Кейс Ваайман - Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I

• Название: Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I
• Автор: Кейс Ваайман
• Издательство: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея
• Жанр: Философия
• Год: 2009
• ISBN: 5-89647-148-3

Эта книга — путеводитель по безграничному пространству духовности. Кейс Ваайман ставит перед собой вопрос, что же такое духовность, и рассматривает все возможные ее проявления: духовные традиции древних и современных мировых религий, духовность человеческой жизни, духовность обычных людей и религиозных деятелей, духовность библейская, духовность мистическая, духовность христианская, проявляющаяся в мученичестве, аскетических движениях, в жизни общины верующих, социальных и исторических процессах, происходящих в церкви, богослужении, еретических движениях, эсхатологическом мировоззрении, богословии, духовность современной культуры. Книга Кейса Вааймана уникальна и не имеет аналогов. Данное исследование будет интересно не только специалистам — философам, религиоведам, богословам, психологам, серьезным студентам, но и всем тем, кто вместе с автором этой книги задается вопросом о человеческой духовности.

---

Набросав картину устроения дома на хозяйственном уровне (труд и сон), псалмопевец рисует ее на уровне плодоношения: создание семьи. Вновь возвращаясь к сфере ведения хозяйства, поэт, в каком-то смысле поправляя себя самого, говорит: «Смотри, твое подлинное богатство — не труд и не сон. Твое истинное владение — это твои дети. Они — исключительно твои, хотя и менее всего — от тебя самого, так как они — собственность Сущего. Ты не можешь сотворить их. Они даются тебе на лоно твое». Поправив себя таким образом, поэт выводит на первый план новое измерение в устроении дома: наследство, которое человек получает от Бога. Здесь «награда» становится парадоксальным словом. Ведь ребенок — это не «награда за выполненный труд». Ребенок — это дар Божий. Глагол «давать» (употребленный абсолютно! [без прямого дополнения. — Прим. пер.]) наделяется тут особым смыслом. Тут есть место для изумления: «Вот это да!» Существует награда, которую невозможно заработать, — плодовитость.

Справедливость, которая бодрствует

После того как псалмопевец углубил изречение о создании дома, он переходит к обсуждению тех, кто сторожит город. Прежде мы уже сказали, что охрана города имела две стороны: способность защитить город от опасностей извне и бдительность в отношении опасностей изнутри. Эта внутренние опасности стоят в псалме на переднем плане. Псалмопевец ведет нас к городским воротам: туда, где рассказываются истории, где обмениваются новостями, ведут торговые дела и отправляют правосудие. В этих воротах стоит приверженец Яхве со своими сыновьями, готовый бороться против несправедливости.

Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые.

Блажен человек,

который наполнил ими колчан свой!

Не останутся они в стыде,

когда будут говорить с врагами в воротах (Пс 126:4–5).

Защита справедливости — одна из важнейших сторожевых функций города. Долг горожан — обеспечивать справедливость и бороться с несправедливостью. Враги города стараются коррупцией и насилием подорвать справедливость. Дабы этого избежать, требуются надежные свидетели. И это как раз то, что может дать человек, который строит свой дом с точки зрения Сущего. Когда он борется за справедливость, он подобен лучнику с наполненным стрелами колчаном: стоя бок о бок, отец и его сыновья способны защитить город от беззакония и преступления, грозящих ему изнутри. Они — действенный пример для каждого. Они — истинные стражи города: они стерегут город с точки зрения Сущего.

ДОМ КАК ВНУТРЕННЕЕ

Во второй части своей главной работы Totalite et Infini— части, озаглавленной Interiorite et iconomie, — еврейский философ Эммануэль Левинас описывает смысл понятия «дом»192. Левинас показывает, как место обитания раскрывается в качестве сферы «внутреннего». Отсюда и заглавие: «внутренняя сторона» (interiorite) и «домостроительство» {iconomie). Внутренняя сторона жилья, которая является воплощением приятного бытия-у-себя-дома, образует тот фокус, в котором труд и собственность, интимность и гостеприимство проявляются и обретают свой смысл.

Бытъ-у-себя-дома как наслаждение

«Мы живем “хорошей пищей”, воздухом, светом, зрелищами, работой, идеями, сном и так далее» [279] . Эта поглощенность жизнью есть наше блаженство и наша независимость. В этом наше счастье. Мы — в своей стихии. Мы живем жизнью. Здесь «Я» наслаждается своей самостью. Здесь мы личностны. «Поскольку жизнь — это счастье, она личностна. В этой личностности личности, в этой самости “Я”…) — специфика счастья наслаждения. Наслаждение создает атеистический отрыв… оно есть пребывание автохтонного “Я” у себя дома» [280] . Быть дома с самим собой, уютно чувствовать себя «в собственной шкуре» и быть самодостаточным — это «способ, которым конкретно осуществляется разрыв с тотальностью… Самодостаточность наслаждения соразмерна эгоизму, или самости «Я» и «Себя» [281] . Это, «несомненно, возвышение существующего» [282] . Первоначально «Я» возникает в счастье: «Наслаждение — это, собственно, действие человеческого субъекта, который рождается; он разрывает спокойную вечность своего существования в семени или в зародыше, чтобы заключить себя в некую личность, которая, пока живет в этом мире, живет у себя дома» [283] .

