Николай Агафонов - Преодоление земного притяжения

• Название: Преодоление земного притяжения
• Автор: Николай Агафонов
• Жанр: Религия

Герои рассказов этой книги — генералы и солдаты, архиереи и семинаристы, монахи и ученые, комиссары и крестьяне.

Эти рассказы не просто житейские истории, а наполненные комедийными и драматическими событиями судьбы людей. Смешное и грустное здесь тесно соседствуют, в своем сплетении порождая захватывающий сюжет повествования, потому-то книга читается на одном дыхании.

Несомненно одно: рассказы читаются легко, а вот расставаться с их героями трудно.

---

— Что? Что происходит? — закричала Татьяна. — Хотела бы я сама знать, зачем эта ненормальная выпила бутылку уксуса. А я-то здесь при чем, что, я теперь в этом виновата?

— «Скорую» вызвали? Надо же «Скорую», — совсем растерялась Мария Ивановна.

— Что же, думаете, мы какие-то изверги? Дочка моя к соседям побежала звонить, у нас телефон за неуплату отключен.

— Так почему же мать у вас на полу?

— Решила убрать за собой, она же у нас всегда этакая чистюля была.

— Бессовестная, да как ты смеешь? У тебя же мать умирает! — гневно закричала Мария Ивановна.

— Все умрем, — зло ответила Татьяна, — одни раньше, другие позже. А то, что мать своей собственной дочери жизнь сломала, это как? Не она ли развела меня с мужем? Да чего я, собственно, от нее видела в этой жизни, кроме попреков?

Но Мария Ивановна уже не слушала Татьяну, а пыталась помочь подняться Вере Семеновне. В это время приехала «Скорая» и увезла страдалицу в больницу.

На следующий день с утра Мария Ивановна поехала проведать подругу. Врач сказал, что спасти Веру Семеновну не удастся, сожжено почти две трети пищевода, и скоро она умрет.

Мария Ивановна сидела у постели больной. Та разговаривать почти не могла, но все же с трудом зашептала:

— Маша, я этот уксус выпила, потому что мне жить больше не хотелось, — она немного помолчала, потом опять зашептала: — жить-то мне не хотелось, но и помирать теперь страшно. Маша, меня не оставляет чувство, будто мне эту бутылку кто-то в руку сунул и сказал: «Пей!»

— Господи, что ты говоришь, неужели Таня тебе уксус дала? — тоже перешла на шепот Мария Ивановна.

— Что ты, Маша, как можно так подумать! Она же мне дочка. Несчастная она у меня, жалко мне ее, хотя и не могла ее выходки сносить, но все равно жалко. Тот, кто мне уксус подсунул, — не человек, он во всем черном. Вон он сидит, на кровати, там, в углу.

Мария Ивановна оглянулась на кровать — она была пуста. «Господи, — подумала она, — неужели Вера сошла с ума?»

— Вера, ты о ком говоришь? Никого там нет, ни в черном, ни в белом.

— Ты, Маша, наверное, думаешь, что я сошла с ума? Нет, я ведь скоро умру, у меня сейчас голова яснее ясного. Жизнь у нас, Маша, какая-то неправильная. Весь свой век атеистами прожили, Бога забыли, а эти нас не забыли, — она снова покосилась на кровать в углу. — Они все время с нами рядом были. Я ведь, Маша, в юности иконы наши семейные снесла на костер комсомольский, безбожный, и плясала вокруг того костра вместе со всеми. Пляшу, якобы радость выражаю, а у самой сердце щемит и тоскует, а я еще сильнее пляшу и хохочу, чтоб сердце свое не слышать. Всю жизнь этот костер мне душу жжет. Я теперь бы, Маша, веришь ли, голыми руками в огонь полезла, чтобы эти иконы достать. Так ведь этот, в черном, не даст, — показала она снова глазами на пустую кровать.

Марии Ивановне стало не по себе. Стало страшно. Она еще раз оглянулась на кровать — никого там не было, но ощущение присутствия кого-то передалось и ей.

— Может, тебе, Вера, икону принести, от моего Федора осталась.

— Неси, если успеешь, — заплакала Вера Семеновна.

Когда Мария Ивановна встала и уже хотела уйти, подруга попросила ее взглядом наклониться к ней и, когда та наклонилась, прошептала:

— Если не дождусь Таню, то ты передай, что я прошу прощения за то, что не так воспитала ее, а потом еще и сама на нее за это обижалась.

Мария Ивановна вышла из больницы в смятенных чувствах, расстроенная, и заковыляла к остановке. Села в трамвай, но, проехав несколько остановок, увидев в окошко храм, сошла. Зайдя в церковь, заробев, остановилась, не зная, что дальше делать. Службы уже не было. Несколько женщин намывали полы. Она подошла к одной из них:

— Здравствуйте, извините, пожалуйста, а можно ли священника в больницу позвать к умирающей?

— Конечно, можно, милая. Сейчас батюшку Димитрия приглашу, и Вы с ним поговорите.

Мария Ивановна стояла в храме и смотрела на икону Божией Матери. «Как жаль, что я не знаю никаких молитв. А ведь в детстве учила с бабушкой какую-то молитву Богородице. Теперь уже не помню. Господи, ведь сама бабушкой стала, но ни своих детей, ни внуков молитвам не научила. Помру, и помолиться за меня некому будет», — с тоской подумала Мария Ивановна.

