Сергей Сергеев-Ценский - Том 8. Преображение России

• Название: Том 8. Преображение России
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

В восьмой том вошли 1, 2 и 3 части эпопеи «Преображение России» — «Валя», «Обреченные на гибель» и «Преображение человека».

Художник П. Пинкисевич.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Так вот, значит, две дамы все-таки появились на спектакле в Чир-Юрте и могли при сиянии перуанских солнц любоваться третьей дамой, она же прапорщик Муравин.

Водевили были, конечно, самого невинного свойства. Например, сочинение Петрова называлось «Старый служака». И все дело в нем было только в том, что старый отставной генерал приказал дочери влюбиться в сослуживца своего, плешивого полковника, а она, дерзкая, допустила ослушание и влюбилась в кудрявого поручика.

Ну что? Еще ты не решилась?
А сколько раз я говорил,
Чтоб ты в Палашкина влюбилась, —
Так нет! — «Палашкин мне не мил!»

А разве ты того не знаешь,
Что ослушанием своим
Порядок службы нарушаешь?

Так сам автор штабс-капитан Петров, который играл генерала, наступал на свою дочь, прапорщика Муравина, — блондинку. При этом вспоминал свою покойную жену, мать невесты; тоже однажды затеяла ослушание и даже

Разбила зеркало без такту,
Чтоб насолить мне, старику,
Но я ее на гауптвахту
Послал с дежурным по полку.

Дочь — Муравин — вела себя, конечно, храбро, как и подобает прапорщику, и гауптвахты не испугалась.

Куплеты, разумеется, тоже были на военные темы, притом злободневные:

Бывает также в Дагестане
Ночлег тревожный иногда.
Покамест смирно в нашем стане,
Покойной ночи, господа!

Пускай Хаджи-Мурат тревожит
Наш лагерь, — это не беда,
Он нам вредить никак не может, —
Покойной ночи, господа!

Если принять во внимание, что ни греки, ни римляне, ни позднее их генуэзцы никогда не бывали в Дагестане, то надо признать, что с тех пор, как здесь поселились люди, это был первый спектакль в Шамхальской долине. И такой это радостный день оказался для всех, и так хохотали все, так кричали то «браво», то «бис», что три дня подряд, чуть наступал вечер, начинался опять тот же спектакль!.. Да, как хотите, а конечно, это было событием в скучнейшей чир-юртской жизни…

— А у вас, оказывается, большая память на стихи, — сказал Коля.

— Да-а… Это у меня от отца в наследство, — проговорил Матийцев так, как будто осуждал себя за эту память. — Сам-то он не писал никогда стихов, но любил их и запоминал без всяких усилий… Больше уж я не буду приводить стихов, — вижу, что вам это не нравится.

— Нет, отчего же не нравится, — сконфузился Коля. — Я просто так сказал, потому что удивился.

— Деловые люди вообще не любят стихов, — это я давно уже заметил, а вы — деловой, несмотря на свой юный возраст… Так вот, на третий уже спектакль были допущены в театральный зал обитатели Нижней слободки, то есть не только вахмистры и унтер-офицеры, но и жены их, — веселье, так уж и им тоже!.. Прифрантились и появились… Не сидят хотя, стоят в проходе, но какая же у всех этих женщин радость на лицах!.. Ведь они все совершенно безграмотны, никаких стихов никогда не слыхали, а тут говорят так складно, так все наряжено, что никого из офицеров-артистов и узнать нельзя, — это ли не радость!.. Вот тут-то между другими унтер-офицерскими женами и увидел мой отец восемнадцатилетнюю Полю… По его словам, настоящую русскую красавицу.

О таких именно будто бы и Некрасов сказал: посмотрит, — рублем подарит, а пройдет, — точно солнцем осветит… Молодость, конечно, и притом монастырь… Но я охотно верил отцу, что эта Поля точно была красавица. Только непонятно мне было, как же он не видал ее до этого, — да и другие тоже. Но оказалось, во-первых, что муж ее всячески прятал, был ревнив и обращался с нею строго, не хуже «старого служаки» из водевиля, а во-вторых, и сама она была чрезвычайно скромна, да ведь молода же еще очень. А тут, со спектаклем этим — первым в Шамхальской долине — оба они допустили большую оплошность: не один мой отец обратил на Полю внимание, и сейчас же пошли расспросы: кто такая? Откуда взялась? А Поля эта и действительно появилась в Чир-Юрте не так давно, а до того жила у родителей в укреплении Внезапном, где и родила сынишку Васю. Перешла же на жительство в Чир-Юрт только тогда, когда муж ее построил в Нижней слободке домик. Конечно, как позже других построенный, был он самым крайним в порядке. Около него унтер, муж Поли, человек хозяйственный, завел огород, посадил сирень, — все честь честью. А Поля привезла с собой занавески и повесила на окна. Так и зажили на новом месте.

