Дилан Томас - Рассказы. Интервью. Очерк

• Название: Рассказы. Интервью. Очерк
• Автор: Дилан Томас
• Издательство: Иностранная литература журнал 2012 №1
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012

В рубрике «Из классики ХХ века» — валлийский поэт, прозаик и драматург ДиланТомас (1914–1953). Журнал печатает несколько рассказов писателя, а также его ироническое эссе о поездке в США.

---

Дилан Томас. Рассказы. Интервью. Очерк

Вступление

Дилан Томас, замечательный валлийский поэт и прозаик, занимает достойное место среди классиков английской литературы XX века. Он родился в 1914 году в небольшом приморском городке Суонси. Этот «не ведающий времени» городок, неторопливый, разбросанный, со старыми разваливающимися домишками и живописными окраинами, протянулся вдоль изогнутого побережья Уэльса. Годы спустя, овладев волшебством слова, Дилан Томас описывал город своего детства и парк, выросший вместе с ним. В этом маленьком, обнесенном железной оградой мирке каменных горок, дорожек, посыпанных гравием, площадок для игр, клумб с хризантемами, он испытывал муки неразделенной любви, сочинял стихи, переживал драму «неизлечимой, нескончаемой» юности. «Порой мне снится, что я бегу после школы по аллее тайн и кричу ребятам из моего класса: 'Ну вот, и у меня есть тайна'. — 'Какая?' — 'Я умею летать!' И когда они мне не верят, я хлопаю руками, словно большая, тяжелая птица, и медленно отрываюсь от земли; я лечу над деревьями и трубами моего города, над деревьями вечного парка… Это всего лишь сон. А нескладный, милый хотя бы для меня, город живет наяву, неспокойный и настоящий, исцеляясь от страшной раны, нанесенной ему войной. Мне ни к чему помнить сон. Передо мной явь. Прекрасные, живые люди, душа Уэльса».

Есть у Дилана Томаса поэтичная зарисовка и другого уэльского городка Лохарна, похожего на «привидевшийся остров», где у него был свой дом-корабль и где он провел большую часть своей жизни. Здесь родились его дети и здесь было написано множество строк, «разрывающих в клочья пелену лет». В Лохарне он и был похоронен.

Задолго до того, как Дилан Томас научился читать сам, отец — школьный учитель и поэт — читал ему вслух Шекспира. Став взрослым, Дилан Томас часто вспоминал свое раннее увлечение звуками детских стишков и прибауток, где все слова казались ему разноцветными.

Дилан Томас ворвался в литературу в 1934 году, когда вышел в свет его первый сборник — «18 стихотворений». Еще через два года — «Двадцать пять стихотворений». Молодой поэт создавал свою поэзию из «звуков прибоя» и «осенних чар», в его стихах слышен язык деревьев, ветра, моря, животных, растений, всей вселенной. Он отвергал власть смерти, бунтовал против повседневности и прославлял вечное обновление жизни, ее красоту и величие. У критиков никогда не было единого мнения о его творчестве; они или горячо принимали нового поэта, или неистово выступали против, но и те и другие называли Дилана Томаса одним из самых мятежных, неуемных и непостижимых поэтов века. В 1939 году вышла в свет книга «Карта любви», вобравшая в себя и стихи и малую прозу, поэтически возвышенную и одновременно натуралистически приземленную. Персонажи рассказов — странные, одинокие, наивные, нелепые существа, они придумывают свой мир, оберегают свои мечты и дорогие сердцу воспоминания.

