Лиля Энден - Изменники Родины

• Название: Изменники Родины
• Автор: Лиля Энден
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005

Во всей литературе, описывающей четыре многострадальных года Великой войны, есть множество рассказов о геройских подвигах. Герои этих подвигов — командиры и рядовые Красной Армии, летчики, артиллеристы и простые пехотинцы, я же буду писать не о героях без страха и упрека и не о злодеях без проблеска совести, а о людях, обладающих и хорошими, и дурными свойствами, которые в силу разных обстоятельств оказались сотрудниками оккупационной власти.

---

— Мамка у меня всего боится! — пробасил четырнадцатилетний Володя. — А чего там страшного? Просто партизаны стреляют в немцев, а немцы в партизан… Ничего особенного…

Паша напустилась на сына с упреками, а Лена не могла удержать улыбки, вспомнив, как эта самая Паша тряслась перед толстым Вилли и повторяла: «Пан, мы боимся!»…

— Вот в ваш дом как будто ничего и не попадает, — проговорил Захарыч. — Посидим немного, может, они и совсем угомоняться…

В Ложкинский дом попадало ничуть не меньше пуль, чем в Иголкинский, такие же самые были дырки в стенах и в окнах, и Захарыч это прекрасно видел и понимал, а говорил он с единственной целью успокоить свою далеко не храбрую невестку.

И Прасковья Ильинична действительно, неизвестно почему, почувствовала себя в безопасности и завела с хозяйкой дома разговор о картошке, запасы которой подходят к концу, о сапогах, которые промокают, о погоде, о соседях, трещала не умолкая и совершенно перестала прислушиваться к стрельбе.

Венецкий сперва тоже поддерживал эти совсем для него неинтересные разговоры, потом потихоньку вышел в соседнюю комнату и прилег на койку дочитывать какую-то из многочисленных книг, стоявших на этажерке.

Всю эту зиму у него редко бывала возможность читать: днем было некогда, а вечером слишком темно, и он наверстывал это упущение, получив принудительный выходной день.

— Тетя Лена! Есть у вас вода попить? — вдруг попросил Володя.

— Там в кадушке посмотри!

Но ни в кадушке, ни в ведрах не оказалось ни капли воды.

— Ну, что же делать? Потерпи, не помрешь! — сказал внуку Захарыч и добавил. — У нас тоже со вчерашнего дня нет воды, и на колодец по такой стрельбе не сходишь… Ничего, не век же они стрелять будут…

Лена молча стала надевать пальто.

— Куда вы, Михайловна?

— За водой!

— Да что вы! Там же стреляют! — воскликнул Захарыч. — Не ходите!.. Цел он будет, Володька-то…

— Я сама тоже хочу пить! — возразила Лена. — И сварить что-нибудь надо… А стрелять они, может быть, целую неделю не перестанут — неужели же нам из-за этого без воды сидеть?

Она оделась, взяла ведра и вышла на улицу.

Хлопнула наружная дверь, и сразу вслед за этим звуком послышался треск пулеметной очереди и несколько винтовочных выстрелов.

— Господи!.. Подстрелят ее! — закричала Паша. — И зачем она только пошла?.. И все через тебя, хулиган! — набросилась она на сына, хотя тот и не думал хулиганить.

Венецкий, который, увлекшись чтением, не слышал предыдущих разговоров, только теперь из возгласа Паши понял, что произошло.

Он бросился к окну, открыл форточку и высунулся на улицу.

Лена шла по деревянному тротуару медленно, ровным шагом. До колодца ей нужно было пройти мимо трех домов и трех огородов и повернуть за угол.

— Фью! фью! — свистели над ее головой пролетавшие пули, но она не ускорила шаг, напротив, даже замедлила.

В пустом полуразбитом доме около самого колодца сидели немцы в белых маскировочных халатах.

При виде молодой женщины с ведрами из двух оконных проемов сразу высунулось несколько голов.

— Цурюк!.. Назад!.. Паненка! Хир нихт геен!.. Ферботен!.. Нэльзья!.. Шиссен!.. Штрельят!.. — закричали на двух языках более двух десятков голосов.

Лена подошла вплотную к колодцу, поставила ведра на землю и только тогда повернулась к немцам.

— Ихь браухе вассер немен! — отчетливо проговорила она. — Ихь бин хир гекоммен унд оне вассер верде нихт вег геен!

Спокойный звучный голос и неправильная, но уверенная немецкая речь обезоружили немцев.

Обмениваясь между собой замечаниями, высунувшись из окон чуть ли не до пояса, они с интересом наблюдали, как русская «паненка» не торопясь вытащила из колодца цепь, защелкнула висевшую на этой цепи защепку на ручке ведра, опустила ведро в колодец, потом стала размеренными движениями крутить ручку вала, сперва в одну сторону, опуская пустое ведро, потом в другую, вытаскивая полное, как она сняла это полное ведро с защепки, поставила на землю, зацепила второе, опять опустила, опять вытащила — и все это, не обращая ни малейшего внимания на свистящие и стрекочущие пули.