Однако спектакль внес очень большое беспокойство в жизнь Поли, а главное ее мужа: по улице слободки каждый день стали прогуливаться двое молодых прапорщиков: мой отец и Муравин, а Поля в это время стояла у себя за занавеской и глядела во все глаза не столько на моего отца, — он был не из красавцев, — как на его товарища, которого она видела на сцене и в роли блондинки и в роли брюнетки. Тут, как говорится, сердце сердцу весть подавало. Бывало, не вытерпит она и занавеску отдернет: вот, мол, я вся тут, как есть, можете на меня любоваться, а я на офицера-красавчика.

Сухой роман этот тянулся недолго, не больше недели, но привел он к результатам чрезвычайно печальным. Прежде всего, поссорился мой отец из-за этой Поли со своим однокашником, разумеется, ревность заела. Зачем, мол, ты ей куры строишь, когда у тебя серьезных намерений нет, а я, если только мужа ее убьют, например, в стычке с черкесами, непременно тут же на ней женюсь… Я-де в нее влюблен совершенно без памяти, и никакой другой жены мне не надо!.. Что делать: не зря, должно быть, мой отец стихи любил, — видно, натура у него, особенно в молодости, была поэтическая, пылкая. Однако и Муравин был тех же лет и тоже пылок… Словом, поссорились крупно. А раз ссора, значит, взаимные оскорбления; а раз взаимные оскорбления в военной среде в те времена, значит, они должны быть смыты только кровью, — значит, вот-вот дуэль.

Вызовом на дуэль тогда никого удивить было нельзя, но Воронцов, очень не любивший офицерских дуэлей, ввел в закон, чтобы секундантов искали не в своем полку, а в каком-нибудь другом. Стало быть, надобно было ехать в другое укрепление, а для этого получить отпуск у командира полка. Между тем, разумеется, командиры полков получили приказ отпусков по таким предлогам ни в каком случае не давать. Конечно, законы пишутся для того, чтобы их обходили; обходили и тут, то есть обходились без отпусков или в другие полки за секундантами не обращались.

Но если у моего отца не дошло все-таки до дуэли с Муравиным, то только потому, что случилось нечто совершенно непредвиденное и неожиданное: вдруг примчался кто-то на взмыленной лошади и полковой командир получил приказ выступать с полком на выручку аула Ахты, в котором был осажден Шамилем наш гарнизон! Ведь телеграфа тогда не было…

— И телефона тоже, — вставил Коля.

— Поэтому единственным средством самой быстрой передачи военного приказа служил все тот же доисторический конь. С опасностью для собственной жизни прискакал казак, но мог и не доскакать, — могли перехватить его черкесы; ведь такие мелкие партии, как та, на какую наткнулся мой отец с Муравиным, рыскали везде. Но раз повезло казаку-гонцу, значит, повезло осажденному в Ахты русскому гарнизону. На выручку его шел сам Аргутинский.

Только несколькими днями позже узнали нижегородцы, что положение гарнизона было более чем тяжелое. Уже в первый день осады был ранен начальник гарнизона подполковник Рот, и рана была очень опасная — в шею, а к нему всего за неделю перед появлением около Ахты скопищ Шамиля приехала дочь, семнадцатилетняя, только что окончившая институт. Приехала, и вот рыдает, стоя на коленях перед еле перевязанным отцом, около которого лужа крови, а в окошко она видит, как горят дома аула, подожженные гранатами, и как подпрыгивают ядра, и вот-вот или ядро прошибет крышу над нею, или ворвутся в двери горцы, потому что уже начался штурм, и до нее доносятся крики… А отец говорит ей на ухо, так как громко говорить не может: «Как только станут выламывать двери, я застрелюсь, а потом ты возьми мой пистолет, приставь его к виску и нажми курок!..» Вот какая была картина!.. Команду принял старший после Рота офицер — капитан Новоселов, а ведь гарнизон-то был ничтожный сравнительно с отрядом Шамиля, — значит, одна надежда была на укрепления, на артиллерию, на количество снарядов. Но раз Шамиль задался целью взять Ахты, стало быть, у него тоже была сильная артиллерия (английская) и достаточно снарядов к ней. Артиллеристами же у него были сплошь да рядом беглые русские солдаты.

— Разве были такие? — усомнился Коля.

— В том-то и дело, что были… Бежали, конечно, чтобы избежать наказания «сквозь строй»: ведь тогда палками насмерть забивали, — собачья смерть!

— Действительно, собачья смерть! — пылко подхватил Коля. — Палками били! Людей! А? Ведь это что! — Он сжал кулаки, и глаза его горели.