Артамонов Иванович - КУДЕЯР

• Название: КУДЕЯР
• Автор: Артамонов Иванович
• Жанр: Историческая проза

Вошедший в книгу роман посвящён эпохе правления Иоанна IV Васильевича.

---

— Задумал я, — продолжал первосвятитель, — собрать церковный собор. Пора и нам наводить у себя порядок. Плохо у нас поставлено обучение грамоте и письму, да и еретиков развелось немало. Взять хоть Феодосия Косого. Яко лев рыкающий кидается он на основы святой церкви, твердит всюду, будто не подобает у христиан властям быти и воевати.

Царь досадливо махнул рукой.

— Казнить таких еретиков надобно!

— Да и то признать нужно: многие неправды творят попы и монахи. Потому намерены мы на том соборе запретить монахам предаваться пьянственному питию и вину горячему, не должны они сквернословить, ходить нагими, мыться вместе с бабами. За всё это будем карать плетьми.

— Когда я был мал, бояре злым умыслом похитили у меня власть, порушили законы, установленные при моём отце великом князе Василии Ивановиче и деде Иване Васильевиче. Поэтому хочу, чтобы нынешние законы были построены по святым правилам и праотеческим заповедям, на чём святители и я, царь, приговорим и уложим, чтобы были они твёрды и неподвижны в веках.

— Ты, государь, вели ближним своим людям, из тех, кто поумней, пусть подумают, какие законы нам надобны. Старый Судебник был писан ещё в прошлом веке, при твоём деде великом князе Иване Васильевиче. Так ведь ныне многое изменилось. Государство наше растёт, ширится, а вместе с тем увеличивается число служилых людей, которым нужны деньги и земли. Между тем земли и богатства — в руках у немногих знатных вельмож, не намеревающихся поступаться своими правами. Какие же законы надобно нам принять, чтобы тех и других удовлетворить?

— Добро, святой отец, немедля велю заняться тем делом. Но ведь не только в руках вельмож земли и богатства. Владеют ими и многочисленные святые обители.

— Богатых обителей немного, государь, большинство монастырей влачит жалкое существование.

В палату вошёл Алексей Адашев, низко склонился перед государем и митрополитом. Стан у него стройный, ладный, на бледном красивом лице выделялись голубовато-серые глаза, смотревшие на собеседника внимательно и доброжелательно. Глядя в эти ясные и чистые глаза, трудно было молвить неправду. Да и сам Алексей пуще огня страшился даже самой малой лжи. Никто никогда не видел его праздным, пирующим, смеющимся. Алексей не раз говорил, что каждый миг, проведённый им праздно, есть грех, потому что в это время могут страдать невинно обиженные и нуждающиеся в его помощи люди. Питался он скудно, иногда за весь день съедал одну просфору. В его доме постоянно жило около десятка тяжелобольных. Возвратившись с царской службы, Алексей не спешил удалиться на отдых, а шёл к страдальцам и своими руками смывал с их тел струпья и гной.

Тихая и немногословная жена его Анастасия ни в чём никогда не перечила мужу, почитала его за святого. Отец её Захар Постник Андреевич Сатин, служивший писцом в приказе Большого дворца, подружился с отцом Алексея Фёдором Адашевым, когда тот по смерти великой княгини Елены Васильевны оставил посольскую работу и поступил в тот же приказ писцом. Переход Фёдора Адашева в приказ Большого дворца означал понижение по службе, поскольку, будучи писцом, очень трудно было продвинуться. Однако поддержка влиятельных Захарьиных помогла Фёдору стать дворецким Большого дворца.

Друзья пожелали, чтобы их дети соединились брачными узами, и те приняли родительскую волю, как если бы это была воля Всевышнего. На недавнюю свадьбу царёва брата Юрия Васильевича Анастасия была приглашена вместо жены Михаила Васильевича Глинского Аксиньи. Помимо дочери Анастасии у Захара Постника Сатина были ещё сыновья. — Никита, Фёдор и Алексей.

Они вместе с Алексеем Адашевым и его братом Данилой застилали брачную царскую постель.

Своим поведением Алексей заметно отличался от своих сверстников. Несмотря на незнатное происхождение, он пользовался уважением многих родовитых бояр, признававших за ним высокие нравственные и умственные достоинства.

— С чем пришёл, Алексей?

— Возвратился воевода князь Пётр Иванович Шуйский, коего ты, государь, посылал вдогонку за Михаилом Васильевичем Глинским да Иваном Ивановичем Турунтаем-Пронским; привёз он беглецов. Пётр Иванович просит указать, что с ними делать.

— Проведал ли, почему метнулись они к нашим недругам?

— Сказывали Михаил Васильевич да Иван Иванович, будто они побежали, испугавшись убийства Юрия Васильевича Глинского.

Царь вышагивал из угла в угол, раздумывая, какую казнь учинить беглецам. Митрополит внимательно следил за ним.

— Подумай, государь, о том, — тихо проговорил он, — что и Глинский, и Турунтай-Пронский ныне почти что мертвецы.

Иван кивнул головой.

— Вели Петру Шуйскому отпустить их на поруки. Князя же Михаила Васильевича я посылаю на городовую службу в Васильев. А чтобы другим неповадно было бегать в Литву, дворы и имение беглецов запиши на меня.