Наконец, она зацепила коромыслом оба ведра и подняла их на плечо.

— Ауфвидерзейн! — сказала она немцам с чуть насмешливой улыбкой и пошла в обратный путь.

Венецкий ругал себя за то, что вовремя не прислушался к разговору, не отобрал у Лены ведер и не пошел к колодцу сам; он знал, что это была единственная возможность задержать ее дома.

Когда из форточки уже не стало видно Лену, он, несмотря на уговоры Захарыча и Паши, вышел на крыльцо и хотел идти встречать.

Но с крыльца он увидел, как Лена с полными ведрами показалась из-за угла. Она была цела и невредима.

Николай стоял на крыльце, загородившись от пуль дверью, и смотрел, как она не спеша поднимается в гору по мокрым скользким мосткам. Стрельба затихла — видимо, стрелки с обеих сторон, не сговариваясь, решили пропустить путешественницу, и Николай понимал, что если он теперь пойдет ей навстречу, он этим самым может навлечь на нее новый обстрел.

И он ждал, не двигаясь с места.

Вдруг Лена остановилась, сняла коромысло с плеч и поставила ведра на землю.

— Что с ней такое?!..

Николай еле удержался, чтоб бегом не броситься ей на помощь….

Но нет, она стоит спокойно, что-то шарит в карманах, потом наклонилась и что-то сделала с одним из ведер. Вот она опять подняла коромысло и пошла дальше…

Время тянулось бесконечно долго.

Но вот Николай разглядел на лице приближавшейся Лены неожиданную улыбку, такую веселую, озорную, какой он не видал у нее с самого новогоднего вечера… И он не смог произнести слов упрека…

— Пейте!.. Водичка свежая, вкусная!.. — громко сказала Лена, входя в кухню со своими ведрами.

— Но почему ты останавливалась на дороге? — спросил Николай.

— Аварию исправляла!.. Хорошо, хоть чистый платок в кармане нашелся…

И, подняв одно из ведер, она перелила воду в кадушку и показала в стенках ведра, немного повыше дна, две дырки, заткнутые разорванным платочком.

— Ведерко ранили навылет!.. Теперь оно — инвалид… А жалко — новенькое… А что это у тебя на подбородке кровь? Оцарапался? — спросила она неожиданно.

Наблюдая за ее походом, Николай сам не заметил, как в кровь искусал себе губы.

А Лена, как будто не замечая его тревожных глаз, пила воду, поила Володю и Пашу и весело смеялась.

— А интересно, когда вокруг пули летают!.. Цвирк!.. Цвирк… то спереди, то сзади…  — говорила она возбужденно.

— Убить же может! — Паша смотрела на нее с испугом и восхищением.

— Это и интересно, что убить может!..

— Вот тетя Лена — молодец, храбрая!.. — солидно заметил Володя. — А ты, мамка, трусиха!..

* * *

К вечеру стрельба прекратилась, и семейство Иголкиных отправилось к себе домой.

Но, как только стемнело, опять прилетел «русский Иван».

Над городом повисло в небе несколько нестерпимо ярких ракет, и между многострадальными серыми домиками начали рваться бомбы.

Лена подошла к окну и при свете ракет принялась что-то писать.

— Что ты там записываешь? — окликнул ее Николай.

— Оставь!.. Подожди!..

Она нетерпеливо отмахнулась.

Ракета погасла; Лена продолжала писать ощупью, в темноте, не обращая внимания на то, что весь дом ходил ходуном от близких взрывов.

А когда загорелся на небе следующий «фонарь», она протянула Николаю исписанный карандашом листок бумаги.

— Теперь можешь читать!

… Летит товарищ вдаль под гул моторный,
За ним снаряды вражии летят…
Любимый город — дым пожара черный,
Знакомый дом, зеленый сад, последний взгляд…
Летят, гудят подобно стае птичьей…
Неравный бой, последний перелет…
Любимый город стал врага добычей
И в тишине ночной гостей незванных ждет…
Летит назад товарищ к нам войною,
Удары бомб и взрыва черный дым…
Любимый город жжет своей рукою,
И сам горит и умирает вместе с ним…
В родной земле спокойно спи, товарищ!..
Листвой осенней ветры шелестят…
Любимый город — черный ряд пожарищ,
Разбитый дом, отцветший сад, угасший взгляд..

Венецкий прочитал и улыбнулся.

— Вот как! Нас бомбят, а мы стихи сочиняем!.. И хорошие стихи!.. Только не знаю, как это назвать: породией нельзя, потому что это серьезные стихи… Подражание — тоже не то слово…

— По церковному это называется — «подобен»…

— Пускай будет подобен!.. А жаль, что эти стихи нельзя послать тому «Ивану», который лампы зажигает…

Лена ничего на это не ответила, отошла от окна к кровати и легла.

— Ты спать собралась? Думаешь, «Иваны» дадут тебе уснуть?

— Заснуть, пожалуй, не удастся… Но, если пристукнут, то я предпочитаю умирать на койке, а не в луже под забором… Садись сюда, Николай! Пусть нас вместе убивают!.