В последующие годы Дилан Томас опубликовал еще несколько книг стихов и прозы. Истоки его творчества — в уэльской природе, в удивительном кельтском фольклоре. Он относился к слову, как к чуду, пытался проникнуть в тайну того, как мысли обретают звуковую оболочку и превращаются в чарующие сочетания слов. В своем единоборстве со словами он созидает и разрушает образы, сливаясь с ними воедино, извлекая из них все живые ассоциации, сами слова при этом умирают, а в жилы поэта вливается «ямбическая кровь». «Стихи, — писал он, — это плоды тяжкого труда, интересные не только для таких же художников слова мерой мастерства, вложенного в них, они интересны всем, благодаря божественным искрам: стихотворение может быть ловко сколочено и исполнено по всем правилам, но оно еще предполагает и открытые пространства, готовые в любую секунду вместить случайное чудо, которое превращает работу мастера в произведение искусства… Мир никогда не останется прежним, если одарить его хорошим стихотворением».

В прозе, как и в поэзии, Дилан Томас часто обращается к воспоминаниям о детстве. Это и трогательная, светлая повесть «Портрет художника в щенячестве», и яркая, пронзительная новелла «Детство, Рождество, Уэльс», давно уже ставшая рождественской классикой.

Дилан Томас был невероятно популярен в Америке, он ездил туда несколько раз, выступал с чтением своих стихов и прозы. Очерк «Поездка в Америку» — это иронично изложенные впечатления и «колкие записи» Дилана Томаса о «тяжких мытарствах лекционной весны» в Америке. По жестокой иронии судьбы во время последней поездки, в Нью-Йорке, его настигла смерть.

И в заключение еще одна цитата из эссе Дилана Томаса: «…поэту, чтобы быть поэтом, отмерен кратчайший срок его жизни, и в число его обязанностей входит познать и почувствовать все, что происходит в мире и в его душе, и тогда поэзия станет попыткой явить вершины мудрости, обретенной человеком на этой ни на что не похожей, а с 1946 года уж точно, шальной земле».

Лохарн

То подолгу, то изредка, и в горе, и в радости, и в лад, и невпопад, и возмужавшим, и юным — вот уже пятнадцать лет, а может, столетий, живу я в этом, не ведающем времени, прекрасном, чудном (и чудном) городе, в этом ‘ далеком, потерянном, достойном уголке, где водятся цапли, бакланы (здесь их называют морскими воронами), где стоит замок, кладбище, где кругом чайки, призраки, гуси, склоки, страхи, скандалы, вишневые деревья, загадки, галки в дымовых трубах, летучие мыши на колокольне, тайные грехи, пивные, слякоть, моллюски, камбала, кроншнепы, дождь и добрые, порой излишне добрые, люди; и пусть я по-прежнему здесь чужой, но уже вряд ли кто-то швырнет в меня камнем на улице, а нескольких горожан да иную встречную цаплю я могу называть по имени.

Одни люди живут теперь в Лохарне потому, что родились в Лохарне и не находят повода для отъезда; другие перебрались сюда по ряду странных причин из такой дали, которая несбыточна, как Зазеркалье или даже Англия, а потом растворились в сутолоке местных жителей; одни вошли в город под покровом тьмы и сразу исчезли, но порой они выдают себя, нарушая покой кромешной ночи в заброшенных домах, а может быть, это дышат белые совы, прижавшись друг к другу, словно привидения в постели; другие почти наверняка попали сюда, скрываясь от международной полиции или от жен; а есть и такие, кто по сей день не знает и никогда не узнает, зачем они вообще здесь: вы встречаете их посреди недели, когда они медленно, безучастно бредут по улицам, словно валлийские курильщики опиума, в полусне, в тягостном, нелепом оцепенении. А некоторые, вроде меня, просто заехали однажды на денек, да так и остались, вышли из автобуса и забыли вернуться. И неважно, каковы причины нашего пребывания здесь, в этом не ведающем времени, кротком, похожем на обманчивый остров городе, где всего семь закусочных, одна действующая церковь, одна часовня, одна фабрика, два бильярдных стола, один бар «Сенбернар» (без спиртного), один полицейский, три речки, море, что является по часам, один «роллс-ройс», с которого продают рыбу и жареный картофель, одна пушка (чугунная), один судья (из плоти и крови), один судебный пристав, один Дэнни Рэй и изрядное количество всякого разношерстного люда, но все-таки мы здесь, и другого такого места нет нигде.

