Анатолий Степанов - Поединок. Выпуск 13

• Название: Поединок. Выпуск 13
• Автор: Анатолий Степанов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочие приключения

В тринадцатый выпуск сборника «Поединок» вошли повести и рассказы московских писателей С. Высоцкого, А. Степанова, Г. Долгова, В. Веденеева и А. Комова и других. Их произведения познакомят читателя с будничной работой советской милиции и ее рядовыми сотрудниками, перенесут читателя в героическую эпоху первых лет революции и расскажут о борьбе МЧК с бандитизмом, об установлении и укреплении Советской власти в Казахстане, расскажут о преступной деятельности агентов и руководителей ЦРУ в одной из стран Центральной Америки.

В антологию «Поединка» включены рассказы А. Н. Толстого «Рукопись, найденная под кроватью» и «В снегах», а также незаконченная повесть «Записки Мосолова», написанная А. Толстым совместно с П. Сухотиным.

---

Лапшин усмехнулся разбитыми губами:

— Я это сразу почувствовал, как первый раз мне в рожу заехали. В сыскной остерегались бы. Там я человеком известным был.

— Слушайте меня, Лапшин. Вы убили греческого коммерсанта Костаки, убили зверски...

— Так я и не упираюсь, ваше высокоблагородие, взяли на деле, куда попрешь. Вы мне про шанс шепните. Ежели это нужно, — Лапшин потер большой палец указательным, — так выпустите. Через день принесу. Мое слово — печать.

— Не нужно этого. Вы сегодня же подпишете документ и станете агентом контрразведки Доброармии. Это первое. Второе. Мы направим вас в Москву.

— Так я же политикой не занимаюсь.

— Вы будете работать по специальности. Вы на сыскном жаргоне мокрушник?

— Случалось, брал грех на душу.

— Вот и занимайтесь этим в Москве. А мы попросим архимандрита, чтобы он вам грехи отпустил, прошлые и будущие.

— Так зачем тогда меня крестить? Я и без ксивенки этой своим делом займусь.

— Вы поедете не один. Повезете нашего человека.

— А это зачем?

— Нужно, Лапшин. Сведете его с вашими друзьями, представите как налетчика из Ростова.

— А он крови не забоится? Людишек резать тяжелее, чем. воевать, к этому привычка нужна.

— Это наша забота, Лапшин.

— Значит, я теперь вроде идейный борец. Вроде как эсер.

Незнанский молча посмотрел на Лапшина и усмехнулся.

— Деньги дадите? Путь не близкий, — Лапшин потянулся.

— Дадим. И помните, если что... У нас везде люди.

— А вот пугать ни к чему. Наняли, так я работать буду. Дело-то знакомое.

Москва. Октябрь 1918 года

Данилов открыл глаза и увидел огромное пятно на потолке. Оно было похоже на контур Африки, только значительно больше, чем на самой крупной карте.

— Ну, слава богу. Очнулся, — раздался веселый голос. Иван попробовал повернуться, но горячая боль мгновенно пронзила тело, и он застонал.

— Ты лежи, лежи, — сосед по палате, держась за стену, подошел к его кровати и сел: — Не узнаешь?

Лицо было знакомое. Но оно осталось там, в другой жизни, границей которой была боль, нестерпимая и жгучая.

— Отдыхай, браток.

Иван закрыл глаза, вспоминая. Обрывки прошлого возвращались фрагментарно и беспорядочно, как перепутанные детские кубики с азбукой.

И он мысленно пытался выстроить их в единую систему, собрать слово, ведомое ему одному. А кубики рассыпались, не складывались буквы. И словно далекий свет лампы появился в воспоминаниях Брянск и летний театр. Даже запах каких-то цветов появился. И лицо Олечки Богулевич. И снова он ее услышал: «Настоящий человек должен стать сельским учителем».

А кубики падали и падали и постепенно сложились в единственное нужное слово.

Из окна второго этажа бил пулемет. Пули, рикошетируя по мостовой, выбивали длинные беловатые искры. Теперь он вспомнил лицо человека, склонившегося над ним.

Он лежал рядом с ним за поваленной трубой. Потом они бежали мимо каких-то деревьев... Потом узкий проулок... Кирпичная стенка, осыпающаяся под ногами... Сараи... И бесконечный треск выстрелов... Потом он только видел тупое пулеметное рыло, кашляющее огнем... Оно было совсем близко... Надо было сделать всего десять шагов и бросить гранату. Пулемет замолчал на секунду, видимо меняли ленту, и тогда он выскочил из-за сарая...

— Куда? — кричал кто-то. — Убьют!

Он пересек двор и бросил тяжелую бомбу в окно... Потом что-то ударило его, и закружились деревья, дом, сараи и чье-то лицо.

И Данилов словно нырнул в темную горячую реку...

А теперь он вспомнил это лицо и засмеялся.

— Вы матрос? — спросил он.

— Натурально матрос, — засмеялся сосед. — Козлов Степан Федорович, комиссар ВЧК. А ты, браток, молодец, есть в тебе живой дух. Как не забоялся-то?

— Не знаю, — честно ответил Иван.

И потекли длинные, как несбывшиеся сны, дни. Через неделю Иван уже вставал, и они играли с Козловым в самодельные шашки: вместо белых — гильзы от нагана, вместо черных — винтовочные.

