Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 10, 2003

• Название: Новый мир. № 10, 2003
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Все сказанное не отрицает, конечно, того, что в глубинном смысле Украина принадлежит Европе. М. Н. Катков писал, что Европа есть то, что основывается на фундаменте греко-римской древности. В освоении классического наследия Украина, увлеченная Польшей, шла впереди Великороссии и, более того, в продолжение длительного времени тянула ее за собой. Архангельский мужик, с которого все в новой России начиналось, учился в Славяно-греко-латинской академии, которую украинцы — низкий поклон им за это — основали в Москве. Но последующее развитие европеизма в культурных верхах России весьма осложняет для украинцев вопрос о том, простирается ли Европа (в культурном отношении) только к западу от них, или к востоку (точнее, к северо-востоку) она тоже в некотором существенном смысле присутствует.

Как бы то ни было, в языковом отношении большинство украинцев и сейчас примыкает к России. Это у нас складывается впечатление, что русский на Украине вытесняют, — а если верить авторам сборника, насаждение украинских школ — отчаянная и совершенно безнадежная попытка справиться с засильем русского языка. Тарас Возняк, например, пишет о «практически повальной и окончательной уже русификации Юга и Востока»; здесь люди «на самом деле живут в российском информационном пространстве, проникаясь проблемами государства Россия, и потому по большей части пребывают „россиянами“, а не „украинцами“». Даже в столице, утверждает Мыкола Рябчук, «государственного» языка практически не слышно, а попытки воспользоваться им публично нередко натыкаются на раздраженное: «Мы этого коровьего языка не понимаем» — или попросту: «Да говори ты на человеческом языке!..»

При этом никто из авторов сборника даже не помышляет о том, чтобы вернуться в лоно России. Как говорится, мы к ним всей душой, а они к нам всей спиной. Не случайно попытка составителя организовать диалог сорвалась: похоже, что авторов «Апологии Украины» просто не интересует, что можно услышать от российских коллег. Возможно, они не читали даже Г. П. Федотова, чьи статьи составили веху в осмысливании украинского вопроса русской интеллигенцией. Сужу по тому, что единственная в сборнике цитата из Федотова взята не из первоисточника, а из какого-то украинского журнала.

Поразительно единодушие, с каким авторы сборника считают, что до 1991 года Украина была «колонией» России. Это примерно то же самое, как если бы шотландцы посчитали свою страну английской колонией. У шотландцев есть, как известно, свой норов, свое наречие, существенно отличающееся от английского литературного языка, есть, наконец, давние счеты с Англией, из-за которых многие шотландцы и посейчас косо смотрят в сторону южных соседей. Но что-то я не припомню, чтобы Шотландию принято было называть английской колонией. Напротив, рядом с англичанами шотландцы всегда ощущали себя — и воспринимались остальным миром — как соимперская нация. А Р. Саути, Р. Л. Стивенсон и другие шотландцы в стихах и прозе так же приветствовали «Юнион Джек» на мировых путях, как это делали их английские собратья.

До некоторой степени подобным же образом и украинцы были в составе Российской империи (как и позднее СССР) соимперской нацией. Это настолько очевидно, что вполне может быть принято без доказательств. Дело доходило до того, что в окружении Александра II одно время всерьез подумывали о переносе столицы империи в златоверхий Киев, поближе к Константинополю (идею подбросил фельдмаршал А. Барятинский, который был сторонником «натиска на юг»).

Говорят, что Украина чувствовала себя ущемленной в части языка. Но украинцы, которые сами себя знали за русских, вольны были говорить по-украински с кем угодно, кто только их понимал (так по крайней мере было до 60-х годов XIX века). А что при петербургском дворе и в свете принято было пользоваться русским литературным языком, так это естественно. В лондонском свете тоже не принято было пользоваться шотландским наречием, как и в Париже — говорить по-провансальски; никому, однако, не приходило в голову считать на этом основании Шотландию и Прованс колониями соответственно Англии и Франции.

Повторю, что некоторая инаковость Украины в составе России не подлежит сомнению. Факты, однако, говорят о том, что в иные времена империя не только не мешала проявлениям инаковости, но сама способствовала им.

