Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения

• Название: Мемуары изобретателя телевидения
• Автор: Владимир Зворыкин Зворыкин
• Жанр: Биографии и Мемуары

„Подарок американскому континенту“ – так сказал о Владимире Козьмиче Зворыкине его коллега по работе в области электроники. Основания к тому, чтобы присвоить эмигранту из России столь пышное определение, безусловно, были. Зворыкину принадлежит изобретение „чуда XX века“ – электронного телевидения. Его новаторские идеи были использованы также при создании электронных микроскопов, фотоэлектронных умножителей и электронно-оптических преобразователей, разнообразных приборов медицинской электроники – от миниатюрных „радиопилюль“ до читающего телевизионного устройства для слепых.

---

Ну а тогда, в 1918-м, я пересёк Атлантику без приключений и вечером 31 декабря, стоя на верхней палубе, впервые увидел выраставший словно из воды Манхэттен и статую Свободы. Ночь мы простояли на рейде и утром 1 января 1919 года бросили якорь в нью-йоркской гавани.

Плохое владение английским затрудняло моё общение с англоговорящими пассажирами, но за время пути я успел подружиться с неким господином Аугусто Легия, с которым мы беседовали по-французски. Г-н Легия был родом из Перу и возвращался домой из Англии, куда ездил по делам своей страховой компании. Мы вместе встретили Новый год, и, прощаясь, г-н Легия предложил мне переехать в Перу. «Вы у нас будете нарасхват, – сказал он. – Нам крайне нужны молодые инженеры». Я сказал, что пока точно не знаю своих планов, но непременно подумаю над его предложением.

Каково же было моё удивление, когда утром, сходя по трапу, я увидел, как мой знакомый церемонно раскланивается с группой встречающих его государственных мужей в цилиндрах и смокингах. Наведя справки, я выяснил, что это – представители перуанского посольства в Нью-Йорке и что г-н Легия – недавно избранный президент Перу[74]. Позднее г-н Легия подтвердил своё устное приглашение официальным письмом из Лимы, гарантируя, что в Перу мне будут предоставлены все необходимые условия для работы.

По совету моего нового перуанского знакомого, я сначала поселился в той же гостинице, что и он – «Уолдорф-Астория», но мне она оказалась не по карману[75]. Пришлось перебраться подальше от центра – на Бродвей между 73-й и 74-й улицами, в гостиницу «Ансония». Вряд ли буду оригинален, если скажу, что наибольшее впечатление в те первые дни на меня произвели высокие здания и, конечно, самое высокое из них – Вулворт-билдинг[76]. Впрочем, в тот первый приезд мне было не до достопримечательностей. Хотелось поскорее передать адресатам привезённые из России письма и повидаться с двумя близкими друзьями, жившими теперь в Нью-Йорке. Первый (полковник М.) был направлен сюда из Петрограда вскоре после Февральской революции в составе государственной закупочной комиссии. Второй (Д. – одноклассник моего брата Николая) перебрался сюда из Берлина вскоре после начала войны.

Услышав в телефонной трубке мой голос, Д. предложил немедленно приехать к нему домой. Он жил в районе 96-й улицы и объяснил, как доехать к нему на метро. Несмотря на полученные от него подробнейшие инструкции (как найти остановку, куда бросить десятицентовую монету, как пройти через турникет и т.д.) я ухитрился уехать в противоположную сторону. Подземной пересадки не было, и, чтобы ехать в обратном направлении, требовалось выйти на поверхность, перейти улицу и снова войти в метро, предварительно оплатив проезд. Тут к своему ужасу я обнаружил, что второй десятицентовой монеты у меня нет: все деньги остались в других брюках в гостинице. Сперва я растерялся (особенно после неудачной попытки объяснить суть моих затруднений дежурному по станции: он моего английского не понял). Потом обратился за помощью к прохожим – но они либо вообще не останавливались, либо останавливались, пожимали плечами и бежали дальше. Наконец, один сердобольный господин, поняв, что я новичок в этом городе, обратился ко мне на ломаном немецком. С грехом пополам мне удалось растолковать ему, в чём проблема. Он дал мне квотер (монету достоинством в 25 центов) и свой адрес, куда я на следующий день с благодарностью занёс ему долг. Квотер я употребил на то, чтобы позвонить Д. из телефона-автомата. Он велел ждать его на углу и подобрал меня на машине. Больше я никогда не блуждал в нью-йоркской подземке, хотя (не скрою) даже сегодня, спускаясь туда, испытываю некоторый ужас.

Вскоре я отыскал офис кооператива, приславшего меня в Нью-Йорк, и проработал там до весны на добровольных началах. Затем Временное сибирское правительство затребовало меня назад: Омск нуждался в грамотном радиоинженере[77]. Просили также закупить недостающие детали для радиооборудования. Передо мной встала непростая дилемма: уезжать или оставаться. На листе бумаги я выписал все аргументы «за» и «против» отъезда. «За» явно перевешивало. Помимо моральных обязательств перед Временным правительством были и чисто бытовые причины. В кооперативе зарплату мне не платили (из-за нестабильной ситуации в России деньги на содержание нью-йоркского офиса поступали крайне нерегулярно). Найти работу в Америке без знания языка было немыслимо. А средства на жизнь стремительно иссякали. После недолгих раздумий, вопреки советам друзей я купил билет на поезд до Сиэтла и телеграфировал в Омск приблизительные сроки своего возвращения. Путешествовать на этот раз пришлось с изрядным количеством багажа, ибо помимо деталей радиооборудования я вёз немало вещей, купленных по частным заказам из Омска.

