Эльмира Нетесова - Клевые

• Название: Клевые
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Современная проза

В книге Э. Нетесовой правдиво рассказано о жизни и судьбе женщин отверженных обществом, которое по сути и толкнуло их па этот путь. Путанки… ночные цветы разгульной бездуховщины. Но… иным повезло изменить свою судьбу и образ жизни. Пусть не все вернулись к нормальной жизни. Не всем посчастливилось. Но ведь и общество выздоравливает не сразу. Постепенно избавляется от болезней. А с ними искореняет и моральные язвы. Наш нынешний день не прост, именно потому имеются среди нас путанки. Во всем ли виноваты только они? Да и виноваты ли они перед нами. Скорее наше равнодушие, а порою озлобленность и черствость толкают женщин на последний шаг. Ведь распутницами не рождаются. Иначе не стремились бы путанки вырваться с панели и вновь обрести нормальную человеческую жизнь.

Эта книга об ошибках и горестях. Она заставляет задуматься каждого читателя, и не только задуматься, а и посмотреть на себя со стороны. А чем помочь, чтобы этого не случилось?

---

Ленка, сев в самолет вместе с Жаком, положила голову ему на плечо. Не оглядывалась в окно, ни о чем не жалела, никого не оставляла в России…

ГЛАВА 8 ТУНДРА

Ее привели домой к Егору поздним вечером. Зареванную, дрожащую, злую усадили за стол, накормили, напоили чаем, предложили отдохнуть, прийти в себя, успокоиться и оглядеться вокруг.

Фроська не замедлила воспользоваться гостеприимством и налегла на все разом без удержу. Боясь обидеть хозяев, ела так, что за ушами трещало. Половину кастрюли борща, полную тарелку гречневой каши с дюжиной котлет, два десятка ватрушек и полный чайник чаю с банкой варенья уплела Фрося. Сказав, что перекусила слегка, достала из своей корзины кусок сала и буханку хлеба. Съев все до крошки, довольная и успокоенная, погладила себя по животу, сказав, что теперь сможет уснуть спокойно.

Егор, глядя на бабу, еще с час не мог прийти в себя от удивления, стоял, отвесив челюсть, и бормотал невнятно:

— Ну и Хрося! Сильна в пузе!

Баба даже не оглянулась на его "комплимент". Оглядев онемевшую от ужаса Серафиму, успокоила:

— Уж что-то, а пожрать я всегда любила! С самого мальства! У нас порода такая — в пузе плечистые. Зато и на работу злые! Это доподлинно всякой дворняге в нашей деревне ведомо. Коль я взялась косить, никто за мной не угонится. Да и как иначе, коли тятька вместо кобылы ставил к плугу. Рядом конь падал, не выдерживал, а я хоть бы хны!

Серафима в ужасе руками всплеснула. А Фрося продолжала:

— Знаете, у нас на всю Солнцевку одна- единственная машина имеется. Как застрянет в канаве, шофер — зараза окаянная, враз ко мне бегит, выручай, Ефросинья! Я его из всех канав вытаскивала одна! Мужики всей деревней тужатся до килы, а вытащить не могут! Хлипкие они у нас!

— У тебя семья имеется? — спросила старуха, опомнившись.

— Бабка есть! Старая совсем! Больше, считайте, никого!

— А муж, дети?

— Какой муж? Откуда ему взяться? Одна полдеревни мужуков в горсть сгребу и на край света закину! Ну где сыщу себе под стать? Одна мелкота, да пьянь с хворобой! За такого не по нутру идти замуж!

— Жеребца ей в женихи надо было! — опомнился Егор.

— А я и коня на спор поднимала. На плечах! После того ни один сват в избу не заглянул! Все мимо пробегали, пужались, чтоб не придержала ненароком! — хохотала Фроська так, что в шкафу звенела посуда.

— Что ж ты делала в своей Солнцевке? Где работала? — полюбопытствовала присмиревшая Антонина.

— Да уж куда только не пристраивала бабка! Поначалу на дойку! Дали мне первотелок целую группу. Тридцать штук. Все норовистые, никого к себе близко не подпускают. Лягаются, норовят рогами бока пропороть. Ну, эти выверты хороши не со мной. Я им не то соски, вымя чуть не с корнем пооборвала! Враз — по хребту кулаком. Корова — хрясь с копыт на настил. И лежит. Я ее дою, покуда в себя не пришла. Так их приучила, что едва появлялась на ферме, коровы, заслышав, сами на мослы валились. Разом. Председатель увидел, чуть не свихнулся. Ругать меня стал. Я пригрозила, что и его подою, старого быка! Он с перепугу в кормозапарник сиганул. Поверил. А на другой день прогнал меня с фермы.

— Боялся, что вымя ему оторвешь? — усмехнулся Егор. Фроська даже не оглянулась.

— Тогда бабка порешила из меня трактористку сделать. Выпросила в прицепщицы на маломощный колесный ХТЗ-7. Я как плюхнулась на сиденье плуга, трактор враз захлебнулся. Сорвался. И ни с места! Тракторист ко мне с заводной ручкой, поздоровкаться хотел. Я встала. Трактор с плугом из-под меня как рванул! Будто спятил. Я — за ним. Тракторист с заводной ручкой — за мной. До самой деревни бежали! А супротив правленья трактор в канаве задохнулся, я подскочила к нему, чтоб вытолкнуть. Тут председатель колхоза выскочил и орет: "Эй, Фроська! Не тронь трактор, тундра! Ты ему все кишки вытащишь! А это — техника! Уйди от нее, окаянная!.." Тут и тракторист подоспел. Глаза навыкате. Из задницы пена клочьями… И кричит председателю: "Забери, Иваныч, от меня эту кобылу! Куда хочешь ее всунь, но не ко мне! Она, зараза, сама с бульдозер!" Убрали в тот же день из мехпарка за нестандартный вес. Так и в приказе по колхозу прописал председатель. А бабка слезами изошлась, куда меня приткнуть? И привела к косарям. Там одни мужики. Ну, косить я умела завсегда. Не оплошала. Но когда стоги метать стали, тут оплошка случилась. Я целую скирду брала на вилы. Подаю наверх, а этот навильник никто поднять не может.

