Моисей Кульбак - Зелменяне

• Название: Зелменяне
• Автор: Моисей Кульбак
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0727-2

Роман Моисея Кульбака «Зелменяне» повествует о патриархальной еврейской семье, чьи вековые корни оказались перерублены революцией. Старшее поколение перемены застали врасплох, и оно не смогло приспособиться к новой жизни, молодые же с наивной верой в светлое будущее вступили в ряды строителей социализма. Сам Моисей Кульбак (1896–1937), писатель, поэт и драматург, встретил революцию с надеждой. Он зарекомендовал себя мастером во всех жанрах, в которых работал, но многие свои замыслы осуществить не успел. Моисей Кульбак был арестован в 1937 году и вскоре расстрелян. Роман «Зелменяне» был опубликован на русском языке первый и единственный раз в 1960 году, после его реабилитации.

---

— Нет еще.

— Но молодой человек, видишь ли, не должен отделяться от общества, так и в Писании сказано. Вот ты и становишься большевиком, ходишь с флагом, говоришь себе там, что требуется… а при случае можно сделать нашему брату одолжение — тогда уже совсем хорошо, тебя тогда признают и среди своих. Ты, слава Богу, человек грамотный, ты пишешь, ты объясняешь, и почему бы не указать им, что они ошибаются, а?

Дядя Юда перевел дух.

— Знаешь, я иногда смотрю на электричество, как оно горит, и думаю: допустим, нет Бога на свете — есть электричество. Ну как это у тебя укладывается в голове: вот эта лампочка — это и есть Бог? Вот эта лампочка наказывает грешников и вознаграждает праведников? Это она дала Моисею Тору на горе Синайской, вот эта самая лампочка? Так я спрашиваю: где у этих людей голова?.. И что, если я, например, вдруг поломаю лампочку, так уже не станет Бога на свете?.. И на все уже тогда наплевать?.. Цалел, ты спишь?

— Нет еще.

— Так будь добр, скажи, — вошел уже в раж дядя Юда, — ты же человек ученый, дай мне понять: в чем тут закавыка? Неужели они не видят и не слышат? Объясни: как это пожилые, седобородые евреи открыто, при всех, оскверняют субботу? В чем тут дело? Что они себе думают?.. Товарищ Ленин большой человек, конечно, он большой человек, но какое он имеет касательство к вопросам божественным?

Предположим даже, что он самый великий человек. Ну и что?.. А Моисей — уже ничего? А царь Давид?.. А Виленский гаон — тоже ничего? Знаешь, Цалел, иногда подумаешь — так тебя и обожжет, хоть беги в синагогу, садись за печь, и дело с концом! Цалел, ты спишь?

— Да, уже немного сплю.

Дядя остался сидеть сгорбленный на кровати. Несколько капель лунного света обрызгало одно стеклышко его очков и кусочек впалой щеки. Он поднялся, постоял некоторое время спиной к Цалке, о чем-то думая, потом повернул к нему голову:

— Может быть, поиграть немного на скрипке? Давно уже не держал ее в руках.

— Как хочешь.

И, стоя о темноте над Цалкиной кроватью, он играл так, как будто собирался вытянуть из него душу не с помощью веревки, а сладостным древним плачем. В комнате повеяло кладбищенским пением. Меланхолия дяди Юды расцвела, как липкая водоросль в болоте. Его напевы дрожали и задыхались, моргали, как ослепшие глаза, которые порываются увидеть свет.

Было темно.

Потом он играл про курицу. Это были уже совсем другие жалобы — слезы о далеком, равнодушном движении планет, которых ничто не трогает.

Радио

В сентябре в наших краях лето перестает дышать. Тихо, мило, но похоже на то, что оно лишилось легких. Не потому ли в наших краях человек в сентябре — немного степеннее? Установлено, что суровые люди, которые у нас встречаются чаще, чем где-либо, то есть люди, далекие от сентиментов, в сентябре, прощаясь, протягивают иногда руку и даже улыбаются при этом.

Это здесь климат такой.

Пожилые люди тогда сидят больше дома, попивают чай из стаканов и размышляют.

В окнах серо.

* * *

Сентябрь месяц. Что-то слишком долго во дворе тихо. Должно быть, скоро опять что-нибудь стрясется. И откуда, вы думаете, грозит опасность? Как раз с неожиданной стороны — от Фалка дяди Ичи, вот от этого существа.

Как известно, Фалк дяди Ичи к полгоду накричал себе пупок, ему к животу прикладывали медные пятаки, покуда пупок кое-как не водворился на место.

Ясно, что такое начало не предвещало ничего хорошего.

Как-то недавно он принялся таскать в дом пивные бутылки с отбитыми горлышками. Бутылки эти он наполнял какой-то голубой водичкой и вымачивал в ней кусочки меди.

Целыми днями он просиживал там, у дяди Юды, в низкой комнатке, среди бутылок, резины, проволоки, железа, и что-то все обдумывал. Он вытирал нос и поглядывал в книжку. И когда его уму открылась наконец тайна радиоволн, он пошел к Бере с планом, как радиофицировать реб-зелменовский двор.

