Михаил Манакин - Полковая наша семья

• Название: Полковая наша семья
• Автор: Михаил Манакин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Писем я получал больше всех. Иногда в день по два, а то и по три. Чаще всего писали мои подчиненные - автоматчики. Приходили письма от гвардии подполковника Волкова, гвардии капитана Гаврилова, комсорга полка гвардии старшего лейтенанта Комиссарова и других.

В одном из писем Волков писал о том, что они встали в оборону на реке Припять. Он же сообщил мне и очень печальную весть о гибели многих боевых товарищей-друзей. На мине подорвался командир полка гвардии подполковник Е. Н. Бзаров. Не стало больше заместителя командира полка, умного и рассудительного гвардии подполковника В. Бережного - он был убит при форсировании небольшой речушки. Но последние строчки письма потрясли меня больше всего. Николай Терентьевич в нескольких словах передавал, как в неравном бою был тяжело ранен Герой Советского Союза Алексей Лапик. А в самом конце: "Кажись, Миша, раны этой он не выдержит. Говорят, что его даже с передовой эвакуировать не успели".

Когда я прочитал эти строки, не смог унять волнение: боль и горечь овладели мною. Забыв о ране, я непроизвольно сделал попытку встать, но страшная боль в бедре опрокинула меня навзничь. Я потерял сознание.

Алексей Лапик был мне не просто подчиненным, а наставником, учителем, другом. С этим сильным и смелым шахтером из Сучана мы делили последний глоток воды, шли с ним бок о бок навстречу свинцовому граду, спали под одной шинелью. Неужели этого замечательного человека нет? Сама мысль об этом казалась невероятной. "Не может этого быть! Не может, - убеждал я себя. - Кто-то ошибся. На фронте так бывает..."

Да, как это бывало на фронте, через день после письма Волкова пришел другой солдатский треугольник. Взглянув на адрес, я от радости едва не обомлел: письмо было от Лапика! Какие только мысли не будоражили мое сознание, пока я его читал! "Выжил, чертяка, выжил! Знать, еще повоюет..."

Алексей, как всегда, писал подробно о людях, командире взвода гвардии младшем лейтенанте Яцуре, гвардии старшем сержанте Алешине, гвардии рядовом Хадырове. Писал о других, а угадывалось, что действующим лицом он был сам. Он как бы вел меня по расположению роты, рассказывал что-то новое о старых товарищах, представлял новичков. С особой теплотой писал, что они приютили у себя сына полка, десятилетнего Петю, который собирается писать мне сейчас письмо с просьбой помочь ему получить настоящий автомат, чтобы бить фашистов...

Внезапно моя радость сменилась страшной догадкой: "Да что же это я? Не может быть..." Взглянув на штемпель, я все понял: письмо Лапик отправил за день до того рокового для него боя, который пришлось вести полку. Все сразу поблекло. Еще раз посмотрел на штемпель. Чуда не могло быть. А мне так не хотелось расставаться со столь внезапно вспыхнувшей надеждой. Впрочем, с надеждой я не расставался многие годы. А после возвращения в полк у товарищей, находящихся на излечении в госпиталях, настоятельно спрашивал: не слышал ли кто об Алексее Лапике? И жадно, у кого только мог, выспрашивал о подробностях того боя.

...Это было под населенным пунктом Рудня Бурицкая. Здесь гитлеровцы оборудовали сильный опорный узел обороны, и 32-й стрелковый полк несколько раз предпринимал безуспешные атаки. Потом гитлеровцы силой до батальона сами контратаковали наши поредевшие ряды. Так случилось, что всю тяжесть этого удара приняла на себя автоматная рота. Дело дошло до рукопашной. Лапик с младшим сержантом Мищенко взяли на себя командование взводами. И они отбили яростную контратаку фашистов. Но, как рассказывали очевидцы, когда бойцы подбирали наших раненых, Алексей увидел в кустах спрятавшегося немца. Лапик вскинул автомат. Гитлеровец, стоя на коленях, поднял руки. Автомат болтался у него на груди. Опустив оружие, Алексей приказал немцу выйти из кустов. И здесь случилось неожиданное: поднимаясь, фашист сделал вид, что споткнулся, но упал на землю и выстрелил, затем метнул гранату, вскочил и побежал. Хадыров, находившийся ближе всех, даже не стал преследовать врага, скорее кинулся к Лапику, чтобы оказать ему помощь. Но тот был уже в бессознательном состоянии: пуля попала отважному бойцу в грудь, достали его и несколько гранатных осколков. В тяжелом состоянии Лапик был доставлен в медсанбат. Там ему сделали операцию, отправили в госпиталь. Дальше его след потерялся...