Они уже все знали друг о друге. А что, собственно, мог рассказать о себе восемнадцатилетний Иван Данилов?

Родился в Москве, учился в гимназии, потом отца перевели на службу в Брянск, там закончил реальное училище. Потом Союз молодежи, военная подготовка, Красная Армия. Их рота прибыла в Москву, и ее сразу из вагонов бросили на помощь чекистам.

— Ну а дальше что? — спросил Козлов.

— Заходил комиссар госпиталя, хочет на курсы краскомов отправить.

— Ты согласился?

— Конечно.

— Погоди, Ваня, я тут кое с кем поговорю, может, другое дело тебе найдется.

— Какое?

— Погоди, — загадочно ответил Козлов.

Однажды в палате появился высокий черноволосый человек.

— Здорово, увечные, — белозубо засмеялся он.

— Федор, Мартынов! — Козлов соскочил с койки, и они обнялись.

— А ты как, друг, — спросил Мартынов Ивана, — ожил малость? Очень мы перепугались, когда ты с гранатой выскочил.

— Да так... — смутился Иван.

— Ты не смущайся, только помни всегда: жизнь у нас одна. Другую на базаре не купишь. Так что беречь ее надо.

Мартынов положил на тумбочку сверток:

— Это вам ребята собрали сахар, хлеба, колбасы даже, так что поправляйтесь. Пойдем, Степа, поговорим о разных разностях и покурим заодно.

Они вышли, а Данилов взял растрепанный томик Гюго, который ему принесла медсестра, и заново, вместе с Жаном Вальжаном, пошел по улице старого Парижа.

Когда-то, мальчишкой, он, начитавшись Дюма, мечтал попасть в этот таинственный Париж. Город красивых и веселых женщин и беспечных и смелых мужчин. Позже, когда вслед за Дюма пришел суровый Гюго, Париж открылся перед ним другим. Мрачным, суровым, таким же, как Петербург Достоевского.

И сейчас, заново перечитывая «Отверженных», Иван открывал все новое в давно знакомой книге.

Он просто взрослел, поэтому читал книгу совершенно иначе.

Из коридора вернулись Козлов и Мартынов. Взяли стулья, сели у кровати Данилова.

— Слушай, Иван, — наклонился к нему Мартынов, — я говорил с комиссаром госпиталя, ты, значит, на курсы краскомов собрался?

Иван кивнул, поправил рубашку.

Мартынов смотрел на него улыбаясь. Уж слишком по-мальчишески тонкая шея была у будущего краскома. Он помолчал и сказал:

— Мы тут с товарищами умом пораскинули и решили, что ты для нашего дела очень нужный человек. Во-первых, молодой, во-вторых, образованный, а в-третьих — смелый.

— Для какого дела? — с недоумением спросил Иван.

— Партийная ячейка твоей роты, да и товарищ Козлов, рекомендовали тебя для работы в ВЧК.

Иван растерянно молчал.

— Ну, чего молчишь?

— Так я не умею...

— А ты думаешь, я очень умею или Козлов? Учиться будем. Главное у тебя есть, ты задачи партии нашей понимаешь.

— Так я же беспартийный.

— Ты член Союза Рабочей молодежи. Поработаешь у нас, станешь большевиком. Завтра принесу тебе опросный лист. Заполнишь, прошение напишешь, и из госпиталя прямо к нам.

Москва. 3 ноября 1918 года

Член коллегии ВЧК Василий Николаевич Манцев вернулся с совещания.

Вопрос обсуждали важный — положение в столице республики.

Что и говорить, радостного было мало, несмотря на ликвидацию левоэсеровского мятежа и разгром анархистов. Политический враг полностью сменил фракционную борьбу на вооруженную. Одна за другой, как пузыри газа на болоте, возникали самые различные контрреволюционные организации.

С Кубани, Дона, Севера и Сибири шла в Москву резидентура многочисленных контрразведывательных организаций. В сентябре был ликвидирован заговор Локкарта.

И конечно, покушение на жизнь Ленина...

Революция, гражданская война, разруха и голод породили неведомые до сей поры формы спекуляции и бандитизма. В 1917 году, придя к власти, правительство Керенского объявило всеобщую амнистию. Тысячи уголовников, опасных, умелых, дерзких, осели в Москве. Группкой налетчиков была похищена большая часть картотеки бывшей сыскной полиции, поэтому люди, призванные охранять революционный порядок, начинали все с нуля. Ежедневно дежурные ВЧК и уголовно-розыскной милиции получали сообщения о грабежах, налетах, проведенных с пугающей дерзостью и жестокостью. Бандитизм и все присущее ему: малины, подпольные игорные дома, тайные кабаки — создавали питательную среду, в которой рождались новые преступления. Все это отвлекало силы от борьбы с контрреволюционным подпольем.

Об этом и говорили на совещании. Назрел вопрос о создании в столице республики своей чрезвычайной комиссии.

Манцев стоял у окна. По Малой Лубянке ветер тащил опавшую листву и обрывки декретов. Спешили прохожие. И Василий Николаевич поймал себя на мысли, что толпа на улицах стала одноликой, почти одноцветной, как солдатский строй.