Поставили меня на стог. А я навильники вместе с мужиками на стог забрасывала. За фулюганство на покосе и оттуда выгнали.

— Какое хулиганство? Ну, соскочил бы с сена человека? Что такого? — удивилась Серафима.

— Оно так! Но я вилами одному мужику жопу пропорола ненароком! — созналась Фроська нехотя. — Вот тогда и вовсе меня никто в пару брать не захотел…

— А отец с матерью имеются у тебя? — встряла Нинка.

— Не бабка же меня на свет произвела. Имелись! И нынче здравствуют оба. Только порозь. Они еще в молодости шалили. Озорничали на покосе. Отец мой до девок шибко охочий был. Ну и словил мать в скирде. Та и пикнуть не успела, как стала бабой. Обрюхатил ее папашка — барбос шелудивый. Когда узнал, что она на сносях, от шалости своей отрекся. Мол, ни сном ни духом ничего не знаю и не виноват… Мать с позора хотела в петлю влезть. Да бабка не дала. Вытащила, отходила, родить велела, обещалась сама вырастить. Маманя и народила меня. А через год, когда я на свои ноги встала, уехала в Уренгой на заработки. Завербовалась. Там через полгода замуж ее взяли. И в деревню она больше не вернулась. Письма писала иногда. Из них я узнала, что имею сестру и брата, каких никогда не видела, кроме как на фотографиях. Маманя ездила на курорты. К нам не заглядывала.

— А отец твой? — удивился Егор.

— О! С ним конфуз! Он от меня отрекался, а порода шилом вылезла! Я вся в их род удалась. Мордастая, горластая! Каплю в каплю — Потаповы! Вторых таких по всему свету нет. Вот и отрекись, коль на меня как в зеркало смотрел. Вся деревня его срамить стала! У нас с ним все одинаково! И голоса, и морды! Оба пожрать любим! Коль сядем за стол вдвоем, уплетем все, что на зиму заготовлено целой ораве. Бабка, глядючи сколько сожрано, до конца года хворала. Но не в том дело! Папаня отрекался, пока я не стала выскакивать из хаты, и вся деревня назвала меня его портретом, а папаню — супостатом. Опомнился иль усовестился, но на Рождество Христово сам объявился. С гостинцами и подарками. Бабка тогда аж обоссалась со страху. Он с порога поздоровался: "Как ты тут, старая карга?! Не заморила голодом мое семя?! Где Фроська?" Я аккурат на печке лежала. Выкатилась оттуда, с лежанки, враз за кошелки вцепилась, какие папаня приволок. Пока он бабку успокаивал, я почти все умяла! Папаня порадовался, что здоровенькой расту. Навещал часто. Харчами помогал. Иногда к себе домой приводил. Учил делу. Когда меня с косарей погнали, он к себе забрал — на кузню молотобойцем, подручным его! Я враз двух мужиков сменила! Одна поспевала! — похвасталась баба.

— Ну и хрукт из тебя поспел, Хрося! — едко заметил Егор, невольно вдавившись в стул, заметив, что гостья встает. А та, подой

дя к окну, повернулась спиной к стеклу, на кухне сразу стало темно.

— Помню, как бабка привела меня в школу, в первый класс. В нашу Солнцевку учителя не хотели ехать на работу, потому мы в поселковую бегали за три версты. Бабка прознала, где первачки, и меня к ним в зад пристроила. Я стою, жду, когда всех нас поведут в класс. Гляжу — директор школы подходит и говорит мне: "Что это вы под школьницу нарядились? Забирайте детей, ведите в класс, начинайте урок!" Когда узнал, что мне семь лет, у него очки сами на лоб полезли! Учительница вблизях со мной стоять боялась. И двоек не ставила. Не хотела, чтоб осерчала на нее! — хохотала Фрося. — А когда папаня вздумал научить на коне ездить, жеребец, поняв, враз на землю лег и ни за что не встал, покуда я не ушла!

— Ох и повезло ему! Иначе бедная животина до сих пор ходила бы в гипсе! — посочувствовал, похвалил коня Егор.

— А что это вы, дядечка, все подковыриваете меня? Вы кто этому дому приходитесь? Эдакий заморенный, да худосочный! Уж не чахоточный ли часом? Иль кровями маетесь?

— Ты что? Охранела, Хрося? С чего это у меня — мужика бабья болезнь появится? — взвился Егор и, став перед громадной бабой кривобокою былинкой, сказал твердо: — Я тут хозяин! Будешь гадости говорить, вышвырну за дверь, на улицу! Я тебя сюда не звал!

— Чего зашелся, дядечка? Я ничего худого не имела в виду! — растерялась Фрося. — Вот и в нашей Солнцевке все подчистую му- жуки, такие же ерепенистые, шебутные! Как петухи! Все грозятся! Ругаются. А коснись работы, и никого вокруг!

— Что у тебя сегодня случилось? Что за беда? Отчего ревела? — перевела Антонина разговор на другую тему, видя, что Егор начал злиться уже всерьез.