Шон Макбрайд - Зелень. Трава. Благодать.

• Название: Зелень. Трава. Благодать.
• Автор: Шон Макбрайд
• Издательство: Флюид
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98358-214-9

«Зелень. Трава. Благодать.» — яркий дебют молодого американского писателя Шона Макбрайда. Роман получил признание как читателей, так и критиков, сразу став бестселлером. Проза жизни бедных ирландских кварталов, затерявшихся где-то в чаще бетонно-кирпичных джунглей Филадельфии, показана глазами неунывающего четырнадцатилетнего подростка Генри Тобиаса Тухи, который пытается по возможности расцветить жизнь себе и окружающим пестрыми мазками улыбок и маленьких радостей. Генри уже в первых строках признается, что любит «Бога, рок-н-ролл и Грейс Макклейн», и далее на страницах романа этим трем столпам его бытия уделяется равное внимание. Автор и его герой искусно и ненавязчиво перерабатывают прозу жизни в настоящую поэзию. Пожалуй, родись знаменитый персонаж Дж. Д. Сэлинджера лет на сорок — пятьдесят попозже, да еще от ирландских родителей… Впрочем, предоставим читателю самому чертить параллели на благодатной почве этого сочного текста.

---

Шон Макбрайд Зелень. Трава. Благодать.

Посвящается Хлое, Алисе и Айслинну

Ведь насколько вам, милостивый государь, должно быть известно, на свете существует превеликое множество разнообразных сисек. Одни по форме смахивают на яблоко, другие на грушу; одни совершенно непристойны, другие, напротив, скромны и застенчивы, и одному Богу известно, сколько еще их есть на свете.

Гюстав Флобер. Из письма к Луи Буйе, 1851

1

Аллилуйя, сто тысяч вонючих чертей. Майк Шмидт уселся помочиться.

Как дела, долбоеб? Меня зовут Генри Тобиас Тухи. Я люблю Господа Иисуса Христа, рок-н-ролл и Грейс Макклейн — только не в этом порядке. Могу я испросить у Тебя благословения? И свидетеля в придачу. Я иду к вам со святым именем Господа, Яхве, Большого Члена, Ока Небесного, Кого Бы Там Ни Было на устах. Мне было видение: Он явился предо мной и во имя любви возвестил мне мое предназначение. Он сказал: Генри, сделай так, чтобы Грейс стала твоей женой. Спой ей песню и предложи выйти за тебя на глазах у всей свадебной толпы. Соверши это ради ее любви, ради того, чтобы твои родители вновь полюбили друг друга и твой депрессивный старший брат наконец очнулся от унылого сна. Только-то и всего, Большой Брат? Нет проблем. Да будет исполнена Воля Твоя.

Доброе утро, улица Святого Патрика. Доброе утро, Филадельфия. Город братской любви. Город тупиков и одностороннего движения. Цветущая метрополия, средоточие торговли, центр притяжения и самовыражения преступников — как организованных, так и не очень. Вотчина «Филлиз», «Флайерз», «Сиксерз» и «Иглз»[1] — именно в таком, бля, порядке. Доброе утро, Америка Северная, Южная, Латинская и Центральная. Доброе утро, Канада. Доброе утро, Россия, Чехословакия, Гондурас, Зимбабве, Бразилия, Пуэрто-Рико, Никарагуа, Австралия, Ирландия, Япония, Китай, Аппалачи, Чили, Мексика, Верхняя Монголия, Внешняя Монголия, Нижняя Монголия, Монголия Шиворот-навыворотная и Вверхтормашечная. Никого не забыл? Ну, тогда резкая пауза, говнюки.

За окном утро пятницы, прекрасное утро последнего уикэнда летних каникул, 1984. В спальне, которую я делю со своим старшим братом Стивеном Джозефом Тухи, солнце пробивается через шторы с символикой НФЛ[2]. Ему восемнадцать, он пьет. Он спит подо мной на нижней койке. Стивен громко храпит, на подушке у него блевотина, и, скорее всего, он не помнит, как вчера бился на кулаках с нашим отцом, Фрэнсисом Натаниэлом Младшим.

Ночные драки Стивена с Фрэнсисом Младшим уже стали семейной традицией. Ночь Битвы смотрите каждый вечер дома у Тухи. В этом углу с довольно потерянным видом расположился наш неудачник, Стивен Тухи, рост — пять футов девять дюймов, вес — пятьдесят фунтов с небольшим. Курносый с Кружкой под Носом. В противоположном углу — рост пять футов семь дюймов, вес восемьдесят с чем-то — находится наш чемпион, Фрэнсис Натаниэл Тухи Младший, Фрэнсис Боепочтальон, у которого на спине растительность гуще, чем на голове.

Мне нужен чистый бой, ребята. Никаких клинчей, никаких ударов в затылок. И потише, чтобы соседи опять не вызвали копов, а Сесилия Реджина Тухи Младшая, известная также под именем Сес, не разревелась. Пожалуйста, воздержитесь от нанесения увечий Фрэнсису Натаниэлу Тухи Третьему, когда тот прибежит к нам в гостиную из соседнего дома, чтобы положить конец схватке. И самое главное, постарайтесь драться подальше от телевизора, к которому недавно подвели кабель. Свалив на пол телевизор с кабелем, вы совершите грех еще более ужасный, чем если бы вы помочились в священнический потир, так что коли уж придется крушить мебель, то начните с кресла или кофейного столика.

