Шихан Анна - Долгий, долгий сон

• Название: Долгий, долгий сон
• Автор: Шихан Анна
• Издательство: Астрель
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35676-6

Много лет назад юная Розалинда Фитцрой по воле родителей была помещена в специальную капсулу и погружена в искусственный сон. За это время человечество пережило множество войн, эпидемий и смутные времена, которые унесли жизни миллионов людей и изменили мир до неузнаваемости. После пробуждения 16-летняя Роуз узнает, что ее родители умерли, человек, которого она любила, пропал бесследно, а сама она является наследницей огромной империи. Роуз отчаянно пытается смириться с потерями и начать новую жизнь в непонятном для нее мире далекого будущего. Но мир не готов принять слишком странную и совсем неприспособленную к нему девушку. Прошлое не отпускает, и Роуз ничего не остается, кроме как встретиться лицом к лицу с его призраками и узнать о предательстве, которое изменило ее жизнь.

---

— Вы не опоздаете на работу?

— Я дождусь Реджи, — ответила она. В тот же миг зазвенел дверной звонок. — Ну вот, легок на помине! — воскликнула Роузанна.

Она встала с дивана, оставив меня рассматривать портрет семьи Брэна. Внезапно меня пронзила острая зависть. Я хотела быть частью его семьи! У меня заныло сердце. С треском захлопнув альбом, я схватила свою сумку и смахнула слезы с глаз.

Глава 18

Я оставила Завьера в своей квартире, всей душой надеясь, что Патти и Барри сдержат слово и позаботятся о нем. Зная их обоих, я подозревала, что они наймут моему псу сиделку. Ну и пусть. Главное, Завьер будет под присмотром до моего возвращения. Теперь мне было стыдно за то, что я собиралась сбежать в стазис и бросить его на целых две недели. Не знаю, почему уход в стазис казался мне менее реальным, чем обыкновенный отъезд.

Мистер Гиллрой проводил меня к своему личному глиссеру, по сравнению с которым мой ялик выглядел неуклюжим каноэ. У Гиллроя была целая яхта, в два раза больше моего ялика, с сиденьями из мягчайшей лайки цвета индиго. Теперь мне стало понятно, почему Гиллрой не разрешил мне взять с собой Завьера — он боялся, что мой пес сгрызет его прекрасные кресла.

Не успели мы усесться и тронуться с места, как Гиллрой открыл небольшой стенной бар и предложил мне коктейль из вина, фруктового сока и газировки, Я постеснялась сказать ему, что у меня слабый желудок, поэтому молча приняла бокал. Может быть, если пить очень медленно, то ничего страшного не случится?

— Хочешь послушать музыку или включить тебе голофильм? Ехать довольно долго.

— С удовольствием послушаю музыку, — отметила я. Странно, но Гиллрой чувствовал себя почти так же неловко, как я. Он перечислил несколько названий, из которых мне показалось знакомым только одно — кажется, ребята в школе когда-то упоминали эту группу. Гиллрой отбарабанил загадочный список до самого конца, а затем добавил: — Или можно поставить виолончельные сюиты Баха.

— Это было бы замечательно! — обрадовалась я, хватаясь за что-то знакомое.

Когда густые, нежные и сладкие звуки музыки заполнили кабину яхты, я откинулась на спинку кресла, жалея о том, что рядом со мной нет Завьера и я не могу погладить его милую голову. И нет Ксавьера, как бы мне этого ни хотелось. Тогда я стала смотреть в окно, следя за тем, как Юникорн остается позади, сменяясь серым городским пейзажем.

Я ожидала привычного ужаса. Я всегда пугалась, когда выезжала в город. Но очень скоро до меня дошло, что город, каким я его знала, умер.

Исчезли несметные толпы спешащих людей. Исчезли ядовитые испарения и звуки перестрелок соперничающих уличных банд. Исчезли голодные дети, заглядывавшие в окна машин на перекрестках, молотящие по земле маленькими камешками, чтобы привлечь к себе внимание. Исчезли одетые в форму охранники различных частных фирм, вооруженные электропистолетами и смертоносными щитами, которые хватали попрошаек и тащили их куда-то в темные переулки.

Я просто не верила своим глазам.

— Мы объезжаем город? — спросила я, не сомневаясь, что Гиллрой намеренно решил миновать самые неприятные места.

Гиллрой выглянул в окно.

— Да нет, — ответил он. — Вот же он.

Я нахмурилась. Разумеется, первым делом мне в голову пришла мысль о гетто или концлагере для нищих.

— А куда делись бедняки?

Гиллрой внимательно осмотрел проносившуюся мимо улицу.

— Да вот, кажется, одна из них, — сказал он через какое-то время, кивнув на молодую мать и ребенка, сидевшего в подержанной коляске. Женщина играла на старой гитаре, привлекая прохожих.

Я недоверчиво посмотрела на нее сквозь тонированное стекло воздушной яхты. Эта женщина явно не голодала. Ее одежда была старой, но при этом не рваной и не грязной. Как бы ни была тяжела ее жизнь, в ней нашлось достаточно времени, свободного от поиска денег и пропитания, чтобы позволить себе роскошь выучиться музыке. Ее ребенок сжимал в кулачке детскую кружечку с соком и хохотал под музыку.

