Эльмира Нетесова - Закон Тайга

• Название: Закон Тайга
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Боевик

---

Зачем жила? Для чего мучилась?

Но потом, с годами, притупилось это чувство. Раз нельзя исправить, надо смириться. И баба глушила в себе все, что дала ей природа. Она загружала себя работой до изнеможения.

Когда наступали выходные и в бане незачем было появ­ляться и в доме не было дел, она шла к пекарям. Помогала им управиться по дому, с детьми. Учила новоселов солить и су­шить грибы, ловить и разделывать рыбу, готовить икру. Варить варенье из таежных ягод, заготавливать и хранить стланиковый орех.

В дождливые дни Дашка обшивала жителей села. Платьица и юбчонки, сарафаны и кофты, штанишки и рубашонки, сши­тые ее руками, любили в каждой семье.

Денег за свою работу Дарья никогда не брала. Но и с нее никто не требовал платы. За домом сгружали ей сельчане дрова и сено. Чьи-то руки заботливо укрывали стога брезентом, укла­дывали дрова в поленницы. Дети и взрослые помогали ей поса­дить и убрать с огорода урожай. Случалось, оставлял кто-то в коридоре кусок свежины или свиной окорок. Дашка и не спра­шивала, кто поделился с нею.

Ни с кем не ругалась баба. Никого не осудила, не обидела. И уже давно не ходила в тайгу одна. .Все с бабами, старухами и детьми. Постепенно привыкла ко всем.

Теперь даже условники изменились. Их тянуло к пересе­ленцам. Вначале из сочувствия, любопытства. Не верилось, что можно остаться здесь по собственной воле. Уж только беда иль горе могут загнать вольного человека сюда, к черту на кулички. Но постепенно убеждались, что людям и в самом деле не по принуждению нравится Трудовое. Но чем?

—  Как это чем? Да ты поглянь, благодать какая! Рыбы как каши в котле, из реки вилами ловим. И во какая! С меня рос­том. Одну поймаешь, всей семьей на два дня ухой и котлетами объедаться. А грибов, а ягод - видимо-неви­димо. Да тут с голоду и ленивый не сдохнет. Зимой мерзлой рябины набрал, чуть в тепло: слаще ягод. Весной - черемша. А земли, поглянь? Паши ее сколько влезет. И никто кулаком не обзовет. Зимой медведя завали, а слабак - бей куропатку, зай­ца. И мясо, и перо, и мех. Дров полно. Не считаны! Э-э-э, браток, да тут как сыру в масле жить можно, - отвечал отец пекаря, седой, костистый старик.

—  Да мы только тут свет увидели. Глянь, сколько накупляли всего. У меня аж три новых кофты объявилось! Раньше-то одна на всех была, поддевкой. Та, что с бабкиного плеча доста­лась. А теперь своя у каждого. И обувка любая. На дождь и на снег. На двор и домашняя. А чего не жить тут? Земля родит. Скотина в хлеву водится. Детва довольная. Дом, слава Богу, не хуже, чем у других, теплый да просторный. У себя мы на пола­тях спали. А тут - на койках. Всякому своя. Как городские, культурные. И не в зипунах, в пальто оделись. Да в валенки. Про чуни да лапти забыли. Вон, поглянь, старшенький наш внучок - в школу в костюме пошел. В рубахе белой. Раньше так-то мы лишь в церковь одевались, на престольные праздни­ки. А он, мало того, ботинки с галошами каждый день надевает. И в будни. Не то что мы у себя в деревне - одни сапоги на всех мужиков. И мне дюжину платков накупили. Да халатов цветас­тых, теплых. Каких я не то что не носила, не видела никогда. А все тут... На новом месте. У себя. Мы отсюда - никуда! Хоть жизнь да свет увидели, - радовалась старуха.

Мужики-переселенцы, заслышав такой вопрос, удивлялись неподдельно:

—  А чё тут плохого? Вкалывать везде надо. Хоть тут, хоть на материке! Но с харчами здесь рай. А семье что надо? Тепло и сытость. Этого тут вдоволь. Чего не жить?

— Жалеют ли о своих, родных местах? Вспоминают ли? Ску­чают ли по ним?

—  Да ничуть! Как сон с похмелья. Чего жалеть? Избу-завалюху? Ее любой ветер продувал. А в сарае не то коровы, курицы не водилось. Налоги задушили. Вот и не стали держать себе в убыток. А тут все приобрели. И держим - для себя, не на дядю. Да и чего скучать по месту, где, кроме горя, ничего не знали. Здесь хоть мужиками себя почувствовали, бабы кормильцами признали. И дети ожили. Вон какие толстенькие да веселые! Играют, смеяться учатся. Так какой дурак пожалеет, что в рай попал?

Условники теперь всерьез присматривались к переселенцам. Со своим прицелом. А может, и самим стоит подумать? Уехать никогда не поздно. Попробуй воротись сюда. Возьмут ли?

И работяги все реже говорили об отъезде домой. А тут еще и Дашка. Ну ладно, она баба, но даже Генка

Филиппов не захотел уезжать. Здесь -стался. И ничего, дово­лен, не жалеет.

