Юрий Хазанов - Знак Вирго

• Название: Знак Вирго
• Автор: Юрий Хазанов
• Жанр: Историческая проза

---

В самом здании жили когда-то обыкновенные богатые люди — подозреваю, одна семья, — и оно так же подходило для школы, как церковь для хранения овощей. На высоком первом этаже был зал для приемов и танцев, из него шли величественные, когда-то белые с золотом, двери в огромные комнаты (то бишь, классы), и еще несколько классов соорудили из прихожей, гардеробной, буфетной, а наверху — из бывших помещений для прислуги.

Занятия проходили в утреннюю и вечернюю смену, Юре больше нравилась вечерняя: не надо так мучиться и рано вставать или придумывать себе какие-то болезни, чтобы пропустить занятия. Из первой его школы сюда перешло несколько ребят: братья Кацманы, Лесин, Горлов — вот, пожалуй, и все, а среди новых он сразу обратил внимание на Аню Балдину и Ию Маяк — уж очень красивые девчонки; только Аня — неподвижная, словно манекен, а Ия — вся так и дергается, как на шарнирах; а глаза — закачаешься! — какие-то с поволокой, будто полусонные, но все видят, все замечают. Были и еще довольно ничего девчонки: Лена, Женя, Аня с большим носом. А мальчишки не так, чтобы очень — не знаешь, с кем подружиться по-настоящему. Ну, здоровенный светловолосый Божко, почти такой же красивый, как муж Юриной двоюродной сестры Иры, австриец Пауль (кого потом арестовали), только очень глупый, а больше, честное слово, почти никого. Ну, может, Соколов, который дал ему для чтения всего Шекспира в шикарном издании «Брокгауз и Ефрон»; ну, Лазарь Сагалович — «Айвенго» принес почитать… Да, и еще Факел… по фамилии Ильин — во имя придумали! — маленький, даже меньше Юры, но здорово соображает насчет разных игр, особенно, в рыцарей.

Юра стал бывать у Факела на Арбате, в доме возле кинотеатра «Прага»; они сами сделали мечи — обстругали доски, палки, щитами служили подносы, а также диванные подушки и куски картона, шлемами — зимние шапки, свои собственные или заимствованные у взрослых, — и по несколько часов мальчики рубились на рыцарских турнирах, брали приступом замки, захватывали пленных, добывали сокровища… Рыцарями Печального Образа, Ричардами Львиное Сердце, Робин-Гудами — вот кем они были. И никогда — храмовником де-Буагильбером или шерифом Ноттингемским!.. Ну, может, иногда — Фрон де Бёфом…

В квартире у Факела были большие комнаты — места много, диван не продавлен, подушек на нем хватает, не то, что у Юры, где в одной из комнат совсем не повернешься: мебели напихано, и еще — мама, брат, бабушка, а в другой — тоже теснотища, и пахнет квартиранткой Александрушкой, ее противными духами, и каждую минуту она может прийти.

Факел оказался ничего парень, только одно в нем было неприятно, даже противно: чуть что, начинал дразнить. Зато принес Юре приключенческую такую штуку, «Месс Менд» называется, в отдельных выпусках — книжечек шесть-семь или, может, десять. Юра уже раньше смотрел про это в кино, в «Унионе» у Никитских Ворот, только там оно называлось «Мисс Менд» и было именем красивой девушки, а не секретным паролем.

Юра почти никогда не дразнил Факела, хотя мог бы еще как: при таком имени! Но в классе Факелу поначалу крепко доставалось; правда, он умел за себя постоять — и языком, и руками, несмотря на то, что маленького роста. Видно, немало раздумывал над своим именем и вообще читал про имена, потому что однажды рассказал чуть не всему классу, что в древней России не такие еще водились… Знаете какие? Шест, например. Шумило. Или Волк, Дорога. («Волк Дорогович!» — крикнул кто-то.)…Да, и нечего смеяться. Из них потом фамилии получились. А те имена, которые сейчас, они не настоящие русские. Конечно, давно уже стали, но происходят от греческих, римских, древне-еврейских… Да, да… Пришли после крещения Руси…

— И Толстопят было имя? — спросил Толстопятов.

— И Трон? — спросил Борька Тронов.

— И Маяк? — спросила Ия, и так посмотрела! Только не на Юру, а мимо. На глупого Божко.

И все начали предлагать свои фамилии.

А в другой раз Факел признался Юре, что настоящее у него имя даже дойное: Факел-Ре, через черточку. А что такого? Есть ведь за границей всякие там Карл-Филипп или Жан-Жак… И означает оно, если полностью: Факел Революции. Так придумали его родители, когда он на свет появился… А знаешь, Юра, почему так говорят «появился»? Откуда вообще дети появляются?..

