Жак Ле Гофф - Герои и чудеса средних веков

• Название: Герои и чудеса средних веков
• Автор: Жак Ле Гофф
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос

---

Мода на единорогов, как можно видеть, продолжилась и в XVI веке. Она объединяет вкус к красоте форм с учеными поисками чудесного в реальности и с исследованием противоядных и спиритуалистических свойств. Существовал и художник, посвятивший единорогу значительную часть своего наследия. Это Жан Дюве, гравер, ювелир и чеканщик медалей. Среди работ Дюве, ювелира Франциска I и Генриха II, гравюры на тему «Истории единорога» (около 1520 года), и при жизни он удостоился прозвания «повелитель единорога». Такого рода интерес к единорогу, находящийся где-то между наукой и мифом, по всей видимости, дожил и до XVII века, поскольку в описи имущества такого знатного коллекционера, каким был Мазарини, обнаружили следующую запись от 1661 года: «Рог единорога высотой в 7 футов или около того, в чехле из сафьяна левантийского, красном с золотой обшивкой, стоит все вместе 2 марки».

В XIX веке единорог переживает уже привычное нам возрождение средневекового имагинарного. Он вновь возникает в живописи символистов, вдохновляя на подлинные шедевры таких живописцев, как Моро, Бёклин, Дэвис. Перешагнуть из Средних веков в западноевропейское имагинарное единорогу помогли, по всей видимости, изящество облика и те богатые потенции его как символа, благодаря которым его образ можно найти и в гностицизме, и в алхимии, и в иудаизме, и в восточных верованиях. На Западе единорог до сих пор живет в основном в виде эмблемы, будь то магазинная вывеска, или название корабля в популярном комиксе про Тинтина, или герб футбольного клуба Амьена. При этом именно от единорога стоило бы ожидать нового воскресения более, чем от других чудесных персонажей Средних веков.

В 1993 году великий датский скульптор Йорн Роннау создал два прекрасных скульптурных изображения рога единорога. Он заявил, что единорог его «интересует как превосходная метафора великой мистерии природы». И в качестве источника вдохновения назвал трактаты алхимиков «о природе глубочайшего познания». Так что Средние века свою монополию на европейское имагинарное утратили.

МЕЛЮЗИНА

С Мелюзиной в эту книгу входит тема сказочной героини.

Имагинарный мир кажется отражением мира земного, а тот земной мир, с которым мы имеем дело, по выражению Жоржа Дюби, имеет главным образом «грубый мужской облик Средневековья». И все-таки женщины, или, по крайней мере, некоторые из женщин, не только пользовались общественным почетом и признанием, не только обладали значительной властью — чаще, по правде сказать, через брачные узы, — но и в имагинарном Средних веков женщина зачастую выступает как важный компонент: не забудем, что Средневековье — это эпоха, когда христианство в Европе всячески почитало всемогущий образ женщины — Девы Марии.

Мелюзина относится к другой интересной группе средневековых существ женского пола — к царству фей. Феи для мужчин и женщин Средних веков — как о том свидетельствуют тексты раннего Средневековья — дальние потомки античных парок, их прозвание, на позднелатинском наречии, fatae, обнаруживает связь с судьбой —fatum, и вот эти-то феи мало-помалу встроились в христианское имагинарное, которое и разделило их на добрых и злых. Средневековые феи делают и добрые и злые дела для людей, а их деятельность в обществе протекает в основном как посредничество в отношениях пары. Мелюзине же выпала особенно тесная связь с понятием и хитросплетениями происхождения средневековых родов. Однако в этих феях, и прежде всего в Мелюзине, есть сложность, определившая контрастный и даже противоречивый образ женщины и четы Средневековья. Одни и те же женщины, одни и те же пары являются одновременно носителями и добра и зла, участницами чудесных историй, как добрых и волшебных, так и устрашающих. Ни одна героиня не проясняет нагляднее Мелюзины ту истину, что никакое человеческое существо не может быть абсолютно добрым или абсолютно злым.