Обратный путь занял около шести недель. Маршрут я наметил такой: Сиэтл – Йокогама – Владивосток, затем по КВЖД до Читы, а оттуда по Транссибирской железной дороге до Омска. Первая часть пути (на американском поезде и японском пароходе) прошла без сучка без задоринки. Но уже во Владивостоке, который к тому времени был оккупирован союзными войсками, начались сложности. С документами, слава Богу, проблем не возникло[78], но меня предупредили, что ехать по КВЖД опасно. Харбин захвачен китайскими войсками, а сама дорога находится в полосе отчуждения и полностью подчинена генералу Хорвату[79]. Через Хабаровск тоже нельзя – там власть принадлежала атаманам Калмыкову и Семёнову[80], которые не признавали ничьих приказов. Выхода у меня не было: я выехал сообразно своим предписаниям через Харбин, где и был на несколько дней задержан китайцами. Меня несколько раз обыскивали, конфисковали часть багажа, но в итоге разрешили следовать дальше. Когда я, наконец, добрался до Омска, красные перешли в контрнаступление в районе Волги, и надежды на скорую победу Колчака рухнули. Гражданская война полыхала уже повсюду. Даже в восточной части страны, где власть формально находилась в руках колчаковского правительства, царил настоящий хаос. Самопровозглашённые «независимые атаманы» устанавливали свои порядки, захватывая целые области и уничтожая мирное население. Конца этой войне пе было видно, и я решил вновь уехать в Америку. На этот раз навсегда.

Меж тем, по распоряжению колчаковского правительства в США была закуплена большая партия товаров для армии. Министр снабжения подыскивал координатора, способного организовать их отправку на грузовом судне из Нью-Йорка во Владивосток к началу летней навигации будущего сезона. Я получил предложение занять эту должность, но согласился лишь при условии, что по истечении года имею право расторгнуть контракт.

Вновь начались приготовления к отъезду. Как посланец колчаковского правительства я получил целый ворох рекомендательных писем в различные американские организации, имевшие связи с Россией. Но это не всё. Молва о том, что я сумел не только достичь США через Северный Ледовитый океан, но ещё и вернуться, создала мне репутацию «надёжного курьера», поэтому, прослышав про мой грядущий отъезд, весь город потянулся ко мне с поручениями. Кооперативы несли образцы своей продукции, простые омичи – письма и посылки знакомым, а архиепископ Сильвестр[81] – мирницу с освящённым миро для главы американской православной церкви.

На этот раз мой путь пролегал через Владивосток, куда я добрался поездом (к счастью, без приключений); затем морем до японского порта Цуруга; оттуда вновь поездом – до города Йокогама неподалёку от Токио. По пути в Омск я пробыл в Токио всего несколько дней и практически ничего не успел увидеть. Теперь же в ожидании американской визы решил устроить себе небольшую экскурсию по стране. Отправившись за билетами на вокзал, я обратил внимание, что за мной по пятам следует японец, который ещё в гостинице подозрительно на меня поглядывал. Стоило мне ускорить шаг – и он ускорял, стоило остановиться – и он останавливался. Прямо как в детективном романе! Решив, что мной заинтересовалась японская разведка, я направился к моему преследователю и обратился к нему по-русски. «Слушайте, – сказал я, – если вас всё равно ко мне приставили, почему бы вам не выступить в роли гида. Я даже готов оплачивать ваши услуги». Японец совершенно растерялся, попятился и растворился в толпе. Надо ли говорить, что когда я купил билет и подошёл к своему вагону, он уже меня ждал. Гид из него получился прекрасный. А по чьему поручению он за мной следил, я так и не выяснил.

В следующий раз мне довелось побывать в Японии лишь через сорок лет. За эти годы страна изменилась до неузнаваемости. Но в моей памяти она осталась такой, как я увидел её впервые: исконной, нетронутой европейской цивилизацией, насквозь пропитанной стариной. Последние несколько дней я провёл в городке Мияношита – одном из самых живописных мест на земле[82].

Наконец, американская виза была получена, и я поднялся на борт японского корабля, отбывавшего из Йокогамы в Сан-Франциско с заходом в порт Гонолулу. За время суточной стоянки у берегов Оаху я успел объехать на машине весь остров, поразивший меня своей самобытностью (ныне во многом утраченной). Уже возвращаясь в порт, я увидел у дороги огромную гору ананасов и решил купить два, чтобы съесть их на корабле. Дав торговцу доллар, я жестом объяснил ему, что сдачи не надо и что ананасы следует положить на заднее сиденье машины. После чего, вполне довольный собой, отошёл сделать несколько фотоснимков. Вернувшись назад, машины я не нашёл. Она была буквально погребена под ананасами. Оказалось, что за доллар я скупил практически всю гору. Раз уж так вышло, я решил взять несколько ананасов в Нью-Йорк в подарок друзьям. Но до друзей они не доехали. Таможенник в Сан-Франциско безжалостно выбросил их в большой алюминиевый бак с надписью «Отходы». С тех пор я твёрдо усвоил, что ввоз свежих фруктов в США категорически запрещён.