Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 1, 2004

• Название: Новый мир. № 1, 2004
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Нам хватает времени на множество поверхностных действий и реакций и не хватает на то, чтобы продумать и структурировать информацию. Глубокая информация не нужна. Она не востребована, и потому ее становится все меньше. Не потому, что люди перестают думать над серьезными проблемами, а потому, что это «тяжелая» информация: она не летает по Сети, а еле-еле ползает, натыкаясь на множество фильтров: на элементарное непонимание и нежелание понять, на обыкновенный и повседневный цейтнот, в котором мы живем.

Новые луддиты — часто совсем неглупые люди, и не обязательно они громят закусочные «Макдоналдс» или взрывают опоры электропередачи. Они думают. Они смотрят на мир, он им не нравится, и они пытаются понять — почему.

Книга Томаса Хилланда Эриксена называется «Тирания мгновения. Быстрое и медленное время в информационный век» (Thomas Hylland Eriksen, «Tyranny of the Moment. Fast and Slow Time in the Information Age»). Эриксен пишет об острейшем дефиците медленного времени. Того самого времени, которое необходимо для осмысления и понимания. Того времени, которое необходимо для полноценного созревания и роста. Есть ощущение, что не все можно ускорить. Есть вещи принципиально неускоряемые. Говорят, если собрать девять женщин, они не смогут родить ребенка за месяц. Наша спешащая эпоха категорически не согласна с этим утверждением. Пусть одна вынашивает голову, другая — левую ногу, третья — правую и т. д. Потом склеим, и — гуляй, Вася.

Медленно вызревают действительно новые идеи, в том числе в науке и в технике. Наше программное обеспечение уже серьезно отстает от «железа». Несмотря на все попытки поставить разработку программ на технологический конвейер, люди пишут медленно и плохо, а машины писать не умеют.

Смысл или информационный узел нельзя измерить в битах линейного последовательного сигнала. Смысл неодномерен. Смысл не стоит в какой-то предопределенной цепочке символов, но он перемыкает разные цепочки и тем самым порождает множество новых, небывших путей и связей. Смысл живет другими — нелинейными — ритмами.

Пытаясь выстроить наше существование с опорой на принципы линейного сообщения, требуя ежедневного, ежеминутного обновления информационной картины, мы развязываем, разрываем, растаскиваем смысловые узлы. Нам они уже мешают. И уходит на задний план настоящая поэзия, настоящая литература, то есть такая, которая не вкладывается в одномерное пространство однозначной коммуникации. И уходит фундаментальная наука, которая также занимается поисками и исследованиями пересекающихся, перекрученных, как ДНК, цепочек идей, и они уже мешают линейной новизне.

Остается масскульт, новостные ленты, новые компьютеры, новые средства связи. Они становятся все свободнее, все меньше остается заповедных мест, куда они еще не проникли. Они становятся все сильнее, все незаменимее. Приходится предположить, что они начнут думать за нас, то есть порождать новые смыслы. Но здесь есть очень серьезные сомнения, и, во всяком случае, пока ничего подобного даже близко не видно.

Нет, я не призываю громить ближайший «Макдоналдс» или бойкотировать продукцию «Microsoft». Я понимаю неизбежность ускоряющегося процесса производства информации. Это связано, в частности, с тем, что для осмысления мира нам нужен эмпирический материал, который сегодня нам способны доставить только компьютерные модели и результаты подробнейших массовых измерений, сохраняемые в настолько больших информационных массивах, что человек без компьютера работать с ними не в состоянии. Я понимаю, что мир уже распался на биты, и, чтобы как-то удержать всю эту груду в относительном порядке, нам необходимы все более мощные машины. Но главной потерей нашего времени становится смысл. Колеса информации нельзя остановить, но их необходимо хотя бы отчасти перенаправить в ту сторону, от которой мы сейчас стремительно удаляемся.

Роджер Пенроуз, нобелевский лауреат по физике, один из крупнейших ученых нашего времени, сказал: «Сознание представляется мне таким важным явлением, что я не могу поверить в его „случайное“ возникновение в результате сколь угодно сложных вычислений». Но компьютер может только вычислять. И эти слова Пенроуза звучат как гораздо более серьезное предостережение, чем выступления новых луддитов. Компьютер может не все, и, передоверив ему собственное существование, мы можем себя потерять.

