именно этот беглый Зубков. Муравин поэтому тут же начал хлопотать о переводе в другой полк, что ему и удалось, так как он был не без связей в Питере, а мой отец вследствие этой своей раны в плечо, отчего перестал он владеть левой рукою, вышел в отставку.

Позже, впрочем, рука снова стала действовать, он же подготовился и поступил в университет, откуда выйдя, стал педагогом… Это уж профессия мирная, и ей он отдался до конца своих дней. Впрочем, большой карьеры не сделал, так как с начальством не умел ладить. Когда его попросили по возрастному цензу в отставку, он был всего только директором учительской семинарии в уездном городе на Украине.

— Ну, хорошо, — сказал Коля, — а что же все-таки его стукнуло, вашего отца?

— Я ведь сказал уже, что этот самый непонятный зверь, — несколько даже удивился его вопросу Матийцев.

— Да, вы сказали, конечно, только я понял так, что все это в целом, — о чем вы рассказали подробно.

— Разве подробно? Я ведь только вкратце, а разве получилось, что подробно? Один ведь только год, даже и того меньше, одного только человека, ничем особенно не примечательного… И если я припомнил кое-что вот, в разговоре с вами, то исключительно по аналогии с тем, как меня стукнуло. Вышло как-то так, будто это стуканье у нас фамильная черта и если я когда-нибудь женюсь и у меня будет сын, то заранее можно будет сказать, что и его в этом же роде стукнет.

— Всех скоро стукнет! — сказал резко Коля, и брови при этом сдвинул, и губы после этого крепко сжал.

— Как именно стукнет? — не понял его Матийцев.

— А разве японская война не стукнула Россию?

— Стукнула, — этого отрицать не могу, — согласился Матийцев. — Между прочим, чтобы уж до конца довести аналогию: через шесть-семь лет после того, как стукнуло отца моего, стукнуло ведь и всю николаевскую Россию в Крымскую кампанию.

— Так стукнуло, что шестидесятые годы появились! — с большим подъемом подхватил Коля. — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов, Писарев, Щедрин… И Японская кампания тоже ведь стукнула! Так стукнула, что началась революция.

— Да, началась революция.

— Ну вот, а теперь?

— Что теперь?

— Что происходит теперь, как вы думаете?

И так как Матийцев только развел недоуменно руками, Коля ответил сам на свой же вопрос:

— А теперь она продолжается, — вот что происходит теперь!

— Как же именно продолжается?

— Как?.. Путем массовых забастовок, разумеется!

— Ну да, да… Это конечно… И путем стрельбы уже не по каким-то прапорщикам Матийцевым, а по губернаторам и премьер-министрам Столыпиным, — вполне серьезно сказал Матийцев, но Коля так и вскинулся от этих слов:

— Разве наша партия стреляет в губернаторов? Это — эсеры, а совсем не мы, большевики! Однако ведь Столыпина охранник Богров убил в Киевском театре в присутствии самого царя Николая, но… все-таки честь эту оказал премьер-министру, а не царю, — вот какой ход даже и со стороны эсеров! Почему, как вы думаете?

— Не могу объяснить, — признался Матийцев.

— Потому, — понизив зачем-то голос, заговорил Коля, поблескивая глазами, — что даже они, эсеры, берегут этого дурака на троне. Революция в конце концов победит, конечно, самодержавие, но скорее всего и прочнее всего победит именно при нем, при Николае Втором, — это даже и эсеры понимают, поэтому и не делают покушений на его жизнь!.. Другой такой пешки и на заказ никто не сделает!

— Вот видите как, — а я об этом как-то даже ни разу и не подумал как следует…

Матийцев помолчал немного и спросил:

— Так, значит, забастовки рабочих?

— Разумеется… Наша партия опирается на рабочих… Помните, какие забастовки были в девятьсот пятом году? Ого!

— Помню, да… Но я-то помню, а вам-то сколько же было лет тогда?

