Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 5, 2003

• Название: Новый мир. № 5, 2003
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

гремел хор припев.

Она выловила картофелинку. Если положить кислое, не разварится. Впрочем, картошка была почти готова. «Встретят нас ветра, стужа и жара…» — подпевала Вера, постукивая ложкой по краю кастрюли. Вода сильно бурлила. Она все мечтала раздобыть где-нибудь подходящий кусок жести, небольшой такой, квадратненький, — класть на плитку, когда не нужно сильного жара… а на него кастрюлю… все не находился такой. Даже Гошу просила.

Пусть несется весть —
Будут степи цвесть!..

Эти полкуплета она поддержала только невнятным мычанием, потому что как раз взялась осторожно сливать с доски в кастрюлю лужицу помидорного сока и в силу тонкости процесса была вынуждена, сама того не замечая, помогать себе языком: упершись в нижнюю губу, его кончик повторял все движения рук. Но вот Вера смахнула в кастрюлю сами помидоры и подхватила напоследок: «Партия велела — комсомол ответил: есть!..»

Скоро варево снова закипело, и поджаренный лук (а еще тонкая соломка последней морковочки) клокотали напоследок вместе с картошкой и помидорами. Под самый конец Вера бросила три лавровых листка, щепотку красного перца, досолила, с удовольствием потянула носом, выдернула шнур из розетки и накрыла кастрюлю крышкой.

6

Она стояла у окна, опершись локтями о подоконник, смотрела на улицу и размышляла насчет приправы.

Гоша любил посыпать суп мелко нарезанной зеленью — лучше, конечно, укропом.

В Ингичках-то Вера, как приехали, нашла лоскут подходящей земли невдалеке от дома, вскопала, посеяла кое-какую мелочишку. Неказистое, да свое, только поливать не ленись. Потом и редиска пошла. А тыква только цвести надумала, и пришлось все бросить — сюда двинулись, на рудник. Рассчитывала и здесь земледельничать. Не тут-то было: камни да дресва. Карагачи кое-как держатся, но глядят невесело — им тоже без воды грустно. А то еще ветер налетит из степи — будто горячую духовку открыли. Да еще с песком. Какой уж там укроп, когда даже у акации листочки сворачиваются…

Поразмышляв подобным образом, Вера заключила, что нужно наведаться к Нине Самоходовой, хозяйственной и самостоятельной женщине. Конечно, Нине тоже негде было разжиться зеленью, и рассчитывать на это не стоило. Однако зимой Вера привезла из Хуррамабада большой кулек сушеного укропа. И Нине не пожалела, отсыпала несколько стаканов — в качестве подарка. Свой-то они давно съели, а у Самоходовых, может быть, остался… хотя бы щепотка-другая.

Вздохнув, она уже хотела было набросить платье, чтобы сбегать на другой конец поселка к Нине, — когда заметила грузовик, выруливший из-за дальних кибиток и вперевалку пробирающийся теперь по неровной дороге вдоль обрыва.

Машина была похожа на Гошину — на ту то есть, что в геологической партии: такой же кургузый «ГАЗ-63» с брезентовым верхом.

Возможно, это была машина Рудоуправления, просто Вера не примечала ее прежде — все другие машины Рудоуправления были «будками» с железными верхами кузовов.

Между тем грузовик миновал «инженерный» и ненадолго скрылся за соседними домами. Дорога там расходилась на две. Левая вела вниз, к руднику и фабрике. Грузовик показался на правой — значит, ехал сюда, к Рудоуправлению и восточной части поселка.

Он был уже совсем близко, но лобовое стекло блестело на солнце, и толком разглядеть ничего не удавалось. Тем не менее Вере почудилось, что она узнала лысую голову Петровича. Но откуда было взяться Петровичу в этой машине? Петрович с Гошей в Зирабулаке… и приедут они поздним вечером, а сейчас только третий час.

Грузовик свернул, и стекло перестало блестеть.

Точно, Петрович за рулем! А рядом Гоша… или не Гоша?.. Человек был похож на Гошу… но почему-то сидел свесив голову и студенисто мотался вправо-влево всем телом, когда грузовик переваливал ухабы.

Ойкнув, Вера стряхнула оторопь, изо всей силы хлопнула по локтю ладонью — клоп, гад такой, уже успел выбраться из щели подоконника! — стерла кровь и застучала по лестнице, на бегу оправляя подол.

— Ну, Веруся, ёшкин кот, — сказал Петрович. — Принимай.

Он уже стоял у правой дверцы, помогая Гоше выбраться из машины.

— Господи! — шепотом сказала Вера и прижала кулак ко рту. — Что с ним?!

— Ну, тихо, тихо, — сказал Петрович, ставя Гошу на ноги. — Торопиться нету…

Гоша попытался схватиться за кронштейн зеркала, но промахнулся. Едва не повалившись, он все же кое-как выправился и теперь виртуозно стоял, чуть только покачиваясь и переступая.

— Фр-р-р-р… вый да куку… ум…

Молвив это, Гоша оставил застенчивые попытки свести на лице жены косые, как у эпилептика, глаза, наотмашь поймал-таки ускользающий кронштейн, обвис на нем и пригорюнился.

