Эльза Вернер - Развеянные чары

• Название: Развеянные чары
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: Акация
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-900116-13-1

Э. Вернер — псевдоним немецкой писательницы Елизаветы Бюрстенбиндер (1838–1912 гг.), романы и повести которой пользовались огромным успехом в конце прошлого — начале нынешнего столетия и сейчас вновь восторженно принимаются читателем.

В трех произведениях романистки, собранных в этой книге, представлены все слои общества — высшая аристократия и духовенство, буржуазия и люди искусства. Повествование подчиняется законам жанра — «дамского романа»: женщины, очень разные по характеру, чарующе красивы, мужчины умны, мужественны и властны. Это гордые, страстные натуры, люди сильных чувств, и любовь побеждает гордость… Жизнь ставит героев Вернер в трудные, порой трагические ситуации, но справедливость торжествует, и, как всегда, роман венчает счастливый конец.

---

Элла вздрогнула. На ее до сих пор точно застывшем лице промелькнуло выражение отчаянного, безумного страха.

— Нет, нет! — вне себя воскликнула она. — Этого не может быть! Он не имеет права сделать это! Ведь мы обвенчаны!

— Он не имеет права! — повторил Гуго. — Вы плохо знаете мужчин, Элла, а своего мужа меньше всех. Не слишком полагайтесь на права, данные вам церковью, эта власть также имеет границы, и я боюсь, что Рейнгольд собирается преступить их. Вы, конечно, и понятия не имеете о жгучей, фатальной страсти, которая всецело захватывает человека, овладевает им до такой степени, что он готов все забыть и всем пожертвовать. Синьора Бьянкона одна из тех демонических натур, которые внушают именно такую страсть; кроме того, она заключила союз со всем тем, чем живет Рейнгольд: с музыкой, искусством, идеалом. От этого не могут защитить ни церковь, ни брачное свидетельство, если женщина сама не сумеет постоять за себя… Вы — его жена, мать его ребенка. Может быть, он еще послушает вас, других он уже больше не слушает.

Прерывистое дыхание молодой женщины свидетельствовало, как сильно она страдала; слезы тихо покатились по ее щекам, когда она чуть слышно сказала:

— Я попытаюсь сделать это.

Гуго совсем близко подошел к ней.

— Я знаю, что заронил сегодня искру пожара, от которого могут погибнуть последние обломки мира, — серьезно сказал он. — Сотни женщин в подобном случае с отчаянием бросились бы за помощью к родителям, вместе с ними привлекли бы мужа к ответственности и этим порвали бы последнюю связь между всеми, а мужа потеряли бы навсегда и бесповоротно. Вы так не поступите, Элла, я знаю, и потому решился сделать то, на что не рискнул бы, будь на вашем месте другая женщина. Ваше дело, что вы скажете Рейнгольду и чем удержите его, только не отпускайте его от себя, не пускайте в Италию!

Он замолчал, как бы ожидая ответа, но ответа не было. Элла продолжала сидеть, закрыв лицо руками, и почти не шевельнулась, когда он стал прощаться. Капитан понял, что ей необходимо остаться одной, чтобы справиться с полученным ударом, и вышел из комнаты.

Вернувшись через полчаса в свою комнату, Рейнгольд нашел букет на своем письменном столе и подумал, что его положил туда Иона. В это время Элла сидела в детской у кроватки своего сына и ждала мужа, не для того, конечно, чтобы он попрощался с ней, — к таким нежностям она не привыкла в течение своей брачной жизни, а потому, что, как она знала, он никогда не выходил из дома, не поцеловав сына.

Элла слишком хорошо чувствовала, что сама она для мужа — ничто, что она имела для него значение исключительно как мать его ребенка. Она сознавала, что его любовь к сыну — единственная область, в которой для нее возможно сближение с мужем, и потому ждала его здесь для мучительного, бесконечно тяжелого разговора. Но на этот раз она прождала напрасно: Рейнгольд не пришел. В первый раз забыл он поцеловать на прощание своего ребенка, забыл последнюю и единственную связь, приковывавшую его к родине. Его душой всецело завладела одна мысль, в сердце был только один образ — образ Беатриче Бьянконы.

Глава 7

Оперный спектакль окончился. Из театра хлынула толпа и рассыпалась по всем направлениям. Со всех сторон подъезжали кареты и экипажи. Театр был сегодня переполнен. Итальянская оперная труппа давала свой прощальный спектакль, и город Г. приложил все усилия к тому, чтобы доказать певцам, и в особенности прекрасной примадонне, в каком восторге он от их искусства и как ему жаль расставаться с ними. Лестницы и коридоры театра были еще полны народа, в вестибюле негде было яблоку упасть, а давка у выхода становилась почти опасной.

— Тут прямо-таки невозможно пробраться, — сказал доктор Вельдинг, только что спустившийся с лестницы в сопровождении другого господина, — в этой толпе, право, рискуешь жизнью. Подождем лучше еще несколько минут, пока толпа не поредеет.

