Эльмира Нетесова - Клевые

• Название: Клевые
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Современная проза

В книге Э. Нетесовой правдиво рассказано о жизни и судьбе женщин отверженных обществом, которое по сути и толкнуло их па этот путь. Путанки… ночные цветы разгульной бездуховщины. Но… иным повезло изменить свою судьбу и образ жизни. Пусть не все вернулись к нормальной жизни. Не всем посчастливилось. Но ведь и общество выздоравливает не сразу. Постепенно избавляется от болезней. А с ними искореняет и моральные язвы. Наш нынешний день не прост, именно потому имеются среди нас путанки. Во всем ли виноваты только они? Да и виноваты ли они перед нами. Скорее наше равнодушие, а порою озлобленность и черствость толкают женщин на последний шаг. Ведь распутницами не рождаются. Иначе не стремились бы путанки вырваться с панели и вновь обрести нормальную человеческую жизнь.

Эта книга об ошибках и горестях. Она заставляет задуматься каждого читателя, и не только задуматься, а и посмотреть на себя со стороны. А чем помочь, чтобы этого не случилось?

---

— А на что звала? — осклабился конюх.

— Чтоб простился ты со своим Семеном! Навсегда! В моих руках они! Что схочу, то и утворю над ими!

— Побойся Бога, Ефросинья! Ить они — живые души! Не след девке грех такой на себя брать!

— Им дозволено, а мне нет?

— Прости супостатов!

— Уж нет! Не спущу! Обещалась с обоих души вынуть, и выбью!

— рванулась к катуху.

— Ефросинья! Добром сказываю покуда! Иначе не быть миру меж нами! Горючими слезами зальешься не раз!

— Ищо ты, грозилка лишайная, промеж ног путаешься? — схватила старика за шиворот, посадила на ворота. — Кукарекай замес- то петуха! А я всему люду доложу, с чего ты на воротах объявился!

— сняла вожжи с забора, принялась привязывать конюха.

— Не фулюгань, Фроська! Иль навовсе в Москве стыд потеряла? Над стариком изголяешься!

— Фрось, он тебе супоросную свинью даст. Я — корову! Давай миром поладим, без позору! — просила Матрена.

— Ради детей отпусти! Не срами нас!

— За себя сказывай, чего за этого ручаешься. Ить молчит!

— Мы по дороге уговорились! Правда?

— Да, порешили промеж собой! — подтвердил старик с ворот.

Фроська опустила Ипполита на землю. Привела к катуху, выволокла оттуда непрошенных гостей:

— Вот они! Видите обоих? Покуда не приведете выкуп, не отдам! А промедлите — не взыщите с меня! Утворю, что хочу. И никто не указ!

Мотька пообещала мигом доставить Фроське корову и кинулась со двора к себе домой. Ипполит к себе засеменил. Фроська затолкала Мотькиного мужа в катух. А Семку принесла на крыльцо. Сама села рядом.

— Что ж ты, Семен, так опаскудился? Где наловчился своих убивать? Разве вот такого ждала я тебя в гости? Выглядывала, какие тропки топчешь? Ноженьки твои готова была целовать! Милей да краше тебя никого в свете не видела! А ты по душу мою пришел?

— Прости, Фрось, на войне много потеряно. И тепло, и сочувствие. Была кровь! Много. Ее лишь поначалу пугались. Она была невинной! А кто за нее ответит? Никто! Убивали не глядя! И в нас без промаха. У живых души поубивали. Что толку в жизни моей? Я все оставил на войне. Мне лучше бы не возвращаться с нее!

— Лучше б не ходил туда! — заметила баба коротко.

— Думал, там мужчиной стану! Ан калекой на душу вернулся.

— С чего бы так-то?

— Сама видишь! Ни работы, ни заработков, а жить на что? В доме пятеро голодных ртов! Одной картохой не заткнешь! Постного масла купить не на что! Ты прости меня! В голове помутилось. Совестно. Знаю, не забудешь того. Но и ты поймешь, с чего люд на лихое решается. Бабку на прошлой неделе паралич разбил. Недвижной стала. А в доме на лекарства нет. Жить опостылело! — жаловался Семка.

— Вот, забирай! — открыла ворота Мотька, загоняя во двор Фроськи корову. — Сено нынче привезем тебе! Отпущай мово мужика! — потребовала баба.

Фроська отпустила мужа Матрены, развязав веревки на руках и ногах. Тот, увидев корову, понял все. Подошел к воротам, понурив голову.

— Еще раз появишься вблизях, голову выдерну, змей проклятый! — кинула баба вслед.

— Вот и ты семью обобрала до нитки! У них одна надежда была на корову. Теперь чем детей кормить? Вовсе с голода опухнут к весне! — сказал Семка тихо.

— А что? Лучше было б его убить?

— Может, и лучше! Корова была б цела и одним ртом меньше! Детям больше досталось бы! — умолк грустно.

— Твой старик свинью обещался пригнать за тебя! Чтоб без сраму отпустила!

— Свинью? Она ж супоросная! Вся надежда на нее, что к весне поросятами разживемся, на ноги встанем! Если ее отдаст, как жить будем?

— Раньше надо было думать!

— Пощади, Фрось! Ну хочешь, я для тебя избу починю, дров наготовлю на три зимы, колодец во дворе выкопаю, поставлю новый забор вокруг огорода. Не отнимай последнее.

— Ладно! Разжалобил! Так и быть! Ступай со двора! Отгони корову Мотьке! И свою супоросную — оставь себе! Но все, что обещал, сполна справь! Иначе — словлю! — развязала Семку. И, закрыв за ним и коровой ворота, вернулась в избу.