Командные часы «Филадельфия Филлиз» у меня на руке показывают десять тридцать. Черт. Сейчас я уже должен был встретиться с моим лучшим другом Бобби Джеймсом. Однако меня это не беспокоит. Подойду через часок, после того как оденусь и причешусь. Но прежде всего следует заняться Майком Шмидтом. Наверное, придется объяснить, кто он такой, в том случае, если А) ты телка, либо же, в случае Б), если ты парнишка, который играется в куколки. Майк Шмидт — третий игрок «Филлиз» и мой злейший враг по причинам, которые я не желаю сейчас обсуждать, потому что эта тема для меня больная. Я пытаюсь устаканить свою жизнь после Происшествия. Точно в десяточку. Шарик жвачки, которым я плюнул в этого говнюка, угодил ему прямо в длинный шнобель, присоединившись к сотням себе подобных. Я делаю так каждое утро. Это такая терапия. Мне уже лучше.

Я иду по коридору, минуя ванную и комнату Сес прямиком в родительскую спальню, где стоят пластинки Сесилии Тухи. Коллекция впечатляет, как и моя шевелюра. У нее есть абсолютно все альбомы, выпущенные с 1950 по 1979 год. Долгоиграющие пластинки рядами выстроились на полках вдоль стен, а те, что на 45 оборотов, — в разваливающихся шкафчиках. К ним-то я и направляюсь — нет времени слушать целый альбом. Чего бы такое послушать? Ага, вот оно: «Let It All Hang Out» Хоумбрз. Хорошая пластинка. Я вынимаю ее из чехла и иду в комнату Сес, где стоит проигрыватель, а также проходят репетиции нашей группы под названием «Филобудильник». Я опускаю иглу. Песня начинается с проповеди. Слышно, как хлопают. Я принимаюсь плясать в белых трусах, подпевая вслед за пластинкой. Признайтесь честно, вы когда-нибудь слышали такие ритмы в белой музыке? Ну, скажите, что да. А я над вами посмеюсь.

— Генри, заткни хлебало и выключи это дерьмо, — орет Стивен, не вставая с кровати.

Я убавляю звук, прекращаю петь и опять несусь в ванную. Вот я уже перед зеркалом, а Хоумбрз всё продолжают петь. Быстрая проверка подмышек на наличие волос не приносит положительных результатов. Долбаный карась, думаю я про себя, в то время как Стивен, шатаясь, заваливается в ванную, преклоняет колена и блюет в унитаз.

— Йоу. Сдается мне, Генри, ты сегодня не в форме.

У Стивена ярко-зеленые глаза, даже когда он блюет в унитаз после пьянки. На голове у него шухер из черных, слипшихся сосульками волос. Росту в нем пять футов девять дюймов, смазливый, но до меня ему, конечно, далеко. Смазливый — не более того, по моей собственной долбаной шкале. Вам любая телка скажет — или я.

— Йоу. С чего ты взял? — спрашиваю я, смачивая волосы под струей из крана.

— Да что ни возьми. Музыка. Прическа. Проповедь. — Тут он снова блюет.

— Не читал я никаких проповедей. Это тоже была запись с пластинки. Я просто подпевал, придурок.

— Может, и так, — говорит он, — но я слышал, как ты повторял то фуфло, что проповедники гонят по телеку.

— И чё дальше? — спрашиваю его я. — Они прикольные. Тебе не кажется?

Я смотрю проповедников по кабелю и мотаю себе их прически и стиль одежды. А если не проповедников, смотрю юмористов. Та же фигня, только у этих прически катят, а некоторые отдельные придурки еще и одеваются дерьмово.

— Мне-то откуда знать, — говорит он. — Я их не смотрю.

Блюет.

— Ты много теряешь, — сообщаю я ему в ответ.

— Если уж на то пошло, — говорит он, — мне больше нравится, когда ты подражаешь юмористам.

— Никому я не подражаю, ты, дятел долбаный. Я сейчас, — говорю я и, злой как черт, возвращаюсь в спальню. Открываю верхнюю дверцу шкафа — там в надежной коробке хранится Зеленухыч, моя расческа. Я снимаю крышку с коробки, достаю оттуда коричневую сумку, открываю пакетик из-под сэндвичей, разворачиваю спрятанный там платок — и вот у меня в руках Зеленухыч, этот трепаный, несгибаемый ублюдок.

— Какие проблемы, чувак? — говорю я ему. Да, я разговариваю со своей расческой. Зеленухыч, человек действия, молчит мне в ответ. Я отвожу его в ванную, а Стивен уже успел уснуть, примостившись на унитазе. Он набрал пятнадцать фунтов с тех пор, как в прошлом июне закончил школу с аттестатом, который теперь пригодится ему для того, чтобы, лежа в луже на улице, укрывать голову от дождя (это если верить угрозам Фрэнсиса Младшего).

Стивен начал пить после того, как его девушка Мэган погибла в автокатастрофе в квартале от нашего дома. Месяц спустя, будучи уже без пяти минут выпускником, он бросил футбол. Его оценки поползли вниз. В нем куда-то подевалась его личность. Раньше он всех всегда смешил. Рядом с ним всем было весело, всем становилось легче жить, особенно мне. Он был моим кумиром. Если драка шла из-за фигни, он всегда мог ее прекратить буквально парой шуток. Не бывало такого, чтобы он не улыбался. Когда он входил в комнату, все сразу оживлялись. А потом погибла Мэган, и у него все пошло кувырком. Сюда влез еще Фрэнсис Младший, и с тех пор все покатилось по наклонной. Стивен напивается, приходит домой, рубится на кулаках с Фрэнсисом Младшим и затем отключается. На следующее утро он просыпается, блюет в унитаз, засыпает на унитазе, потом снова просыпается и начинает расспрашивать меня про вчерашний вечер, поскольку сам ничего не помнит.