— Что? — ошеломленно переспросила Вера. Она шагнула, схватила его за рубашку и стала трясти: — Ты что? Ты что?!

Гоша облизывался и моргал.

— Вагон-то с сортировки не подали, ёшкин кот, — вступился Петрович с таким выражением, будто это именно он был виноват, что не подали с сортировки вагон. — А как раз Кудряшов и заедь… Ему-то как слону дробина, а этих маленько того… — Он развел руками и добавил урезонивающе: — Ну жара же!..

— А Лобачев? — взвизгнула Вера.

— Лобачева я Таньке евонной сдал…

Петрович крякнул, подтянул штаны под пузо, волосатым арбузом прущее из расстегнутой рубахи, и полез поскорей от греха подальше в кабину.

— Ты ему потом кисленького чего, — сочувственно сказал он, когда Вера отцепила Гошу от кронштейна. — Айранчику, бывает, хорошо…

— Айра-а-анчику! — кричала Вера вслед, мелкими тумаками поддерживая мужа в вертикальном положении. — Дрына вам всем двухметрового! Айранчику! Да стой же ты, калоша!..

7

Плакать? — ну никак, ну просто никак нельзя было плакать!

Она быстро шагала, не разбирая дороги, не замечая, что подол платья весело закидывается, косточки на сжатых кулаках побелели, а закушенная губа готова объявить любому встречному о Вериных горестях точно так же, как и тщетно сдерживаемые слезы.

Солнце давно перевалило зенит, жгло землю и плавило воздух, и куда ни взгляни все слоилось и текло в зыбком мареве: горячие камни, убитая зноем трава, ветви карагачей и акаций; эти, казалось, поджимали листву, как поджимает пальцы и отдергивает руку человек, тронувший пламя. Горло першило от зноя, и заунывное, с плавным переливом дребезжание цикад было тусклым, угнетающим фоном, на котором погромыхивание и скрежет хозяйственной жизни, доносившийся от рудника, казался механическим отражением бесполезных человеческих усилий.

Вера дернула дверь и, сбросив на крыльце шлепанцы, вбежала в библиотеку.

Должно быть, Надежда Васильевна только что протерла полы — доски кое-где темнели влагой, и мокрая тряпка лежала у порога. Окно было занавешено большим лоскутом хлопкового равендука. Сумрак библиотечной комнаты казался довольно прохладным.

— Надежда Васильевна! — звенящим голосом сказала Вера.

Надежда Васильевна подняла голову от толстой тетради, в которой что-то писала, и посмотрела на нее поверх очков.

— Пусть Крупеннов меня в Зирабулак отправит! — выпалила Вера и хлопнула о стол прочитанной книгой — это был второй том «Войны и мира».

— Господи! — сказала Надежда Васильевна. — Что случилось?

— Мне в Зирабулак! — снова пальнула Вера. — В райком комсомола! Путевку на целину! Я на целину уезжаю! Попросите Крупеннова… то есть Петра Васильича… пускай, как машина пойдет, меня захватят!

— А с Гошей-то почему ты не поедешь? — недоуменно спросила Надежда Васильевна. — Он же часто в Зирабулаке бывает.

С Гошей!

Вера уже раскрыла рот, чтобы растолковать Надежде Васильевне, что с Гошей у нее теперь ничего общего нет и не будет и что именно поэтому она хочет получить комсомольскую путевку на целину — чтобы уехать навсегда и никогда с ним не видеться. Она хотела сказать все, как было: что Гоша напился пьяным, что она еле втащила его в комнату, что он два раза падал на лестнице, а потом наискось рухнул на раскладушку, отчего та завыла всеми пружинами, и захрапел, свесив голову, как дохлая курица. Хотела добавить, что они с Лобачевым бросили работу и приехали с полдня домой — потому, видите ли, что с какой-то там сортировки не подали какой-то там несчастный вагон! Вот такие они баре — подать им надо! а не подали, так они фырк — и уехали! А между прочим, очень может быть, что его подали позже — и что толку? Это как же получается? — хотела сказать она. Кто-то тратит рабочее время, подает им вагоны, а они уже пьяные укатили на рудник! А между тем люди в шахтах, в забоях, в мартенах, на льдинах… у нее просто дух захватывало, как хотелось все это сказать!.. да, на льдинах!.. и на той же целине, куда она скоро уедет!.. под палящим солнцем водят стальных коней! И никто, между прочим, не бросает работы, чтобы нажраться как свинья и валяться куском говядины на раскладушке! И еще она хотела сказать, что на советского человека какие только испытания ни обрушивались — и все равно он шел до победы, трудился до конца; а если он может из-за какого-то несчастного вагона на этой жалкой станции Зирабулак — кто ее вообще знает, эту станцию?! вот целину все знают, а Зирабулак кто?! — если он может напиться на неведомой этой станции и пьянее грязи приехать к беременной жене, то какой же он после этого советский человек?! Он не советский человек, нет! А если он не советский человек — то она с ним рядом и минуты не проведет: на целину! да, на целину — водить стальных коней! и пусть дадут немедленно путевку!..