Керосинка тускло высветила бабку. Спящая, она улыбалась блаженно, выпустив из ослабших пальцев обсосанный пряник.

Утром Фроська рассказала ей о случившемся. Не упустив ни одной детали, ни единого слова.

— Верно, Фрося, порешила, то не в благо, что из детских ртов отнято! Оно впрок не пойдет. Нехай детва не растет в слезах. Им хоть что-то оставаться должно…

Баба готовилась к Пасхе. Белила потолки, стены, красила окна, обмазывала печь. И все ждала, когда придет Семен к ней в дом помогать, как обещал… Но того не было…

— Они тож православные. К празднику готовятся, как все люди. Вот отметят, тогда придут. Не иначе! Кто ж, не управившись, бежит подмочь к соседу? Свою избу никто окромя хозяев не доглядит. С неделю ожди! — успокаивала бабка.

И Фроська верила ей. Кому ж еще знать сельчан?

Баба пекла куличи, делала Пасху, варила холодец, жарила котлеты, делала винегрет. А когда до праздника остался всего один день, пошла в сельпо купить пару бытолок вина, чтобы вместе с бабкой выпить за светлое Христово Воскресенье, поблагодарить Господа за все светлое, что было, испросить прощенья и милости.

В сельпо было полно народу. Сегодня в магазин даже свежий хлеб привезли, городские конфеты и печенье.

Деревенский люд пришел не столько купить, сколько поглазеть на всякие диковины, какие привезли кооператоры.

Пиво, водки, коньяки, ликеры, вина — свои и зарубежные — выстроились на прилавке, примагничивая взгляды мужиков.

Сыры, колбасы, ветчина, рулеты, импортные сосиски и куры, от них даже витрина вспотела.

— Батюшки! А это кто? — тыкала старуха пальцем в ананас.

— Гля! Какая юбка! На дитенка! А как дорога?

— Не на ребенка! Это юбка молодежная! Для девушек! — горланил усатый кооператор.

— Чево? Так ей полжопы не прикрыть!

— А зачем прятать прелести?

— А енто что за конфеты в коробке?

— То не конфеты, презервативы! — ухмылялся в лицо старухе, так и не понявшей, что же это за товар.

Фроська пробилась к прилавку, раздвинув сельчан в стороны. Купив кагора, хлеба, на выходе лицом к лицу столкнулась с Семкой. И, выдавив его из магазина на крыльцо, спросила насупясь:

— Когда обещанное сполнишь?

— Что? Какое обещанье?

— Какое на крыльце давал?

— Я там связанный лежал. В таком положении что хочешь наобещает любой. А я тебе ничего не должен! Никакого урона не причинил никому. И отстань от меня.

У Фроськи в глазах потемнело. Если бы не покупки, поймала б мужика за загривок, проучила бы его. Но он не стал ждать, когда баба опомнится и тут же шмыгнул за угол, заторопился по улице без оглядки.

Фроська пошла домой, чертыхаясь, костеря свою доверчивость и мужиков на чем свет стоит. Хотела выругать бабку за то, что сбила с толку. Но едва вошла, увидела старуху на коленях перед иконой, та молилась Христу за нее, Фроську. И прикусила язык. Когда же та встала с колен, рассказала ей о встрече в сельпо.

— Бог с ними, Ефросиньюшка! Прощай и тебе простится Господом! Не поминай лихом людское зло. Не умножай его. Со светлой душой отпусти обиду с сердца. И не попрекай своим добром. Не жалей о сделанном. Оно для детей. Они — ангелы Божьи. В одной деревне живем. Все вместе стоим перед Пасхой. Соблюдай заповеди и законы Божьи, чтоб свою душу спасти. Всех и каждого Господь видит. Он — судья и милостивец! Один на всех.

— Им можно все! Они никого и ничего не боятся! Душегубы! Почему их не видит Бог? — возмутилась баба.

— Погоди! Не гневайся! Всяк на виду! Не торопи наказанье и кару на их головы. Моли Бога, чтобы простил всех…

Фроська всегда любила свою бабку. Всегда и во всем советовалась с нею. Давно хотела рассказать, как жила в Москве и все не решалась, боялась, стыдилась бабки. Оттого вечерами, когда старуха садилась к самовару, старалась опередить ее вопросы о городе, сама расспрашивала бабку о давнем прошлом, пережитом и дорогом.

Но в этот вечер, подсев поближе к лампе, бабка успела спросить:

— А скажи-ка, Ефросиньюшка, где ты в городе пристроилась, кем работала?

Баба чаем поперхнулась. Пряник поперек горла встал.

— Что ответить? — думала лихорадочно.

Врать она не умела с детства. Сказать правду бабке не решалась.

А старуха ждала, глядя в глаза внучке. Сухонькая, маленькая, седая, совсем ослабшая. Но от ее вопроса и взгляда бросало в дрожь громадную Фроську.

— Ты чего молчишь? Аль язык сглотнула? Пошто не сказываешь?

— Зачем тебе про то знать? Живу, как все! Куда было деться? Хоть в петлю лезь!

— Какая петля тебя сдюжит? Что за лихо приключилось? — встревожилась бабка.

— Обокрали меня в тот день на базаре! Сама не знаю, как зазевалась! Без копейки осталась в чужом городе! — начала Фроська, заплакав от воспоминаний. — Побоялась воротиться с пустыми руками к тебе. Совестно стало. Хоть живьем на погост беги!