Оля Виноградова - Ты будешь нашей мамой?

• Название: Ты будешь нашей мамой?
• Автор: Оля Виноградова
• Жанр: Фэнтези

Этим миром правит кровь. Сотворенные и рожденные… Хозяева и носящие презрительную кличку эни — звери. Она человек, а значит эни. Ей всего двадцать и ее преследуют странные сны, однажды воплотившиеся в реальность, и тогда она умерла. Ненадолго. Ее вернули. Зачем? Он сотворенный, альв. Безупречный одиночка. За его головой ведут охоту сильные мира сего. Однажды он рискнул и проиграл. Ради чего?

---

Какая цель? Каждый восход совершать одни и те же действия. Погрязать в рутине. Оборачиваться в прошлое, провожая взглядом стремительно убегающее детство. Юность. Зрелость. Зачем?

Быстрым потоком проносятся картины поглощаемых жизней: счастливое супружество, предательство, вкус яда в чашке, пожар, щенок с отрубленным хвостом, разорение, крик младенца, цветы жасмина в детских ручках…

Она стояла с ослепшими глазами. Вот-вот, и среди частиц высосанных до дна душ мелькнет. Камень преткновения, о который рано или поздно все спотыкаются, но нет… Сплошной однообразный быт и суета сотворенных.

Оброненные спокойным тоном слова брата прочертили борозды в душе или что там у Нее вместо эфемерной, не поддающейся конкретному описанию субстанции… Девушка осмелилась засомневаться, а так ли Она права, как кажется? Незыблемо. Его незатухающие фразы молотом колотили по сознанию, нанося раны. Немного спустя поросшие коростой надуманностей, истекающие сукровицей недоверия. К себе. К прежним устоям, поддерживающим существование Разрушающей.

Нельзя было позволять себе расслабляться. Гонять по сотне кругов в голове одну и ту же мысль. Обсасывая ее, словно обглоданную мозговую косточку. «Ты ничем не отличаешься от них…» Девушка ожесточенно искала разницу. Глубинный смысл. Для чего они, и для чего Она? И не находила ничего, ибо сотворенные искали также: свою Нить, себя, богатство, власть, любовь… Им было мало, как и ей.

«Найти отличие от живых… страшно необходимо, иначе… Придется признать чужую правоту и согласиться. Уступить…»

Она ушла, оставив за спиной опустошенный селиум и завораживающую красоту ледяного царства. Не получив ответа на вопрос.

— В чем смысл жизни, Рогата? — спросила маленькая гномка пожилую кухарку бродячих артистов, отодвинув пустую тарелку.

— Что же, ты, деточка, — опешила женщина, — такие вопросы задаешь! Рано тебе еще о таком задумываться! Это старики пусть беззубые десна чешут, а ты просто поживи для начала. Супругом обзаведись, да детишек пяток нарожай. Глядишь, и поймешь, для чего жить надобно. Бабам, по крайней мере, — ухмыльнулась Рогата.

— Только в этом? Менять грязные пеленки? Просыпаться по ночам, вскакивать заполошно из-под бока храпящего мужа и нестись успокаивать голодного ребенка? Неужели этим можно быть довольной? — Касилла подперла пухленькие щеки руками.

— Ох, и дурная, ты. Глупая еще! — Рогата всплеснула руками в муке. — Посмотри туда, — она показала на соседний стол, где остались, в основном, мужчины, — Яков, Седрик, Ринар, Лионир и Ялт. Вот, для чего. Ради них стоит жить. Смотришь, какими ладными да пригожими они выросли — на душе теплеет. Хороших сыновей я воспитала для мира и тебе того же желаю, — женщина оттерла внезапно выступившую слезу.

— Но они же чужие тебе. Совершенно. Вас ничего не связывает. Вы разные люди… — девушка обняла колени и положила на них тонкий подбородок.

— Что же ты такое говоришь, девонька?! — кухарка ошеломленно присела на скамью. — Как так, чужие? Я их выносила, грудью выкормила, вырастила. Роднее них у меня никого нет. Душу свою на пять кусков разделила и все им отдала. Чужие…

— И? Что ты получила взамен для себя? — Касилла словно испытывала женщину. «Накричать хочется на малолетку неразумную, а жалко… Повзрослеет — поймет…»

— Взамен? — удивилась Рогата. — Когда отдаешь что-либо родным и близким или просто хорошим существам, то не нужно ждать, а хуже — требовать платы. Мир сам откликнется на искренность!

— Получается, ты живешь для других? В этом смысл твоего существования? — задала очередной вопрос гномка.

— Получается, так, — вздохнула кухарка.

В ее неприхотливой жизни такой разговор случился впервые. Застал врасплох. Она многое могла объяснить. Подсказать. Показать, как правильно делать. На пальцах рассказать деткам, что плохо, а чему стоит поучиться у старших. Каким советам внять, а где держать ушки на макушке и состроить хитрую мордочку. Касилла же обманчиво детским личиком, кажущейся невинностью смущала ее, задавая вопросы, присущие другому возрасту и другим людям. Более богатым. Не духовно, не опытом, но временем. Свободным от изнуряющей работы. Посвященным праздным размышлениям.

— А в чем смысл жизни твоих сыновей? — гномка продолжала гнуть свою линию в странной беседе.

