Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

• Название: Струны: Собрание сочинений
• Автор: Юрий Верховский
• Издательство: Водолей
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9796--0111-3

В собрание сочинений Юрия Никандровича Верховского (1878–1956) вошли в полном составе прижизненные сборники его стихотворений "Разные стихотворения" (1908), "Стихотворения. Том I. Сельские эпиграммы. Идиллии. Элегии" (1917), "Солнце в заточении" (1922) и "Будет так" (1943), а также неизданные собрания стихотворений "Зимняя весна" и "Иволга", стихотворения, не вошедшие в сборники, рассказы, фрагменты переписки и дневниковых записей, документы. Многие материалы публикуются впервые.

Примечание: Отдел «Стихи, найденные в сети» в бумажном издании «Струн» отсутствует.

---

И вот посмотрите. Революция созревает – а у Верховского “Идиллии и элегии”. Восходит его звезда – появляются первые переводы поэтов Возрождения, первые составляющие гигантского труда – антологии, вышедшей в 1930-е годы. Только за одну эту антологию Россия должна быть благодарна поэту, которого забыла.

…В нем было что-то родовое, потомственное: целомудренное отношение к литературе, трепет перед ней. Что его интересовало? Казалось бы, второстепенные имена. Окружение Пушкина, Дельвиг, но не сам Пушкин (в крайнем случае, некий узкий аспект пушкинского творчества). Огарев, верный друг Герцена, – но не сам Герцен. Было что-то гамлетовское в этом стремлении дойти до сути, разворошить груду малых явлений, пристально всмотреться в каждый камешек кладки фундамента, имя которому – литература, жизнь в литературе.

Тетради и два больших тома его оригинальных стихотворений погибли в блокаду. Тогда же пропала книга о Боратынском и 100 писем Боратынского. Чемодан с рукописями украли на вокзале.

Он был утяжеленных мыслей человек. В конце жизни не мог писать чернилами, использовал простой карандаш. Рассеянный и добродушный, Верховский мирился со всеми неудобствами жизни. У него была старая шуба, темная шапка “воронье гнездо”. Он много курил, жил в облаках дыма, работал по ночам – вообще вел ночной образ жизни. Приходишь днем – лежит на постели, полусонный. Говорил о себе: “Зиму предпочитаю лету, ночь – дню, север – югу"».

Я довольно часто ездила к Озерову, советовалась, задавала вопросы. Было подготовлено несколько статей, оставшихся неопубликованными. В одном из изданий мне прямо сказали, что нерасстрелянныйи не замученный в ГУЛАГе поэт вряд ли может быть кому-то интересен…

В какой-то момент Озеров, видимо, уверившись в твердости моих намерений, дал мне адрес и телефон М. Л. Гаспарова. Мы встретились в РГАЛИ (тогда еще ЦГАЛИ) весной 1989 года; с этого момента началась наша переписка, во многом касавшаяся того, как шла моя работа – копирование произведений поэта, хранящихся в РГАЛИ и отделе рукописей ГБЛ (ныне РГБ).

Привожу выдержки из писем М. Л. Гаспарова, свидетельствующие, насколько важно было для него увидеть Верховского изданным. Переписанные стихи я перепечатывала на машинке (напомню, что это была докомпьютерная эра) и отправляла Михаилу Леоновичу: об этих подборках здесь и идет речь. Элементарные сокращения здесь восстановлены, авторские написания унифицированы.

1. <…> Во-первых, большое спасибо за стихи Верховского. Они рассеяли представление, которое у меня было со слов одного читавшего позднего Верховского (по ЦГАЛИ) знакомца, будто бы это были беспомощные самоповторения. Самоповторения – может быть, но не беспомощные. С точки зрения стиховедения обращаю Ваше внимание на неравносложные рифмы в «Прошлого лета / Я помню…». А о стиховой форме «Созвездия» я имел в виду то, что она построена из французских 8-стиший-«юитэнов» (недаром он их выделяет в своей программе), сцепляющихся общими рифмами в замкнутую цепь. <…>

<…> Это позволяет мне думать, что наилучшая форма дня Вашей итоговой работы по Верховскому будет вот какая: книга, под условным названием «Ю. Н. Верховский – стихи и жизнь», где рассказ о жизни (не столько «год за годом», сколько «состояние за состоянием», «облик за обликом» – они ведь все-таки менялись) перемежался бы текстами стихов, написанных в это время и определяющих очередной душевный облик, очередную смену, пусть минимальную, психологических интересов и интонаций. Это не невозможно: один германо-американский филолог 45 лет назад написал такой меняющийся психологический портрет Овидия, исходящий только из его стихов, потому что жизнь и даже хронология его стихов, как Вы понимаете, еще туманнее, чем у Верховского. Ему не было нужды вставлять стихи в текст, потому что Овидий общеизвестен. Я же в таком жанре написал 5,5 листов под заглавием «Вера Меркурьева – стихи и жизнь», куда между кусками изложения (по возможности – цитатами из писем и пр.) вместилось около 70 ее стихотворений. На днях должна быть корректура, а когда мы увидимся, я постараюсь Вам дать на прочтение машинописный экземпляр, если Вам интересно. Достоинство такой подачи (по-моему) в том, что и пояснения к стихам и обобщающие замечания присутствуют при них же, помогая читателю читать и не отлетая во введения и примечания. При тягой подаче общее будет вырастать из конкретного («что общего между этими только что приведенными стихами?.»), а не наоборот (если сразу начать с соотношения Вечного и мгновенного, можно только напутать, а представив затем Верховского только представителем такой-то их, трактовки, можно его только принизить). Какая масса работы остается для прояснения биографического фона и окружения (ну, кому не интересно, что представлял собой молодой Менжинский?). Вы сами понимаете, поэтому это – работа на много лет. Но конкурентов у Вас пока нет, разве что народятся, так что время имеется.