Мелюзина как персонаж появляется в Средние века в XII и начале XIII века сперва в литературе на латинском языке, а потом и на местных наречиях. Между началом XIII и концом XIV века эта женщина-фея все чаще прозывается именем Мелюзина, которое связывает ее с большой семьей крупных сеньоров с запада Франции, семейством Люзиньян. В критическом труде о дворе Генриха II Английского, De nugis curialium, клирик Готье Maп рассказывает историю о молодом господине с длинными зубами по имени Хенно. Сей Хенно встретил в нормандском лесу юную очень красивую девушку в королевских одеждах, которая плакала горькими слезами. Она призналась ему, что спаслась после кораблекрушения, что утонувший корабль должен был доставить ее к французскому королю, чтобы тот женился на ней. Хенно и прекрасная незнакомка влюбились друг в друга, поженились, и она родила ему много прекрасных детей. Однако мать Хенно заметила, что девушка, прикидываясь набожной, избегает присутствовать при начале и окончании мессы, боится окропления святой водой и причастия. Заподозрив неладное, она проделала дырочку в стене спальни невестки и увидела, как та совершает омовение, превратившись в дракона, и затем снова принимает человеческий облик. Наученный матерью Хенно отвел жену к священнику, который окропил ее святой водой. Она выпрыгнула в окно и рассеялась в воздухе, перед этим испустив страшный вой. Во времена Готье Мапа еще живы были многие из потомства Хенно и его жены-драконицы.

В другом широко известном произведении, Otia imperialia, начала XIII века английский клирик Гервасий Тильбюрийский рассказывает историю о Раймонде, владельце замка Руссе, встретившем на берегу реки неподалеку от Экс-ан-Прованса роскошно одетую красавицу, сразу обратившуюся к нему по имени и позже ставшую его женой, при условии, что он никогда не пожелает увидеть ее обнаженной, а если так все же случится, то он потеряет весь достаток и благополучие, каковое она принесет в его дом. Пара жила счастливо, Раймонд разбогател, наслаждался жизнью и обладал завидным здоровьем, у них родилось много прекрасных детей. Однако любопытный Раймонд однажды сорвал занавесь, за которой жена у себя в спальне купалась в бочке. Прекрасная супруга превратилась в змею и навсегда исчезла, нырнув в бочку. Лишь кормилицы иногда слышали ее по ночам, когда она приходила, никому не видимая, взглянуть на малых деток своих. Когда эту историю обработают и обновят, то появится много изображений — подтверждением чему служит иконография — Мелюзины, улетающей через окно или взмывающей прямо с крыши в образе крылатого дракона и потом ночной невидимкой приходящей к своим маленьким детям.

В фольклористике этот сюжет называется историей о нарушенном запрете. Можно предположить, что самой древней героиней подобной легенды о сверхъестественном существе, вышедшем замуж за смертного, поставив ему множество условий, и исчезнувшем навеки в тот момент, когда они были нарушены, является известный в индоевропейской мифологии образ нимфы Урваши.

Однако — если отрешиться от символического смысла предательства, имевшего особенное значение для средневекового общества, основой которого была верность, — главная суть этой истории кажется мне состоящей в изначально и полностью дьявольском — ибо именно таков смысл дракона и змеи — характере этой женщины-животного, ставшей женой и матерью. В особенности же в мифе о Мелюзине с пугающей двойственностью отражен путь, ведущий в феодальном обществе к процветанию. Мелюзина предлагает своему смертному супругу богатство и достаток в том смысле, в каком Запад понимал их в XII и XIII веках: выкорчевывание лесов, и самое главное — строительство замков, городов и мостов. Вдобавок в ней как в необычайно плодовитой родительнице воплощен и стремительный демографический скачок тех времен. Мы с Эмманюэлем Ле Руа Ладюри назвали ее «матерью-целинницей». Это фея феодального времени. Ее образ рисуется в большой степени положительно — она добра, деятельна, плодовита и в конечном счете оказывается несчастной поневоле, пав жертвой предательства. А вот люди Средних веков не оставались равнодушными к ее дьявольскому происхождению, видя в ней прообраз Евы, которой не может быть искупления.

Крупная феодальная королевская династия Плантагенетов, графов Анжуйских, в XII веке ставших английскими королями, в глазах средневековых людей воплощала потомство Мелюзины, властное и демоническое, особенно с учетом бесконечных распрей внутри семей, между королем и королевой, между королями и сыновьями. И английский король Ричард Львиное Сердце, как отметил в начале XIII века Жиро де Барри, с полным правом отвечал тем, кого приводили в изумление эти внутрисемейные раздоры: «А с чего это, по-вашему, все должно быть иначе? Разве мы все не дети Дьяволицы?».