Внутренняя сторона и место обитания

ЖЖивя своей жизнью, человек — у себя дома. Это бытие-у-себя-дома углубляется и охраняется через обращение к внутренней стороне, которое временно отсрочивает непосредственное наслаждение, — с тем чтобы больше внимания было уделено самому этому бытию: «Обращение к внутреннему совпадает с движением внимания, освобожденного от непосредственного наслаждения» [284] . Дом конституируется как раз этим движением обращения внутрь: «Поскольку “Я” существует как обращенное к самому себе, эмпирически оно ищет прибежища в доме. Именно из этой обращенности внутрь здание получает значение обитаемого жилья» [285] . Двигаясь извне вовнутрь, я реализую внутреннюю сторону своего места обитания: «Обращение внутрь… воплощается как дом» [286] . В доме человек осуществляет свое бытие-в-мире. «В сущности, не жилье располагается в объективном мире, а объективный мир располагается в отношении к моему жилью» [287] . Это превращает дом в место созерцания: «Всякое созерцание объектов, — в том числе зданий, — совершается из обитаемого жилья» [288] . Именно в обитаемом мной жилье раскрываются глаза моего созерцания: «Субъект, созерцающий мир, предполагает процесс обитания, уход обратно к себе от стихий (то есть от непосредственного наслаждения, которое, как только закончится, уже вызывает неудобство), возвращение в интимность дома» [289] .

Ж

Интимность

Обращение внутрь в интимности обитаемого жилья — это «интимность с — кем-то»т, так как внутренность дома подобна приему гостей кем-то, кто меня уже любезно ожидал: «Обитание… означает обращение внутрь, приход к себе, возвращение к себе домой, как в прибежище, которое открывается в гостеприимстве, в ожидании, в человеческом приеме» [290] . Некий Другой, тихо присутствующий и доверяющий без слов, проявляет себя «в своей удаленности и в своем отсутствии» [291] . Это — «“Ты” доверия: речь без поучений, тихая беседа, понимание без слов, выражение сокровенного» [292] . Левинас называет это тихое присутствие «Женщиной»: «Этот Другой, чье присутствие деликатно являет себя как отсутствие и который в высшей степени гостеприимен по отношению к нам и очерчивает сферу интимности, есть Женщина. Женщина — это условие для обращения внутрь, она обуславливает внутреннюю сторону дома и само обитание в нем» [293] . Она образует тот горизонт, в котором имеет место внутренняя жизнь. «Эмпирическое отсутствие человеческого существа “женского пола” в доме никак не влияет на измерение женственности, которое, собственно, и проявляется внутри дома как его гостеприимство» [294] . Для полной ясности далее заявляется, что «здесь вовсе не идет речь о том, чтобы выставить себя на смех, защищая эмпирическую истинность или неистинность того факта, что любой дом предполагает женщину» [295] . Тихий прием, которым является обитаемое жилье, раскрывает «изначальный феномен нежности» — нежности, которая исходит от Другого и от лица;. «Приветливость лица… изначально происходит из нежности женского лица, в которой отдельное существо может обратиться к своему внутреннему и благодаря которой оно обитает и в своем обитании осуществляет отделение. Обитаемое жилье и его интимность, которые делают возможным отделение человеческого существа, предполагают, таким образом, первое откровение Другого» [296] .

Труд и собственность

Наслаждение и счастье постоянно находятся под угрозой. Стихии грозят переполнить нас [297] . Их ярость приручается «в четырех стенах дома и успокаивается в собственности» [298] . Вещи, которые были отвоеваны у стихий, обретают покой в доме. Цепкой хваткой труда мы высвобождаем вещи из неопределенности, из материи и вводим их в обитаемое нами жилье. «Овладевая вещами, обращаясь с бытием как с мебелью, которую нужно перенести в дом, труд располагает непредвидимым будущим, в котором для нас проявилась власть бытия. Труд приберегает это будущее для себя. Собственность лишает бытие его непостоянства» [299] . Труд и собственность отсылают к обитанию: «Человек выныривает из своего жилья — первой формы собственности — и погружается в стихийное… Внутренне on соотносится с тем, чем он обладает, так что мы можем сказать, что место обитания как условие всякой собственности делает возможной внутреннюю жизнь. Таким способом “Я” пребывает у себя дома» [300] .

Гостеприимство

«Возможность открыть дом для Другого столь же присуща существованию дома, как и запертые окна и двери» [301] . У дома имеются две возможности. Отдельное существо «может закрыться в своем эгоизме, то есть в изоляции своего “Я”. И эта возможность забыть о трансцендентности Другого — безнаказанно изгнать из своего дома всякое гостеприимство (значит, всякий язык), тем самым изгоняя всякое трансцендентное отношение, которое только и позволяет “Я” закрыться в себе, — подтверждает абсолютную истину — радикальность отделения» [302] . Однако существует и другая возможность: «Отношение с бесконечным остается другой возможностью человеческого существа, обращенного внутрь в месте своего обитания» [303] . Тот, кто открывает свой дом для Другого, по-новому обретает свое внутреннее: «Пребывание внутри дома, который открыт для Другого, — гостеприимство — есть конкретный и изначальный факт обращенности человека внутрь и его отделенно- сти» [304] . Только теперь дом становится по-настоящему открытым [305] .