— Все равно, сколько… Мне говорили об этом товарищи, и я читал об этом сам, так что отлично знаю. А вам известно, что Ленин еще в позапрошлом году основал большевистскую газету «Правда»? Вы видели когда-нибудь нашу «Правду»?

— Нет, не приходилось.

— Как же вы так? Наша рабочая газета, надо ее искать, а сама она в этих местах редко на глаза попадается. Вы когда уезжаете отсюда к себе на шахту?

— Едва ли я отсюда поеду на шахту к себе, — сказал, чуть улыбнувшись, Матийцев.

— Как так это? Почему?

— Да потому, что и меня ведь тоже судить должны за обвал в шахте.

— Это я знаю… И вообще теперь, конечно, с инженерством все у вас должно быть кончено… Сколько засыпало рабочих?

— Двоих забойщиков.

— А их откопали?

— Откопали, но только уж мертвых… А шахтой ведаю я, значит, меня и будут судить.

— Отсюда, позвольте, какой же вывод? — вдруг строгим тоном спросил Коля. — Значит, вы виноваты в смерти двух рабочих?

И, сказав это, он даже отшатнулся от Матийцева, точно принял его раньше за кого-то другого и только теперь понял, кто он на самом деле.

— Видите ли, — в забое было, конечно, крепление, но то оно держало породу, то есть землю над входом в забой, а то почему-то не выдержало давления и рухнуло, — вот что там случилось.

— Я не представляю, как это, я никогда не видел шахты, — сказал Коля.

— Да вы и не увидите ее по той причине, что вас туда и не пустят.

— Виноваты вы или не виноваты — вот что я хочу знать! — совсем не юношески-строгим тоном почти выкрикнул Коля.

— Виноват только потому, что всякая вина виновата… Кто-то ведь должен нести ответственность за катастрофу в шахте? Конечно, должен. А кто же еще, как не инженер, заведующий шахтой? Я и привлечен к ответственности… Но это, с одной стороны, чисто формальной. А с другой, практической, шахта ведь очень велика, и всю ее осмотреть во всех точках в начале работ я один не в состоянии. Накануне катастрофы крепление держалось. Ночью, когда не было работ, держалось. Утром, когда начали работу, держалось. А примерно в обед рухнуло. Эту катастрофу так же невозможно предусмотреть инженеру, как невозможно заранее предсказать землетрясение. Конечно, движение пустой породы подготовлялось, но ведь оно проходило скрытно, в толще земли; забой же освещается только шахтерской лампочкой. С такою же лампочкой и я хожу по шахте. Я поднимаю ее, смотрю, когда подхожу к забою, смотрю внимательно, но ничего угрожающего не вижу; успокоенно я иду дальше по штреку, и вдруг рухнуло!.. Виноват, значит, я только в том, что я не вездесущ, не всемогущ и не всеведущ. За это и понесу наказание.

— Какое именно?

— Говорили мне там, на шахте, что за это полагается арест на месяц.

— Но ведь это же чепуха! — вскрикнул Коля.

— То есть что чепуха?

— Должно быть определенно ясно что-нибудь одно: или вы виноваты, тогда вам не месяц ареста, а побольше, или вы не виноваты, тогда зачем же этот месячный арест?

— Так установлено из каких-то соображений. Это уж юристов спросите, почему, действительно, арест на месяц, но судоговорение в таких случаях бывает, говорят, небольшое и приговор выносится быстро, так как подобных случаев очень много и если из-за них инженеров начнут ссылать на каторгу, то должны будут остановиться работы и на шахтах, и в рудниках, и на заводах за недостатком руководителей работ.

Матийцев говорил это с виду совершенно спокойно, по-деловому. Как и во время суда над Божком, он ни одним словом не обмолвился и теперь перед этим юнцом с напряженно-честными глазами о том, как на него самого повлияла катастрофа в «Наклонной Елене», как он ездил в Ростов прощаться с жизнью и затем в роковую ночь положил около себя на столе заряженный револьвер.