Все великие империи, видимо, стремятся к тому, чтобы объять необъятное. Об этом размышляли римские писатели IV–V веков, приходя к запоздалому выводу, что в свое время Риму было бы лучше воздержаться от захвата некоторых территорий, ставших для него только обузой, а в конечном счете способствующих начавшемуся распаду империи.

Нечто подобное произошло и с Россией. В 1795 году третьим разделом Польши Екатерина II фактически восстановила западную границу Киевской Руси (вне ее осталась только сильно полонизированная и сверх того еще и онемеченная Галиция). Но внутренне присущий империи импульс расширения толкал ее дальше, и спустя двадцать лет к России была присоединена сама Польша (примерно в границах наполеоновского Великого герцогства Варшавского). Великодушный Александр I, объединив две страны под одной державой, дал Польше относительно либеральную конституцию; более того, рассматривал ее как прообраз будущей российской конституции. Это, впрочем, хорошо известные факты; менее известно другое: ясновельможные получили возможность «тихой», но от этого не менее значимой религиозно-культурной реконкисты на территории, ранее присоединенной к России по трем екатерининским разделам. И так продолжалось фактически до польского восстания 1863 года. Применительно к этим годам выражение «лях создал хохла, чтобы насолить москалю», не вполне лишено смысла.

Восстание, которое Александр II назвал «бесплодным» (оно, впрочем, не для всех было таковым: один из моих прадедов, разгромив повстанцев, привез домой в виде «трофея» жену-польку, народившую ему потомство), между прочим, ставило целью не только восстановление независимости Польши в границах Царства Польского, но и присоединение к ней ранее отторгнутых украинских и белорусских земель. Лишь тогда в Петербурге осознали, что «домашний старый спор» ведется не только на поле брани, и лишь тогда воспоследовали ограничения на употребление польского и украинского языков[23].

Другим опрометчивым шагом на западном направлении было, по-видимому, присоединение Галиции в 1939 году — глубоко окатоличенного края, со времен Киевской Руси никогда не принадлежавшего России. Когда рассыпался СССР, Галиция (это четыре или пять областей) со всей доступной ей энергией потянула Украину «прочь от Москвы».

В результате Украина оказалась глубоко расколотой по географическому признаку; настолько, что, по мнению некоторых авторов, говорить о единой нации можно только с большой долей условности. «Лишь треть населения Украины, — утверждает, например, Рябчук, — имеет четкое национальное самосознание… Две трети — это не россияне и не украинцы, это „местные“… Потенциально они могут стать и россиянами, и украинцами, и даже гражданами Киевской Руси, а могут и сотворить — сколотить какую-то свою, херсонскую или криворожскую, нацию (наподобие „крымской“, которая, похоже, творится на наших глазах)». Особенно далеки друг от друга, чтобы не сказать враждебны друг другу, восточные украинцы и «западенцi», «бандерiвцi», которые, с точки зрения первых, «випендрюються», пытаясь говорить на своем «правильном» (то есть еще в XIX веке нарочито полонизированном) языке за всю Украину.

Можно сказать, что в этом конкретном отношении Украина как раз движется в сторону Европы, где мало-помалу размывается общенациональное (немецкое, итальянское и т. д.) чувство и, наоборот, усиливается чувство своей областной принадлежности.

В целом тяга украинской интеллигенции (или по крайней мере той ее части, чьи взгляды отразила «Апология Украины») в сторону Европы, конечно, сохраняется, только за последнее десятилетие она стала более выборочной. Многих нынешняя Европа отталкивает: если коротко — изменою своей собственной сущности. Если подробнее — равнением на американские модели, самодовольством толпы, проистекающим отсюда падением нравов; «брюссельской бюрократией», наконец. Такое отношение к Европе, точнее, к западной ее половине ныне разделяется частью интеллигенции в других странах Восточной (бывшей подсоветской) Европы, включая и саму Россию.

В то же время некоторое охлаждение в отношении Европы отнюдь не сопровождается (речь идет по-прежнему об авторах «Апологии Украины») потеплением чувств к восточному соседу. Напротив, вызывает настороженность процесс «белорусизации», как его называют, Украины — экономической экспансии России, проводимой теперь уже на капиталистической основе: более мощные российские олигархи скупают на Украине собственность и привязывают к себе тамошних олигархов, которым «западенская» символика незалежности не мешает ставить «себекарманные» интересы выше всего остального.