Борис Покровский - Ступени профессии

• Название: Ступени профессии
• Автор: Борис Покровский
• Издательство: Всероссийское театральное общество
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1084

Выдающийся деятель советского театра Б. А. Покровский рассказывает на страницах книги об особенностях профессии режиссера в оперном театре, об известных мастерах оперной сцены. Автор делится раздумьями о развитии искусства музыкального театра, о принципах новаторства на оперной сцене, о самой природе творчества в оперном театре.

---

Режиссер музыкального театра, и оперного в особенности, должен блюсти честь своей профессии — знать ее принципы и утверждать их всегда, везде, никогда не предавая. Компромиссы, увы, возможны, даже порой бывают необходимы. Но «в уме» режиссеру следует всегда знать, во имя чего сделано отступление от принципа. Режиссер должен гордиться своей профессией, иначе он не режиссер. Тот, кто завидует певцу («ох, если бы у меня был голос!»), дирижеру («если бы мне дирижировать!»), директору («мне бы кабинет с телефонами»), пусть уступит свое режиссерское место другим. Режиссера не должны тешить аксессуары, вроде отдельного кабинета, режиссерского столика в партере с отдельным креслом, микрофоном, телефонами, множеством сигнальных ламп и кнопок, с секретарем… Лучше, чтобы всего этого не было, хотя хорошему режиссеру и это не помешает.

Кто может быть стопроцентно уверен в том, что он хороший режиссер? Вся режиссура укладывается в систему: автор — актер — дирижер — художник — жизнь. Бесконечные организационно-административные хлопоты режиссера могут легко поглотить его творческую потенцию. Восторг администрирования зачеркнул не одну творческую личность.

Осторожно! Одно дело организовывать художественный образ спектакля, другое — организовывать квартиру артисту А, что безусловно обидит артиста Б, добиваться звания для артиста В, что вызовет подозрительность артиста Г, «пробивать» ковры для закулисной части и вызывать неудовольствие тем, что они пыльные, потому что в результате режиссеру, особенно если он главный, предъявят претензии по поводу того, что ковры не чистят ежедневно. («Куда смотрит главный режиссер!»)

Режиссеру все надо иметь в виду, на все по возможности влиять. Но следует приучить себя и окружающих к тому, что главное» труднейшее, ответственнейшее и решающее дело режиссера — художественная деятельность театра, его идеологическая направленность. Осуществление этой задачи требует напряжения сил и стопроцентного внимания.

ГОРЕСТИ И РАДОСТИ

Большую часть своей жизни режиссер проводит в театре, в общении с разными людьми, обладающими разнообразными творческими и индивидуальными качествами, с коллективом. Его работа, творчество возможны только в коллективе. Режиссер без коллектива актеров, без взаимодействий, взаимовлияний, непрерывного общения с разнообразными художественными индивидуальностями то же самое, что дирижер без оркестра, певец без сцены, луг без пчел, кузнечиков, птиц… Это неоспоримо. И все же режиссер одинок. Одинок, как капитан в дальнем плавании, хотя и окруженный своими помощниками и командой матросов. Одинок, как вожак оленьего стада. Именно он ответствен и критикуем в первую очередь. Этим он как бы отсечен от «массы», без которой он и не капитан, и не вожак, и не режиссер.

Пусть в творческом процессе режиссер основывает работу свое-то воображения на индивидуальности актера X, актрисы Y, пусть испытывает на себе влияние их художественных импульсов, рождает спектакль для них, предъявляя их публике в наилучшем художественном качестве. Настанет страшный, горький день, называемый праздником, — день премьеры. Настанет момент, когда все, что ты сделал, сочинил, вскопал, посеял, привил ценой огромного напряжения, тысячами сомнений, проб, разочарований и побед, — все оторвется от тебя и начнет жить самостоятельной жизнью. Конечно, актеры будут тебе улыбаться, если у них будет успех. Авторитетные и уважаемые люди будут трясти тебе руку, все будут поздравлять, поздравлять, поздравлять…

С чем? С тем, что созданный тобою корабль где-то в чужих водах благополучно миновал рифы, блистает в синеве и его пассажиры счастливы.

О создателе уже не думают. Корабль спущен на воду и находится в плавании, живет своей жизнью. День премьеры, день отрыва от всего, что было передумано, что по крупицам собиралось, что радовало, пугало, заставляло заботиться каждый миг суток, даже во сне — это день расставаний! Часто актеры, чувствительный народ, говорят после премьеры: «Неужели завтра уже не будет репетиций? Неужели все? Жалко!» Но они продолжают жить в спектакле как его участники, подобно бабочке, явившейся из кокона. А от режиссера спектакль оторвался, зажил своей жизнью.