Неожиданно рядом с собой она услышала шутливую присказку, которую когда-то сама любила повторять своим ученикам в школе на уроках геометрии: «Биссектриса — это крыса, та, что шарит по углам, делит угол пополам».

Мария Ивановна, вздрогнув от неожиданности и удивления, повернулась и увидела того, кто это сказал. Но от этого ей стало не легче. Перед ней стоял высокий бородатый священник и улыбался. «Господи, неужели я тоже схожу с ума?» — в смятении подумала Мария Ивановна.

— Ну, Мария Ивановна, я вижу, Вы меня не узнаете, а я Вас сразу узнал.

— Нет, не узнаю, — растерянно сказала Мария Ивановна.

— Это потому, что в школе я был без бороды и рясы. Я Ваш бывший не очень прилежный ученик Тарасов.

— Господи, Дима, — всплеснула руками Мария Ивановна.

— Тише, Мария Ивановна, а то услышат и не поймут, я ведь теперь отец Димитрий. Лучше расскажите, что у Вас стряслось, а уж потом поговорим обо всем остальном.

Но Мария Ивановна вместо того, чтобы говорить, расплакалась, уткнувшись в рясу отца Димитрия, сквозь слезы только повторяла: «Дима, Дима, как я рада, что это ты».

— Ну не надо плакать, Мария Ивановна, — успокаивал ее отец Димитрий, поглаживая по голове, как маленькую девочку, седенькую, хрупкую старушку, когда-то грозного завуча средней школы № 37.

Наконец-то Мария Ивановна успокоилась:

— Дима, то есть, простите, отец Димитрий, Вы помните Вашу бывшую учительницу биологии Веру Семеновну?

— Как же я могу ее забыть, она со мной атеистическую работу проводила как с идеологически отсталым элементом, — засмеялся отец Димитрий. — А что с ней?

— Она в больнице умирает, я думаю, к ней надо съездить.

— От чего она умирает? — сразу посерьезнел отец Димитрий.

— Она выпила уксус.

— Тогда, Мария Ивановна, поспешим, если она помрет без покаяния, ее как самоубийцу нельзя будет даже отпевать.

Отец Димитрий сходил в алтарь, взял там портфель и провел Марию Ивановну к своему автомобилю. Когда они приехали в больницу, около кровати Веры Семеновны сидела ее дочь и плакала. У Марии Ивановны екнуло сердце: «Неужели Вера умерла?» Но нет, та оказалась еще жива. Увидев священника, она с благодарностью посмотрела на Марию Ивановну и прошептала:

— Спасибо, Машенька, спасибо.

Отец Димитрий попросил всех выйти и остался наедине с Верой Семеновной. Когда они снова вошли в палату, Мария Ивановна не узнала свою подругу. Черты лица ее разгладились, а глаза, наполненные слезами, смотрели спокойно, как-то отрешенно от суеты этого мира. Поманив Марию Ивановну к себе, она шепнула ей:

— Этот черный тоже встал и ушел вслед за вами, а теперь не возвратился.

Мария Ивановна с отцом Димитрием пошли на выход из больницы, а Татьяна осталась с умирающей матерью. Но, когда они уже шли по коридору, Татьяна догнала их и, обняв Марию Ивановну за плечи, сказала:

— Спасибо, тетя Маша, за маму. Я бы этого себе никогда не простила. Ну я пойду, посижу с ней, не ругаясь, хотя бы последние минуты, как когда-то в детстве.

Отец Димитрий довез Марию Ивановну до дома. По дороге она спросила его:

— Почему мы, которые учили и воспитывали других детей, со своими не можем найти общего языка? Почему они бывают такие злые?

— Я Вам, Мария Ивановна, скажу банальную вещь, но, на мой взгляд, верную. Ваше поколение обокрало детей, отняв у них Бога, а теперь вырастают обкраденные внуки, и они, сами того не ведая, мстят своим родителям за свое безбожное детство, за убиенных во чреве своих братьев и сестер, которых им так не хватает в жизни.

— Но ведь мы не были такими в детстве, хотя тоже практически выросли без Бога.

— Нет, Вашему поколению повезло больше, Мария Ивановна. Над Вашими люльками матери и бабушки еще пели молитвы.

— Да, наверное, ты прав, Дима. Я все пытаюсь вспомнить молитву Богородице, которую когда-то учила с бабушкой, и не могу.

— Наверное, эта молитва звучала так, — и отец Димитрий запел: — Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…

И тут вдруг Мария Ивановна все вспомнила. И уже рядом с отцом Димитрием сидела не старушка, а пробудившаяся от долгого сна девочка Маша из далеких голодных тридцатых годов. Эта маленькая девочка подхватила пение молитвы: «Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших».

Мария Ивановна радостно рассмеялась и начала петь «Богородицу» сначала. Отец Димитрий стал подпевать, они пропели ее всю и начали в третий раз.

В это время из школы возвращался Василий, который к своему великому удивлению увидел, как в «Жигулях» напротив их подъезда его бабушка сидит с бородатым священником и поет молитву. Бабушка его не заметила, а он разглядел ее лицо: оно светилось счастьем и покоем.