«Свои» — «чужие»

Уважаемый Андрей Витальевич,

с некоторым опозданием из-за летних отпусков прочитал в № 6 Вашего журнала за 2003 год статью Александра Исаевича Солженицына, посвященную моему отцу Давиду Самойлову. Обидно, что А. И. тратит свое поистине драгоценное время на «разоблачение» все же не самых бездарных и вредных писателей, уже покойных. Но это мое личное чувство — его в сторону. Хотя я и не согласен с содержащейся в статье «Давид Самойлов» оценкой творчества и личности моего отца, не хочу пополнять число оппонентов А. И., которых вполне достаточно, как и сторонников. Вступать в личную переписку с Александром Исаевичем мне показалось излишне патетичным и даже нескромным. Однако я обязан указать на ошибки и неточности тем более досадные, что А. И. оказался пристальным читателем поэзии, дневников и мемуарной прозы Самойлова. Это стало бы для меня приятным открытием, если бы не — как сказать поточней? — невольная, конечно, слепота А. И. ко всему, что выходит за рамки, видимо, давно уже сложившегося образа. Даже когда речь идет о фактах общеизвестных. Возникают противоречия и в самой статье. Вот самое очевидное.

А. С.: «В сорокалетие 50 — 80-х он (Самойлов. — А. Д.) спокойно сохранился в рамках дозволяемого в печати».

Где же спокойно, если сам А. И. как раз и начинает справедливым замечанием, что Самойлов вошел в поэзию со значительным опозданием, по сути лишь со своих 40 лет? Разумеется, вошел так поздно не по собственному выбору и не из-за низкого качества стихов. Литераторы его поколения знали и ценили поэзию Самойлова еще с довоенных времен, а первая, тощая, книжечка («Ближние страны», М., 1958) вышла мизерным тиражом, когда ему действительно было уже под сорок. В пятьдесят выпустил всего третью книжку. А до того был рассыпан набор избранного — за подписанные правозащитные письма[70].

А. С.: «И с этой страной (слова Россия он (Самойлов. — А. Д.) в лирике не употребляет) — он в моральном расчете».

А как же всеизвестные, по определению самого А. И., «Сороковые, роковые»? «Война гуляет по России» (а не по этой стране). Не стал подсчитывать, сколько раз Самойлов употребил в своей лирике слово «Россия», но все же наскоро пролистал избранное[71]. Попалось на глаза в стихотворениях «Зачем кичимся мы и спорим…», «Марине Цветаевой», «Россия одинока в мире….», «Уйти, раствориться в России…». Уверен, что это не все.

А. С.: «Как явствует из многих стихов его, автор всю жизнь достаточно благополучен материально: у него большой выбор мест жительства для медлительных наблюдений за природой и большой досуг».

Недоумеваю, какие именно стихи Самойлова привели к подобному выводу, примеров не приведено. Жил весьма скромно, что вполне отражено и в мемуарах, и в дневниках. А. И. сам же цитирует: «хорошо бы, если б не деньги и не заботы; нужно думать о деньгах; денег практически нет» и т. д. Лет чуть не до пятидесяти обретался в общих квартирах, коммуналках, а то и вовсе без своего жилья. Относительного благосостояния достиг только под старость. Давалось оно немалым трудом — болезни, полуслепота, большая семья (это к слову о досуге).

А. С.: «Еврейская тема — в стихах Самойлова отсутствует полностью».

Действительно, в эту тему Самойлов был погружен гораздо меньше, чем А. И., но все же она не отсутствует полностью. Взять такие стихи, как «Двое», «Еврейское неистребимо семя…», «Девочка».

А. С.: «К русскому фольклору Самойлов закрыт…».

Напротив — всегда интересовался. Вот, к примеру, дневниковая запись: «Занимаюсь фольклором. Былины наивны, но места в них есть прелестные <…> Язык русских сказок, пословиц, загадок всегда меня необычайно притягивает. Я не копирую его только из стеснения» (26.5.1948). Да и уже такие его стихи, как «Скоморошина», «Про Ванюшу», или, скажем, интермедии в драматической поэме «Сухое пламя» свидетельствуют, что не закрыт.

А. С.: «Итак: всю жизнь, в жажде покоя, остерегался Самойлов печатать стихи с общественным звучанием».

Стихов с тем общественным звучанием, которое подразумевает А. И., у него попросту не было. Значит, не испытывал к ним душевного влечения, иначе имел возможность действительно спрятать в столе. А. И. вообще постоянно упрекает Самойлова в политической осторожности. Не так уж был пуглив по тем временам, смелей огромного большинства других, а ведь болезни, трое маленьких детей, престарелая мать — всех надо кормить. Диссидентом не был, но старался, сколь возможно, «жить не по лжи». Общеизвестно, что подписал письма в защиту Даниэля и Синявского, Гинзбурга и Галанскова. Открыто общался с Сахаровым и Чуковской, о чем А. И. поминает в статье, с тем же Даниэлем, которого в его трудные послелагерные годы снабжал переводной работой.