Режиссер обречен на индивидуальные размышления, мало тревожащие актера. Он ответствен за спектакль до выхода его в свет более и иначе, чем каждый актер. Его боли и предчувствия (хорошие или плохие, все равно) — это его мир; никто не разделит с режиссером этих переживаний. А если бы и разделил? Нет, это сокровенная тайна режиссера, субъективные обертоны звучания художественных струн, струн особого рода, режиссерских… «Да», «нет», показалось, напугало, успокоило, вновь встревожило, забылось и снова родилось. Родились и сомнения и уверенность… Этими чувствами режиссер не может делиться с актерами, не может, чтобы не испортить дела. Не спугнуть веры, не показаться смешным… Режиссер обречен на одиночество. С этим ничего на поделать, да и не надо ничего с этим делать!

Взаимоотношения с оперой, которую ставит режиссер, бывают разными, как с людьми. Иную оперу можно ставить совершенна импровизационно, она как бы сама себя ставит. Сидишь на репетиции и удивляешься тому, что делаешь. А музыкальная драматургия тянет все дальше и дальше, закладывает в твое сознание и подсознание неожиданные сценические ходы, приемы, решения. Режиссеру остается только, корректируя, исполнить все это.

Другая опера никак не поддается доброму знакомству, а дружбе тем более. Ее надо препарировать, внимательно и настойчиво изучать. И часто это приходится делать с тем чувством, с которым, вероятно, хирург оперирует врага: не хочется спасать его жизнь, а надо. Бывает, что после этого бывший враг становится другом. Бывает, что опера, которая была безразлична вначале и которую пришлось ставить словно бы нехотя (наша профессия включает и такое!), после долгого и упорного «приспособления» ее и режиссера друг к другу превращается в хороший спектакль.

Да, тут имеет место элемент волевого усилия: «Надо!» Но без него нет профессии, без него может быть любительство, не больше. Таковы радости и горести в общении с оперой, которую ставишь. Но когда спектакль уже вышел в свет…

Я никогда не верил в реальность того, что спектакль можно «доработать» после его рождения, то есть выхода в свет, показа публике. Это уже рожденный организм и живет он по тем законам, которые вы заложили (или не заложили) в его художественную конструкцию. Все! Очень трудно совершенствовать одну и ту же постановку. Легче и, наверное, полезнее совершенствовать себя для новых постановок. Меня часто упрекают за то, что выпущенные мною в свет спектакли остаются без моего присмотра, а я думаю, что это естественно: зачем тратить время и силы на переделки, спектакля, когда за это время можно влюбиться в другой материал, поставить другой спектакль, в котором исправятся недостатки прежнего. Найдется то, что в прежнем не найдено, изменится неудачное.

А спектакль, поставленный мною, я не жалею, бог с ним! Спектакли — «долгожители» меня не тешат. Чтобы оправдать себя, я очень часто вспоминаю совет, данный мне Игорем Федоровичем Стравинским: «Никогда ничего не переделывайте. Я, например, лучше напишу новое, но переделывать старое не стану». В беседе с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем я тоже слышал сетования на то, что в «Носе» он что-то «не смог», что-то «еще не сумел». Но на мои наивные предложения что-то переделать отвечал с улыбкой: «Пусть уж так останется!»

Спектакль — произведение недолговечное. Если он родился горбатым, ему недолго ждать могилы, которая, как известно, «горбатых исправляет».

Это, конечно, мои субъективные чувства. Признаться в них можно только в книге подобного рода. Я — признаюсь! Принято считать, что режиссер следит за жизнью своего спектакля, направляет его, подправляет… Конечно, не без этого, но у меня с премьерой связан разрыв со спектаклем. Плохо? Может быть, но с этим я ничего не могу поделать. Я берусь срочно за новый спектакль, где стараюсь доделать недоделанное, найти ненайденное, завершить незавершенное. И так без конца.

Кому-то пришла добрая мысль создать при Всероссийском театральном обществе так называемые «лаборатории». Один-два раза в год, собираемые вокруг того или иного опытного мастера, съезжаются коллеги-режиссеры из разных театров. Есть такая лаборатория и у меня. Наши занятия стенографируются, но всех нас греет мысль, что вряд ли кто-нибудь заинтересуется этими стенограммами, а если и заинтересуется, то не скоро; что приведет того или иного исследователя к стенограммам истинный интерес к проблемам оперной режиссуры, которые волновали нас.

И мы без стеснения и откровенно высказываем друг другу эти «проблемы», так как режиссер по многим вопросам своей творческой жизни может «поплакаться» только товарищам по профессии. Другие не поймут. Здесь временно «одиночество» режиссера перестает существовать. Он в коллективе людей своей профессии.