И Факел подробно рассказал все, что знал о деторождении, потом вытащил из шкафа у своего отца какую-то медицинскую книгу и стал показывать картинки. Юра смотрел, и ему хотелось поплотнее прислониться животом и ногами к столу или к креслу, потому что томительное шевеление там, внизу, побуждало что-то сделать… Неудобно ведь руками… да еще прямо тут…

Похожее чувство он теперь нередко испытывал, когда читал во взрослых книгах, в «Арабских сказках», например (издание «Академия»), описание женского тела — и всего больше волновали его слова: грудь, бедра; грудь — во множественном числе. Ночью, лежа в постели, он часто старался представить себе обнаженных женщин — голых до пояса рабынь, наложниц, чьих-то любовниц. Рисовал, насколько позволяло воображение, картины оргий при дворе каких-нибудь Борджиа или восточных правителей… Он знал — мать говорила ему один раз, — что не нужно держать руки под одеялом, не нужно трогать себя… Это вредно, от этого становятся идиотами… Он и не трогал… почти. Но ведь можно было просто прижаться к матрасу, к одеялу, к диванному валику… А наутро… Может быть, из-за этого так трудно вставать, и под глазами вроде мешки?.. Очень не хотелось превратиться в идиота… Но не думать об этом он не мог.

Как анатомию, так и физиологию он представлял себе крайне неотчетливо: это ведь было стыдной, запретной темой, неофициальной, так сказать — исключительно для секретных разговоров с мальчишками и тайного перелистывания толстенных томов «Мужчина и женщина», учебников по анатомии или чего похуже — что попадется. Кто-то однажды принес в школу несколько фотографий, наклеенных на картон; там были изображены летающие мужские и женские половые органы с птичьими крылышками, и еще кое-что из жизни полов. Это давало немалый простор для воображения, но сексуальных знаний не прибавляло, и Юра даже в юности, через несколько лет после того, как переболели соски на груди, был уверен, что самое главное у женщины находится на животе, а не в промежности, и однажды услыхал от одной случайной знакомой шутливо-презрительное: «Куда ты? Живот проткнешь!..»

В общем, половое воспитание (вернее, отсутствие его) сводилось тогда к немудреному ригористическому тезису: в любви, в интимных отношениях всё стыдно. Лишь лет двадцать спустя Юра дошел собственным умом и решил для себя, что именно в интимных отношениях ничего не стыдно. Для того времени это была почти сексуальная революция…

Факел дал ему, под огромным секретом, совершенно запрещенную детям книгу доктора Фридлянда — «За закрытой дверью», где описывались разные случаи заболевания венерическими болезнями. Юра прятал ее под свой книжный шкаф, читал урывками, когда никого поблизости не было. И снова воображение дорисовывало ему многие сцены — он раздевал одетых женщин, а потом одевал их в самые различные наряды: прозрачные, облегающие, полупрозрачные; он вместе с персонажами книг обнимал и целовал их, трогал и мял их бока, груди… Но больше всего любил все-таки книжки про путешествия и приключения: «Корабль натуралистов», «Из Лондона в Австралию» Верисгофера, «Айвенго» и «Квентин Дорвард», романы Кервуда, Буссенара… А еще многие романы Диккенса — в сокращенном переложении, и также «Человек, который смеется», «Девяносто третий год» («Отверженных» он тоже наконец прочитал); любил, как ни странно, пьесы: Мольера, Шекспира, Ибсена… И, конечно, Пушкина, Лермонтова, Крылова, Некрасова, Чехова… «Чудеса животного мира» — в темно-синем переплете со множеством рисунков… «Республика Шкид», «Дневник Кости Рябцева», «Красные дьяволята»… В общем, начитанный был ребенок, но зато из спортивных игр преуспел лишь в казаках-разбойниках и в крокете.

3

   Миновал еще один новый год. Никакой елки у них опять не было — не до того, и ставить негде — угла свободного не найдешь. Кончились каникулы, Юра опять ходил в школу, опять ссорился и мирился с Факелом Ильиным, глазел на Ию Маяк и краснел, когда она ловила его взгляд; старая его дружба с братьями Кацманами как-то распалась, и получилось, что самым близким для него, в школе, стал, все-таки, Факел, из-за которого Юре часто и на уроки-то ходить тошно: как вспомнит его противную манеру — чуть что, дразнить, да еще так по-дурацки… Но все равно обидно до невозможности.

Однажды, еще зимой, часов около десяти вечера, Юра сидел в столовой, читал. Спать не хотелось, было тихо: брата Женю уложили, новые соседи за стенкой, в бывшем кабинете, вроде угомонились; к ним часто хаживали гости, все говорили громкими голосами, а потом начинали петь про Стеньку Разина и про камыш. Но вообще-то милиционер Леонид Степанович и его жена Вера люди были хорошие: не скандалили ни на кухне, ни в коридоре, ни разу не обозвали Юрину мать или бабушку врагами народа или как похуже. А у бабушки характер — не дай Бог! Юре часто хотелось не так еще назвать ее… И она умела первая со всеми поругаться: с Валей, дочерью покойной уже няни-Паши, с самим Юрой, даже с тихими-претихими братьями-художниками, которые жили теперь в самой маленькой, шестиметровой комнате, где когда-то обитал сначала Юрин отец — еще квартирантом-студентом, а потом мамин брат, дядя Володя, до того, как женился на учительнице Анне Григорьевне.