Через несколько дней мне пришло необычное письмо, написанное неуверенным детским почерком. Оно было от Пети, сына полка. Он упрашивал меня написать комбату, чтобы его оставили в роте и выделили автомат...

К слову сказать, в полку за годы войны было подобрано и воспитано более 40 подростков. Большинство из них стали впоследствии кадровыми военными. Что же касается Пети, то ему не повезло. Однажды мальчика увидел командир дивизии и приказал немедленно отправить его в тыл. Я этого подростка так и не увидел.

Подробно я говорю о письмах потому, что они занимали в нашей жизни едва ли не самое важное место. Очень эмоциональными были письма Комиссарова. Комсорг полка писал ярко и образно. В письмах отражался его характер. Этот веселый и отважный офицер любое поручение выполнял основательно и красиво, я бы сказал, с блеском и вдохновением. И его письма зачитывались обычно ранеными до дыр, столько в них было шуток, солдатских прибауток и забавных историй.

И лишь одно письмо его, помнится, отличалось от всех других. Комиссаров сообщал о тяжелом ранении медицинской сестры нашего полка Шуры Буравлевой, ветерана части, моей землячки. Видимо, завершился ее фронтовой путь. С отличием закончив фельдшерско-акушерскую школу в Ленинграде, она в первый же день подала заявление с просьбой направить ее в Красную Армию. Красивая, отзывчивая, неунывающая девушка, она быстро завоевала симпатии бойцов и командиров. Любили ее за самоотверженность, товарищескую верность. Более ста двадцати раненых вынесла Шура из боев, многим однополчанам, не колеблясь, отдавала свою кровь. И вот нашла ее беда - теперь сама тяжело ранена. Осталась без руки и ноги, прикована к госпитальной койке в Москве. Но Шура наша и в этой ситуации духом не пала. Она писала из госпиталя, обращаясь к бойцам: "Я горжусь вами, горжусь тем, что в нашей гвардейской семье воспитывалась и я. Будьте смелыми, отважными и стойкими воинами, громите врага до полной победы. Я буду всегда с вами!"

Ей отвечали десятки людей трогательно, ласково, обещали беспощадно мстить фашистам. А помощник начальника политотдела дивизии по комсомольской работе гвардии капитан Г. Пилипенко писал:

"Дорогая Шура! Ваши письма мы читаем на всех комсомольских собраниях. Мы гордимся, что у нас воспитывалась такая волевая и мужественная комсомолка, которая, находясь в госпитале, своими письмами поднимает боевой дух гвардейцев. На Ваших письмах комсомольцы учатся, как нужно бороться и побеждать трудности".

Дальнейшая судьба Шуры Буравлевой весьма примечательна для нашего советского образа жизни. Государство помогло ей закончить Московский юридический институт. Шура уехала работать следователем в прокуратуру одного из районов Воронежской области.

...Наступил новый, 1944 год. Год, насыщенный решающими сражениями, в результате которых с нашей земли будут изгнаны оккупанты. В январе на устах персонала госпиталя и всех раненых было одно слово - "Ленинград". Да, войска Волховского и Ленинградского фронтов прорвали оборону противника, освободили героический город от вражеской блокады. Это событие даже вытеснило самые важные для нас темы: когда же раны заживут, когда наконец выпишут из госпиталя?

Правда, январь сорок четвертого в моей жизни занял особое место. Мы только-только отпраздновали Новый год, делились впечатлениями от выступления артистов, которые нам, лежачим раненым, давали концерты прямо в палатах. Приходили пионеры, вручали нам новогодние подарки, стихи читали... Мне к тому времени уже разрешили изредка и ненадолго вставать с койки. Вернее, не с койки. Раненых прибавилось, и располагались мы теперь по двое-трое на деревянных нарах.

Единственный ходячий в нашей палате младший лейтенант Иванов принес однажды газету. Это было в начале января. По привычке начал читать вслух. Сначала - новости Совинформбюро, затем - Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза отличившимся в боях за Днепр. Неожиданно Иванов умолк.

- Интересно! - наконец-то выдавил он из себя не без удивления. Слушай, Манакин, как тебя по батьке величают?

- Федорович.

- А Днепр ты форсировал?

- Конечно. В числе первых. Там меня и ранило.

- Так чего же ты молчал? Ты же Герой! На, читай!

Думая, что это очередной розыгрыш Иванова, я осторожно взял газету и прочел. Все сходится. И все же мелькнула мысль: "Может, однофамилец?" Вспомнил про листовку, выпущенную солдатской газетой "За Родину", где сообщалось, что меня представляют к званию Героя Советского Союза. Но ведь это было так давно, да и почему в своих письмах Волков не вспоминал об этом? Но в сердце у меня уже нарастало удивительно радостное чувство: награда-то какая!