Спутник Вельдинга согласился с ним, и они отошли в сторону, в одну из глубоких и темных коридорных ниш, в которой уже нашла себе убежище какая-то дама. Просто, но хорошо одетая, она прикрывала лицо густой вуалью, как бы защищаясь от толпы. Очевидно, она была совершенно незнакома с расположением театральных помещений, так как с заметной робостью прижалась к стене, когда критик и его товарищ вошли в нишу. А они, не обратив на нее ни малейшего внимания, продолжали прерванный разговор.

— Я с самого начала предсказывал, что этот Альмбах далеко пойдет, — сказал Вельдинг. — Его второе произведение во всех отношениях превосходит первое, а ведь и то было довольно замечательно для начинающего. Мне кажется, что и на этот раз он должен быть доволен оказанным ему приемом, можно сказать, восторженным. Разумеется, не у всякого такое счастье — найти для своих творений Бьянкону и вдохновить ее так, чтобы она приложила еще и все свое старание. Ведь ей принадлежит идея в качестве вставной арии в последнем акте оперы спеть новое произведение Альмбаха, и к тому же именно сегодня, на прощальном спектакле, где, само собой разумеется, можно было предвидеть гром восторженных аплодисментов. Таким образом, она заранее обеспечила ему успех.

— Ну, кажется, и его нельзя упрекнуть в неблагодарности, — усмехнулся собеседник критика. — Всякое толкуют. Достоверно лишь то, что все поклонники Бьянконы возмущены этим узурпатором, который, едва успев появиться, уже готов к единовластию. Впрочем, кажется, тут дело серьезное, на высокоромантической подкладке, и я с нетерпением ожидаю, что будет после отъезда Бьянконы.

Критик спокойно стал застегивать пальто.

— Это нетрудно угадать, — заметил он, — дело кончится похищением.

— Вам кажется, что Альмбах похитит ее? — недоверчиво спросил его спутник.

— Он ее? В этом нет никакого смысла. Ведь Бьянкона свободно располагает собой, равно как и выбором своего местопребывания. Нет, напротив: она — его! Это скорее может случиться. Цепи ведь на нем.

— В самом деле, он женат, — подтвердил его собеседник. — Бедная жена! Вы знакомы с ней?

— Нет, — равнодушно ответил критик, — но, судя по описаниям Эрлау, я могу вам набросать ее приблизительный портрет. Ограниченна, пассивна, в высшей степени незначительна, совершенно поглощена кухней и хозяйством — словом, женщина, способная довести до отчаянного шага гениального сумасброда вроде Альмбаха; а поскольку соперницей является Бьянкона, то можно не сомневаться, что такой шаг не за горами. Да для Альмбаха, пожалуй, будет и счастьем, если его насильно вырвут из гнетущей, узкой среды и отпустят на свободный жизненный путь; конечно, семейный мир навек рухнет при этом. Впрочем, такова всегда участь брака, в котором жена не может или не хочет возвыситься до уровня мужа!

При последних словах Вельдинг с изумлением обернулся, потому что дама позади них вдруг сделала резкое движение. Но как раз в тот момент, когда критик взглянул на нее, распахнулась боковая дверь, и оттуда появился Рейнгольд Альмбах в сопровождении брата, капельмейстера и еще нескольких лиц.

Здесь Рейнгольд был совершенно иным, чем у себя дома, в кругу родных. Мрачное выражение, не сходившее с его лица, замкнутость, которая так часто делала его как бы неприступным, исчезли, словно по мановению волшебной палочки, он весь сиял от возбуждения, счастья, успеха. Свободно и гордо держал он свою красивую голову, сознание победы светилось в темных глазах, и все его существо дышало страстным удовлетворением.

— Премного вам благодарен, господа, — обратился он к сопровождающим, — вы очень любезны. Но простите, сегодня я вынужден уклониться от вашего лестного приглашения. Синьора желает, чтобы я присутствовал на прощальном ужине, который устраивают товарищи по сцене. Вы понимаете, что прежде всего я должен повиноваться этому желанию.

Они, по-видимому, не только поняли, но и пожалели, что сами не получили такого приглашения. Тут к ним подошел Вельдинг.

— Поздравляю, — сказал он, пожимая руку молодому композитору. — Это большой и притом заслуженный успех.

Рейнгольд улыбнулся. Похвала в устах столь взыскательного критика была ему, видимо, весьма приятна.

— Как видите, доктор, в конце концов мне пришлось-таки предстать перед вашим судом. Господин Эрлау, к сожалению, ошибался, уверяя меня, что я навсегда застрахован от этой опасности.

— Никогда нельзя зарекаться ни в чем, — лаконично заметил Вельдинг. — Но почему вы очертя голову бросаетесь навстречу опасности и отворачиваетесь от почтенного купеческого сословия? Неужели правда, что вместе с синьорой Бьянконой мы теряем и вас? Вы тоже улетаете на юг?

— Да, в Италию! — решительно подтвердил Рейнгольд. — Я уже давно задумал это и сегодня вечером окончательно решился, но… Простите, я не могу заставлять ждать синьору.

Он поклонился и ушел вместе с братом.