— Кого, государь, велишь послать наместником во Псков вместо Турунтая-Пронского?

Царь вопросительно глянул на митрополита.

— Да хоть князя Юрия Тёмкина, — подсказал тот, — его отец Иван Иванович Темка, до того как погиб под Оршей[164], наместничал в Новгороде и Орешке, новгородцы до сих пор его добрым словом поминают.

В который раз государь подивился памятливости митрополита, да и тому, как он умеет обращать своих недругов в верных союзников. Совсем недавно Юрий Тёмкин был в дружках у Андрея Шуйского да Фомы Головина, наступавшего на митрополичью мантию, ныне же во всём послушен первосвятителю.

— Хорошо, пусть Юрий Тёмкин едет во Псков.

— В Опочке взбунтовались чёрные люди, посадили в крепь великокняжеского пошлинника Салтана Сукина, который будто бы много зла творил.

— Надобно послать псковичей усмирить опочан.

— Сказывают, будто псковичи сочувствуют опочанам, худо бы не было, государь.

«Прав Алексей: псковичи и сами неспокойны из-за наместника Турунтая-Пронского, потому следует снарядить новгородцев».

— Вели новгородскому дворецкому Семёну Упину собрать двухтысячную рать, пусть схватит зачинщиков и отправит в Москву.

Адашев низко поклонился и вышел.

Беседа с митрополитом, известие о поимке беглецов были бальзамом на сердце юного государя, тяжело переживавшего новую беду. В душе зародились уверенность в осуществимости задуманного, желание усердно трудиться на благо отечества. Ивану захотелось вот сейчас, немедленно выразить Макарию свою признательность и благодарность за всё, что тот сделал для него.

— Святой отец, — взволнованно произнёс он, — много худого сотворил я по недомыслию. Поэтому хочу всенародно покаяться перед тобой, чтобы люди, собранные из разных мест Русского государства, услышали моё покаяние и уверовали бы в горячее желание творить по правде, по совести на благо Руси.

Макарий одобрительно посмотрел на него своим особым взглядом, про который Василий Тучков сказал: «От чистого сердца очи чисто зрят».

— Сотворим по твоей воле, государь, соберём летом земский собор, отныне начнётся твоя новая жизнь.

— Рвётся моя душа воевать ливонцев и свеев, хочу пробиться к морю, чтобы русские люди на кораблях плавали в разные страны.

— Похвально твоё намерение, но не спеши, государь. Хоть и слабеют с каждым годом татары, но и Крым, и Казань по-прежнему опасны для нас, чинят много бед. Твой отец, великий князь Василий Иванович, много сил употребил к ослаблению казанцев и, надо сказать, преуспел в этом. Ещё немного — и Казань покорится, а тогда можно будет обратить взор и на Ливонию.

— Дивлюсь я неверности казанцев. В январе прошлого года мне дали знать, что Сафа-Гирей изгнан из Казани, а многих крымцев его порешили. Татары били мне челом, чтобы я их пожаловал, гнев свой отложил и дал им в цари Шиг-Алея. В июне князь Дмитрий Фёдорович Бельский посадил Шиг-Алея в Казани, однако, едва Бельский воротился в Москву, казанцы привели Сафа-Гирея на Каму, мне и Шиг-Алею изменили. Шиг-Алей убежал из Казани, на Волге взял лошадей у городецких татар и поехал степью, где и встретился с русскими людьми, посланными мною ему на выручку. Едва воцарился Сафа-Гирей, как тотчас же начал расправляться с недругами. Были убиты верные мне люди — князья Чура Нарыков и Иванай Кадыш. Братья Чуры и ещё человек семьдесят московских или шиг-алеевых доброхотов прибежали в Москву, ища здесь спасения. Согласен с тобой, святой отец, с казанцами надобно разделаться навсегда. Потому на днях отправляюсь я в поход на Казань.

— Благословляю тебя, сын мой, одолеть нехристей бусурманских.

Государь с нетерпением ожидал похода на Казань: став царём, ему очень хотелось проявить себя в ратном деле. После покорения Казани он мог бы обратить взор на запад, сразиться с ливонцами, а там, глядишь, вступить в спор с европейскими государями — Карлом V, Генрихом VIII и Генрихом II. Однако осенью 1547 года погода не благоприятствовала походу. Во Введеньев день лил дождь, а ведь об эту пору положено быть обильным снегопадам: Введенье пришло и зиму привело; введенские морозы рукавицы на мужика надели, стужу установили, зиму на ум наставили. Зима, однако, и не думала браться за ум: на Прокопа[165] вновь лил дождь, хотя в иные годы к этому дню устанавливался санный путь, наваливало сугробы. На Прокопа крестьяне ставят зимние вехи, обозначающие дороги, хотя хороший санный путь ожидался через день: Прокоп дорожку прокопает, а Екатерина[166] укатает. На Екатерину-санницу детворе раздолье — начинается разудалое катание с гор. Да и взрослым веселье: в честь обновления санного пути на Руси нередко устраивались гонки, собирались толпы зевак, среди которых немало пригожих девиц — любо им подсмотреть себе суженого меж удалых да лихих гонщиков. Те, кто поскромней, дома занимаются рукоделием — прядут, вяжут кружева, вышивают на пяльцах; от снега в горницах становилось светлей.