— Не знаю… надо спросить у них… — растерялась больше прежнего Рогата. — Зачем тебе это знать, девочка? — кухарка чувствовала, что теряет нить. Путается в хитроумно расставленных под словесной водой сетях. Нет опасности, но взгляд женщины стал затравленным. Испугалась она худенькой чужачки с ее на редкость острым язычком.

Рогата подняла взгляд на собеседницу и приросла к месту. Что-то страшное смотрело на нее из не по-людски больших глаз. Ледяное…

— Круг… Друг за другом… А если что-то прервет его? Никто не захочет делиться собой с другими? Пожадничает? — разговор неуловимо сменил направление. Окрасился в голубовато-синие тона. Ни искры теплоты и дружелюбия.

— Это не повод поступать так же, — горло пересохло; чтобы успокоиться и унять невнятную тревогу, кухарка вытерла передником руку и допила отвар. Давнишний, уже холодный… — Взять хотя бы Якова…

— А что с ним? — перебила гномка Рогату.

— Не с ним, — женщина усмехнулась, почувствовав себя увереннее. — Глянь на него, — Касилла перевела взгляд на невысокого красивого атлета. Тот приветливо улыбнулся, поднял стакан в знак, что пьет за нее, и опрокинул его в рот. — Он любит тебя, а ты этого не замечаешь, как и цветов, и подарков, что он приносит тебе, но Яков не перестает надеяться. Вдруг ты ответишь ему взаимностью? — кухарка встала, обошла стол кругом и тихо прошептала. — Не мучай его, девочка. Сколько можно? Сердце — оно же не каменное…

— Любит меня? — гномка нахмурила белесые бровки и закусила губу.

— Пойду я… И так слишком много наболтала… — женщина решила отступить. В любви торопливость порой досадная помеха, и это тот самый случай. Холод из души лучше изгонять медленно. — Надо еще голубей проверить… — первый уголек должен протопить маленькую лунку, где взрастут семена ласки, щедро даримой Яковом девушке.

Посидев немного, дождавшись окончания веселого застолья, Касилла посеменила за фигурой атлета.

— Яков, — окликнула она мужчину и отошла под сень деревьев. — Можно тебя на вдох? — приглашающе указала на лесную тропинку.

— Чего тебе, маленькая? — он кивнул двоим младшим братьям, мол, ступайте. Те, отпустив пару скабрезностей, скрылись за снежным занавесом, смеясь собственному юмору. — Не слушай их. Ты не замерзла? — не дожидаясь ответа, он стянул теплую куртку и укутал в нее девушку.

— Спасибо, — гномка уткнулась в плечо атлету. — Мне одиноко, Яков. Поговори со мной, — малость капризно попросила девушка. Мужчина прижал к себе невесомую фигурку. Обнял большими руками, стремясь защитить от всех, кто посмел причинить боль его любимой. «Опять друзья-товарищи на ее счет прошлись небось… завтра он им покажет…»

— Тебя кто-то обидел? Только скажи, и я…

— Нет. Все хорошо, правда! — девушка обеспокоенно завозилась в уютных объятиях. — Рогата сказала, что ты меня любишь. Это так, Яков? Ответь мне! — голосок прозвучал. Ясно. Звеняще. Требовательно и трогательно одновременно. «Милая… Родная… Долгожданная…» Но отчего-то простые слова не желали покидать перехваченное волнением горло мужчины.

— Я… Малышка… — Яков смутился. Запустил пятерню в волосы и пригладил взлохмаченный вихор. Отодвинулся от хрупкого тела гномки и прошелся вперед-назад. — А ты? Ты тоже меня любишь?

— Ответь… — глухо попросила девушка.

— Люблю! — он сдался. Опустился на колени, в снег. — Не могу я так больше! Сжалуйся надо мной, Касилла. Будь моей! Обещаю, я сделаю все, что ты захочешь…

Гномка приблизилась. Обвила ручками жилистую шею:

— Поцелуй меня… — она прикрыла глаза. В ожидании.

Он коснулся сухими обветренными губами ее карминного ротика. Благоухающего ароматом. Первых цветов. Яков пил медовую сладость поцелуя. Маленькими неспешными глотками. Отрываясь. Бормоча влюбленные глупости. И приникая вновь. Он успевал. Считать. Вдохи до ее ответа на выражение его чувств или пощечины. Он знает — женщины такие непредсказуемые…

Приоткрылись губы. Налились ручки белые силой так, что хрустнули позвонки у мужчины. Инстинктивно он дернулся, но девушка держала крепко.

— Сладко? — прошептала она.

— Касилла?! — атлет, оцепенев от ужаса, смотрел на темноту. С лицом безгрешности.

— А мне-то как…

Яков больше ничего не испытывал, за исключением мертвенного холода. Долго. Очень долго продолжалась пытка…

Артисты нашли их рано утром на следующий восход. Стылый труп друга. Брата. Зареванную, растрепанную девушку. Подле него. Горе Касиллы было настолько очевидным, что принять влагу на щеках за слезы радости не посмел никто. Не шевельнулись подозрения. Ни у кого. А вечером гномка поднесла зажженный факел к погребальному костру. И лихо. Отплясывали страстный танец языки огня в фиалковых глазах…