Остаться в Трудовом... Но ведь это - навсегда застрять в прошлом и умереть в поднадзорных. Об этом прошлом все­гда будут напоминать бараки, участковый и отметка в доку­ментах.

Но разве в другом месте, пусть и в своей далекой деревень­ке, забудешь о том? О годах заключения напомнят при первом случае сельчане, соседи, семья. И это куда как труднее будет пережить. Не убежишь и от собственной памяти. Повзрослели дети, состарилась жена. В одиночестве, в беде. Сколько мор­щин и болячек прибавилось. Сколько трудного пережито. Без него. Он лишь добавил горя. О том словами не говорят. Взгляд бывает убийственнее. Чужой, леденящий душу. Отвыкли за годы. Заново стоит ли привыкать?

В сытости, на новом месте, горе быстрее забывается. В Тру­довом он не первый будет, кто заживет тут своей семьей. Вон Дашка, всего-то баба, а получает здесь больше, чем любой му­жик на материке.

Не дура. В свою деревню не хочет ехать. Знает, там кисло придется. А тут павой живет. Чем же их бабы хуже? Пусть тоже оживут, забудутся средь своих.

Но сорвешь ли с обжитого, дорогого? Приедут ли?

И самим решиться нелегко. Ведь там дом. Ну и здесь - не хуже.

И пошли на материк письма. С робкими намеками, первы­ми пробными предложениями. Если дорог и нужен - приедут, решатся. А если нет, пока имеется время на раздумье. Каждому.

Условники все чаще интересовались заработками, условия­ми, льготами для переселенцев.

И хотя скрывали друг от друга намерения - а вдруг семья откажется? - глаза выдавали.

Ждали писем. И Лешка Бурьян с нетерпением ждал. А ему телеграмма пришла. Срочная. «Высылай вызов. Приедем сразу. Ждем встречи. Целуем все».

Мужик на радостях к участковому вприскачку примчал­ся... Телеграмму показал. Дегтярев не промедлил. До осво­бождения два месяца человеку осталось. Хороший работник в Трудовом появится. Постоянный. Вот и заторопился. В три дня все уладил.

А дом для новой семьи сельчане на аврал взяли. Кто белил, кто красил, кто стеклил. Двери навешивали, клеили обои. Дру­гие стол уже смастерили. Надежный, прочный. По нему хоть кулаком хозяин грохнет, стол не дрогнет. Выдержит, не охнув.

Ведра и миски, ложки и кастрюли семье на первый случай понесли соседи. Дашка вместе с бабами полы отскоблила до белизны.

Фартовые, глядя, как копошатся работяги, перестали зубо­скалить. Тоже задумались. Но о своем и по-своему. Никто из них не думал оседать в Трудовом. Во всяком случае, вслух не говорил.

Но вот эти работяги душу перевернули своими заботами. Обживают Трудовое. А зачем? Не все идиоты, А Леха Бурьян так и вовсе путевый мужик. Со всеми в кентах. Не гляди, что работяга, черная кость. С ним не западло было и склянку раз­давить. А гляди, решился!

И, скинувшись по стольнику в пидерку, принесли Лехе день­ги на обживание, на хозяйство. Чтоб не совсем голожопым се­мью встретить в новом доме.

Леха - деньгу в кулак. От счастья вспотел. И бегом к Даш­ке. Она - своя. Путнее присоветует. Сама обживалась. Пусть поможет ему. Чтоб и в его доме уют был.

Дашка вначалерастерялась. А потом решилась помочь. Кто как не она поймет условников?

Покупки по списку, чтоб все честь по чести. Ведь с женщи­ной дети приедут. Трое. Всех обогреть надо, накормить. Не упу­стить ни одной мелочи.

Дашка даже о Дегтяреве забыла. Целыми днями в заботах. Когда получили телеграмму, что семья уже выехала из Владиво­стока, вспомнили о праздничном столе, о внешнем виде Лехи.

Дарья три ночи шила ему рубахи и шаровары. Даже куртку из черного сукна, с замками-«молниями» смастерила. Всем сель­ским мужикам на зависть.

Продавщица весь склад на дыбы поставила, но сыскала Бурьяну подходящий костюм. Недорогой, приличный.

Теперь все ждали семью с часу на час. Леха каждый поезд встречал. Ждал свою кудрявую девочку-жену. С букетом цветов в вагоны лез.

А семья прибыла незамеченной, не увиденной никем.

Седая женщина, с изможденным, желтым лицом, вышла на перрон, поддерживаемая взрослыми сыновьями. Пятнадцать лет прошло. Леха не узнал. Лишь по голосу. Его окликнули. Он глазам не поверил. Все годы держался. Сколько горького хва­тил. А тут, как ребенок, на хрупком плече жены заплакал горю­чими слезами. И за ее, и за свое, и за сыновье - разом...

Мечтал жену в дом на руках внести. А вместо этого самого валерьянкой отхаживали. И торжественный ужин на выходной перенесли. Хозяин сдал. Радость подкосила...

Пятнадцать лет... Они незаживающими рубцами останутся в памяти.

Жена Бурьяна уже на другой день после приезда к Дарье пришла. Обняла, сестрой назвала. Прижалась мокрыми глазами к щеке, долго благодарила за все и за Лешку, которого словно брата своего присмотрела.