Он предложил смелый план: повесить антенны на воздушных шарах высоко в небе, чтобы поймать самые чистые волны. Электрические батареи он уже смастерит сам в своих пивных бутылках, а заземление — для защиты от молнии — сделает на чистой меди, и вообще его радио будет отличаться чистотой звука, а слушать можно будет весь мир.

Бера сидел за большим арбузом, рвал ножом его холодную мякоть и внимательно слушал. Потом он сказал:

— Радио провести надо, но без воздушных шаров.

— А рабочее изобретательство для тебя ничто? — не удержался Фалк.

— Сделай раньше простое радио, — сказал Бера, — потом видно будет.

— Но ведь так будет стоить дешевле. Выходит, рационализация для тебя ничто?

— Сделай раньше дело, потом видно будет, дурень, — проснулась в Бере его старая неприязнь к суетливому брату.

Фалк вышел от Беры сияющий. Раз уж Бера одобрил дело, он теперь все волны запряжет в свои антенны и наполнит дома концертами, скрипками, голосами — до самых краев. Но не хватает денег. Фалк тут же, на месте, идя по двору, составил список и обложил налогом все прогрессивные элементы двора. Он сразу пошел по зелменовским домам агитировать за радио.

Поднялся страшный переполох, и это понятно: при электричестве сэкономишь хотя бы керосин, а тут какое-то пение, надрыванье глоток, когда на душе вовсе не так уж весело! К тому же еще Фалк проглатывал слова, и вообще никто толком не понял, чего он хочет.

Тетя Гита сначала поняла так: будто Фалк влезет на крышу, сядет там и будет петь, а они внизу, у себя в доме, должны будут его слушать и платить деньги.

— Легких заработков хочется ему, этому сорванцу!

Фалк кипятился, его мало трогало то, что дядя Зиша сидел, хлебал чай и время от времени поглядывал на него словно на паука. Фалк все твердил:

— Электричество — это база для индустрии, а радио — для умов.

Вот как он тогда всполошил двор, этот одержимый Фалк.

За несколько дней он собрал около двадцати пяти рублей и принялся за работу.

Полили первые жидкие и косые дожди; за их навесом в осенних огородах затухало умолкшее лето. Скучная зелень свекольной ботвы с лиловыми твердыми прожилками лежала, растоптанная, между грядками. Краски — грязно-желтая, грязно-оранжевая, грязно-бронзовая — валялись под ногами.

В такие дни и без антенн слышны далекие грустные голоса.

Брызгал грязный дождик, когда Фалк пришел просить отца, чтобы тот помог ему установить на крыше самую мощную антенну.

Дядя Ича накинул на себя какую-то рваную одежду, пригодную лишь для того, чтобы побираться, и они через чердак полезли на крышу.

Последний раз дядя Ича был на крыше сорок два года тому назад, и ему никак не верилось, что это множество домов и строительные леса среди тусклой меди осенних деревьев — это тот самый город, в котором он вырос. Но Фалк не дал ему стоять, держась за бороду, и дивиться на город.

Фалк тащил за собой длинную жердь, а его карманы были набиты молотками и гвоздями, которые стягивали с него брюки.

Он был взбудоражен. Он гонял отца с одного края крыши на другой. И нельзя сказать, чтобы дяде Иче не нравилась эта игра. Ему это как раз нравилось, потому что дядя Ича по натуре был чем-то больше, нежели портной, и когда еще могла представиться такая возможность погулять по крыше и не быть обязанным оправдываться перед кем-нибудь…

Моросил грязный дождик, в то время как они лежали скрючившись на мокрой крыше, возле трубы, и вбивали последние гвозди в антенну.

Фалк спросил:

— Ты советскую власть признаешь или нет?

— А как же?

— Так почему ты не подстригаешь бороду? Ведь с нее капает.

— По правде говоря, если бы я снял бороду, я бы намного помолодел, но совестно, знаешь, перед людьми.

— Обыватель остается обывателем! — сказал Фалк трубе.

— Откровенно говоря, — оправдывался дядя Ича, — я ее немножко все же подстригаю: то тут отхвачу, то там. Нельзя же сразу!..

Потом, когда они сошли с крыши, на ней осталась торчать жердь, уходящая в небо, чтобы ловить сладостные звуки всего мира.

Теперь, когда конденсаторы наполнятся электричеством, во двор польется музыка, как ливень из тучи, и все потонет в этой музыке.

Так думал Фалк.

Но прошло немало дней, а в наушниках только жалобно плакали далекие, хриплые ветры. Слышна была осенняя непогода в европейских странах.

За эти несколько дней Фалк осунулся. Он то и дело выбегал из дома на улицу; вот он на крыше, а вот он уже копает где-нибудь за окном яму, щупает провода и лижет их языком.

Положение ухудшалось тем, что враг уже стал злорадствовать.

* * *

Дядя Зиша как-то за едой заявил, что если Фалк даже станет на голову, все равно у него радио не заговорит, потому что для этого нужно, кроме всего прочего, установить маятник.

— Я часовщик, — сказал он, — и этим вещам пусть меня не учат. Тебе кажется, что и часы ходят сами по себе? Ничего подобного — кроме всего прочего, им нужен маятник.