— Шутите, — заключила я.

— Нисколько, — ответил Гиллрой и улыбнулся мне. — Все изменилось, не так ли? После Темных времен нищих почти не осталось.

— А где же охрана?

— Если положение не слишком безвыходное, желание бунтовать сходит на нет, — вздохнул Гиллрой. — Большая часть частных охранных фирм прекратила свое существование еще в конце Восстановления. — Он помрачнел. — Юни много потеряла на этом, — пробормотал он. — Хорошо, что мы вовремя диверсифицировали свой бизнес.

Я ошеломленно смотрела на него. Гиллрой был моложе меня, если учитывать мой реальный возраст. Когда он родился, я уже спала в стазисе. Но при этом Гиллрой не был молод. Наверное, ему было где-то под шестьдесят. Он родился в самый разгар Темных времен. Наверное, в детстве он видел ту же грязь, нищету и неравенство, что и я. Политика Восстановления залечила чудовищные язвы общества, которые я всю свою жизнь считала неизбежными. Нам рассказывали об этом на уроках истории, но до сегодняшнего дня все это оставалось для меня только словами. Теперь я своими глазами увидела, что это правда, и была в восторге. Как же Гиллрой может думать только о том, сколько прибыли потеряла ЮниКорп из-за утраты необходимости в охранных фирмах?

Сегодня Гиллрой был в темно-синем костюме, делавшем его меньше похожим на золотую статую, но мне все равно было не по себе рядом с ним. Чтобы успокоиться, я вытащила альбом и принялась за очередной портрет Ксавьера.

Меня поражало то, насколько хорошо я его помню, даже учитывая воздействие стазиса. Воспоминания о днях, непосредственно предшествовавших стазису, всегда были наиболее отчетливыми. Если в обычной жизни такие картины постепенно стираются, уходя в область подсознания, то стазис сохраняет их во всей яркости деталей, пока они намертво не запечатлеются в сознании. Я до сих пор помнила выражение лица Ксавьера, когда попрощалась с ним… И до сих пор мучительно сожалела о том, что сделала. Чтобы отогнать эти воспоминания, я стала думать о том, как он обнимал меня, и о том, как здорово было пробудиться от стазиса и узнать, что меня ждут Оса и Ксавьер…

Тот год, когда мне было пятнадцать лет и я не расставалась с Ксавьером, был самым счастливым в моей жизни, хотя начался он довольно тревожно. Впервые в жизни я боялась уходить в стазис.

Одно дело проснуться и узнать, что твой маленький дружок вырос на целый год и ему теперь не пять лет, а целых шесть, хотя и тогда мне хотелось бы прожить это время рядом с ним. Но совсем другое — расстаться с любимым на четыре, шесть или девять месяцев. Никогда раньше время не казалось мне таким драгоценным.

Но мне повезло. Обычно каждый раз, когда я выходила из стазиса, у нас дома была новая экономка. На этот раз все было иначе. Через две недели после того, как мы с Ксавьером впервые поцеловались в саду, моя мама наняла Осу.

Оса была родом из Швеции. У нее были волосы цвета льна, простроченного серебряными нитями седины. И она была настоящим сержантом в полку горничных. Оса заставила меня убирать свою спальню — задача, перед которой пасовали все предыдущие горничные. Она научила меня стирать свое белье, готовить простые блюда и заполнять анкеты для поступления в колледж. Мне казалось, что об этом пока рано думать, но Оса была неумолима. Я полагала, что родители сами выберут для меня какой-нибудь колледж… если в этом будет необходимость. Но Оса просто считала, что я должна уметь это делать. «На всякий случай», — говорила она.

Я никогда не рассказывала родителям о том, как строго она обращалась со мной. Скажи я хоть слово, они бы моментально рассчитали Осу, а мне она очень нравилась. Она казалась мне настоящей. Я подозревала, что мама ее недолюбливает. Через несколько недель после того, как Оса появилась в нашем доме, мама остановила меня перед ужином.

— У меня есть кое-что для тебя, — сообщила она.

— Правда? — Я подошла и застыла с вежливо сложенными руками. Мама рассмеялась, поцеловала меня и протянула мне сжатые кулаки. — Выбирай!

Я подумала и выбрала левую руку. В ней оказалась карамелька. Несколько разочарованная, я взяла конфету с маминой ладони.

— Спасибо.

Мама снова рассмеялась и разжала вторую руку.

— Ой, ура! — ахнула я, бережно беря в руки крошечную цифровую камеру. Она была размером с мой указательный палец, ее можно было носить на шее, она автоматически настраивалась и делала самые четкие цифровые снимки по сравнению с другими фотоаппаратами, представленными в тот момент на рынке.

— Теперь ты можешь фотографировать все, что захочешь, а потом изучать свои снимки. Это пригодится для твоих картин.

— Ах, спасибо, мамочка! — Я крепко обняла ее, а она пригладила мне волосы.

— Ну-ка, выбери для нее какую-нибудь цепочку из своих украшений. Думаю, лучше всего подойдет серебряная, с квадратным плетением. Но если ты ее наденешь, тебе придется переодеться к ужину… Я вижу тебя в темно-синем, кажется, у тебя два таких платья? Выбери любое.