А если в соседней деревне или городке вы скажете, что живете в этом диковинном, в этом затаившемся, ветхом, захолустном Лохарне, где кое-кто готов уйти на покой, еще не начав трудиться, и где в дальний путь всегда отправляются на велосипедах, преодолевая лишь несколько сотен ярдов; вот тут-то самые осмотрительные отходят бочком, начинают шептаться и причитать, подталкивать друг друга локтем и спешат спрятать все, что плохо лежит!

«Лучше держаться от них подальше, пока ничего не стряслось», — говорят о вас.

«У них в Лохарне даже багры из рук валятся, когда причаливают лодки».

«Там женщины с перепончатыми ногами».

«Смотри, чтобы тебя не сглазили!»

«Не приведи Господь попасть туда в полнолуние!»

Они просто завидуют Лохарну. Они завидуют его увлеченности своими странными делами, его здравому пониманию тщетности суеты, его великодушному прощению чужих ошибок, ибо ему своих девать некуда, и он их пестует и повторяет, его островному крылатому воздуху, его убеждению в том, что «и сто лет спустя ничего не изменится». Их бесит его право быть таким беззастенчиво непотребным и находить в этом удовольствие. И от зависти и досады они всячески клеймят его и клевещут, будто это мифический, нерадивый, захудалый бедлам, исчадие черной магии у самого моря. Так ли это? Разумеется, нет, я надеюсь.

Подлинная история

Старуха наверху умирала с тех пор, как Марта себя помнила. Восковая женщина не вставала с кровати еще в ту пору, когда Марта была ребенком и вместе с матерью носила умирающей свежие фрукты и овощи. Теперь Марта стала взрослой, ходила в ситцевом платье и в переднике, а бесцветные волосы стягивала в пучок на затылке. Каждое угро она вставала на заре, разжигала огонь, впускала красноглазого кота. Она заваривала чай и, поднявшись в спальню под самой крышей, склонялась над старухой, никогда не смыкавшей слепых глаз. Каждое утро она вглядывалась в глазные впадины старухи и проводила по ним рукой. Она не понимала, дышит старуха или нет. Уже восемь, восемь часов, говорила она. И слепые глаза улыбались. Шершавая рука выглядывала из-под простыни и не двигалась, пока Марта не протягивала свою маленькую, бархатистую ручку, чтобы вложить в старухину ладонь чашку. Когда чашка пустела, Марта наполняла ее, а когда в чайнике ничего не оставалось, она стаскивала белье с кровати. Старуха вытянувшись лежала в ночной рубахе, и тело у нее было серым, как остатки ее волос. Марта поправляла постель и обихаживала старуху. Потом она уносила чайник. Каждое утро она завтракала с парнишкой-садовником. Она подходила к кухонной двери, открывала ее и видела в глубине сада парня с лопатой. Уже половина девятого, говорила она. Он был неказистым, а глаза его были краснее кошачьих, две щелки на лице, которые давно следили, как все отчетливее проступали очертания ее груди. Марта ставила перед ним еду и садилась в сторонке, грея у огня руки. Поев, он всегда спрашивал: что-нибудь надо для тебя сделать? Она никогда не отвечала «да». Парень отправлялся в огород копать картошку или считать яйца в курятнике; а когда поспевали ягоды на садовых кустах, они вместе собирали их до полудня. Глядя на горсть красной смородины, она думала о деньгах под старухиным матрасом. Если надо было забить цыпленка, она отсекала голову гораздо аккуратнее, чем парень, который медлил, держа нож в перерезанном горле, а потом вытирал окровавленное лезвие о рукав. Она ловила цыпленка, забивала его, ощущала тепло крови и смотрела, как он бежал, безголовый, по садовой дорожке. Потом она уходила в дом и мыла руки.