Из того, что Вашими замечаниями мало затронуто в Верховском, мне, пожалуй, интересны две вещи: 1) соотношение в нем самом элементов пластических, песенных и мыслительных, выделенных потом для пушкинской поры, и 2) он ведь был эпилептик, не является ли античная ясность, тонкость и устойчивость формой борьбы со своим недугом? Пяст был тоже душевнобольной, но у него самые невинно-воздушные стихи звучат истерически.

Может быть, Вам интересно будет, что я расшифровал в архиве В. И. Иванова в ЛБ записи (сделанные малопонимающей М. М. Замятниной) лекций его на Башне в Академии стиха зимой-весной 1909: конец характеристики стихотворных размеров, строфика, символика, немножко – стилистика. Все – на очень-очень элементарном уровне. Верховский был самым постоянным посетителем (другие – А. Н. Толстой, Гумилев, П. Потемкин, иногда Черубина, нередко «Мендельсон», т. е. Мандельштам) и часто делал переспросы и добавления, особенно по части старофранцузских твердых форм (NB). Я сказал «расшифровывал», имея в виду почерк Замятиной; когда я это перепечатаю с моей рукописной копии (боюсь, не скоро), то, конечно, это будет к Вашим услугам. <…>

16/17. 8. 90

2. <…> Верховского я получил (хоть и не имел времени изучить как следует, а там есть и по моей стиховедческой части интересное) <…>

16. 7. 91

3. <…> Ваша подборка Верховского у меня бережно хранится, никому другому он, кажется, по-прежнему неинтересен; Вы не взялись бы подготовить его избранное издание листов на 15-20? Можно было бы предложить в «Малую библиотеку поэта», я к ней причислен, хотя и очень номинально. <…>

27.6.02.

4. <…> позвоните мне домой, лучше вечером, <…> мы договоримся о встрече, Вы мне расскажете, какова может получиться книга, и я напишу Кушнеру. <…>

8. 8.02.

5. <…> О правилах нынешней Малой Библиотеки Поэта я, как и Вы, сужу только по вышедшим образцам… Думаю, что хоро­шую статью они примут в любых объемах. Программа Вашей статьи вполне разумна; про себя я к Вашей характеристике добавляю: «эпи­лептик, человек с неуверенной психикой, поэтому особенно крепко вцепившийся в незыблемые пушкинские образцы» — и уже вслух: «и поэтому особенно тонко ощущающий на их фоне даже малые вибрации собственной символистской поэтики» (вспоминаю прежде всего поэму «Созвездие») – об этом стоило бы чуть побольше. Собственно, это та же задача, которую поставил себе Ходасевич, а сравнивать особенности их решений (и остальных «неоклассиков», обруганных Мандельштамом, который, впрочем, сам печатался в «Лирическом круге») – это, наверное, уже не для вступительной статьи. Выбор же переводов из поэтов спокойного Возрождения — тот же психологический механизм. Насколько над его поэтическим формированием тяготел неизбежный Брюсов – Вы напишете… О его Дневнике я ничего не знаю: очень интересно. Что главная часть корпуса — это прижизненные публикации, а второстепенная – архивное, я согласен, но тем важнее сделать из неизданного хороший отбор; если захотите советоваться, мне будет очень интересно. Примечания к отдельным стихотворениям придется сделать хотя бы чтобы указать первые публикации и источники текста; а рецензии и всё, что Вам интересно дать, можно вынести в пространные преамбулы к примечаниям к отдельным книгам. Вот можно ли и нужно ли давать программы курсов, которые он читал – не знаю. От Словаря «Юпитер – бог грома» попробуем отделаться. Я на днях напишу Кушнеру и спрошу, имеет ли смысл подавать в серию заявку на Верховского; если он ответит «да», то сочиняйте и подавайте. <…>

29. 9. 02.

6. <…> …с Верховским ничего не получилось. Кушнер пишет: «<…> выпускать Верховского за счет издательства [невозможно. – В.К]…: Крученых, Мариенгоф, Шершеневич, Бурлюк – и те расходятся плохо, а менее известный Верховский… принесет одни убытки. Другое дело, если б Библиотека поэта могла получить поддержку от РГНФонда…» и т.д. (Я в РГНФ состою, но не в экспертном совете, который решает конкретные дела, а в более высоком и пустом, который лишь припечатывает. Предложу, чтобы они подали заявку, а я приложу неофициальное поддерживающее письмо). Вот такой знакомый тупик: открывать можно только тех поэтов, о которых люди уже знают. По пророческой строке Пушкина: «сегодня разреши свободу нам тисненья, так завтра выйдут в свет Баркова сочиненья». Вы, таким образом, сочините всё же заявку на издание Верховского (интерес, новизна, состав, особенности, объем, сроки), я сочиню письмо в пространство, и пусть они подают в РГНФ. <…>