Николай Глебов - Ночная радуга

• Название: Ночная радуга
• Автор: Николай Глебов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Эта книга — о благодарной любви человека к природе, об удивительных встречах с ней, о ее красоте и богатстве. Герои многих рассказав — дети. Авторы сборника — писатели Урала.

---

Егерь смотрел на притихшего олененка, почесывал ему за ухом и словно лесную сказку рассказывал. Ребята стояли кружком, слушали и представляли трудную и таинственную жизнь загадочной Беловежской пущи.

...Оленя выручают ноги. Поэтому олениха-мать с первых же дней учит олененка быстро бегать. Покормит его, и... понеслись наперегонки с ветром. Вскоре олененок уже не отстает от матери.

А если отстанет... Значит, нездоровый, слабенький. Не выжить ему. Люди с ослабевшим ребенком идут к врачам, лечат своего малыша, везут в санатории, на море... А что олениха-мать сделает, чем поможет своему детенышу? Ведь всюду опасность угрожает. Вон рысь навострила-когти на дереве... Волк скалит страшные клыки... У оленей же ни когтей, ни зубов. Одни ноги! И олениха оставляет своего олененка. Может, и плачет, а уходит. Все равно он не жилец на белом свете. Так лучше пусть один погибнет, чем двое.

— Только, по всему видать, нашего олененка мать не бросила, а к людям привела. Душевная у него мать, — продолжал Иван Кузьмич.

— Кто вам сказал?

— Как вы узнали? — послышались вопросы.

— Сам вижу, — заулыбался егерь и даже подмигнул своим слушателям. Русая коротенькая бородка закрывала всю нижнюю часть его лица, от уха до уха. Поэтому только по глазам можно было понять, серьезно он говорит или смеется. А сейчас глаза прищурились, улыбались.

— Поглядите, какой он взъерошенный. Вся шерсть клочьями. Это мать-олениха его языком нализывала, уговаривала, успокаивала, мол, я-то чем помогу тебе, сынок? Рук у меня нету... А добрые люди не дадут погибнуть, с ладошки тебя накормят. Иди к ним, не бойся. Да сама и привела к деревне, да поди-ка вслед ему глядела, пока он по улице ковылял. Я так думаю... Где же ему, трехдневному несмышленышу, догадаться к людям-то идти? Что он еще в жизни понимает?! Нет, мать его к нам привела, не иначе. И мордой легонько в зеркальце подтолкнула: иди, мол, сынок, спасайся...

Видите, на задке у него светлое пятно? Зеркальцем называется. Подрастет олененок, все пятнышки на шкурке слиняют. А это — на всю жизнь остается. Нападет хищник, олень топнет копытцем, сверкнет зеркальцем — и был таков. Догони, попробуй!

Глаза у Ивана Кузьмича вдруг стали грустными.

— Да-а... — протянул он в раздумье. — А нашему малышу в лесу не побегать. Не сможет он там жить. Не прокормиться ему...

— Мы будем его кормить! Молока принесем, хлеба, — загалдели ребятишки.

— Вот и ладно.

Олененка поместили к егерю в сарайчик и назвали Степой.

Иван Кузьмич надел на голову порыжевшую от солнца и дождей фетровую шляпу и стал похожим на гриб-боровик. Такой же крепенький, коренастый!

— Пусть он отдыхает. Часа через два опять покормите теплым молоком. А я — в лес. Может, еще кого надо спасать.

— И мы с вами, — вызвались желающие.

— Нет-нет! Я — один. Лес, он тишину любит...

* * *

С каждым днем Степа набирал силы. Он приспособился сбоку языком прихватывать резиновую соску и ловко выдаивал молоко. По сарайчику разгуливал спокойно и даже пытался подпрыгивать на месте: каждому малышу хочется поиграть. Людей он нисколько не боялся.

Ранки от укусов разных паразитов на коже начали заживать. Открылись глаза, — блестящие, черные и большие. Радовались ребята: подняли на ноги олененка, спасли. Только Иван Кузьмич хмурился. Он переживал за Степу. Сколько в этом сарайчике перебывало разных жильцов! Оленята, лосята, кабанчики... Даже зубренок побывал. Подбирал их егерь по лесу, ослабевших, погибающих. Потом спасал и выпускал на волю. Беги, малыш, там тебе лучше.

А Степу не выпустишь. Куда он со своей длинной губой? Пропадет он на воле...

Только напрасно тревожился егерь. Никто не ожидал, что судьба олененка так круто изменится. Как в сказке или в кино.

* * *

...Как-то раз к домику егеря подкатил небольшой автобус, разрисованный веселыми картинками. Там был клоун с улыбкой во все лицо, медведь на самокате, обезьянка в чепчике. На автобусе написано коротенькое, но такое волшебное слово, — «цирк».

Из автобуса вышла тоненькая девушка в голубом спортивном костюме. Она очень была похожа на Снегурочку. Такая же беленькая, румяная, с голубыми глазами. Словно из сказки появилась.

— Ваша помощь нужна, — обратилась она к егерю и подала бумагу. А в той бумаге было сказано, что один из Белорусских цирков надумал создать группу дрессированных животных из Беловежской пущи. А что? Медведи есть, львы, тигры, верблюды на манежах выступают. Даже обезьяны, бегемоты и слоны. А вот таких животных, — всяких-разных, — в цирках еще не бывало. Здорово должно получиться!

Только вначале их надо вырастить, воспитать, а потом обучать цирковым наукам. К егерю, Ивану Кузьмичу, большая просьба: помочь отловить детенышей.

— Это можно, — согласился егерь и в тот же день притащил в мешке двух крошечных волчат, похожих на щенков.

— Давно логово приметил. А тут мать в капкан попала, вот я и забрал их, — объяснил он девушке из цирка. Так он и ходил в лес один с мешком. На просьбы девушки взять ее с собою только головой мотал:

— Не-е... Одному в лесу сподручнее. Ты уж не сердись, Танюша. Вот на кабанчиков — вместе пойдем.

Сам приносил из леса то заморыша-лисенка, то сироту-енотика. Так что Тане работы хватало: за всеми надо ухаживать, покормить, приласкать. Да еще вытаскивать из шкурок разных паразитов, которые особенно нападают на маленьких. Ей помогала целая орава ребят.

Однажды Иван Кузьмич принес из леса олененка. Не в мешке, не в кошелке, а на руках принес, осторожно, как малого ребенка.

— Оленята на свет появляются. В апреле, в мае только успевай подбирать вот таких слабаков. Видно, мать бросила. Да уж больно плох, — объяснил он Танюше, передавая олененка.

А тот был чуть живой. Головка с длинными заячьими ушами так и клонилась, свешивалась. Олененок совсем не шевелился. И только по тому, как поднимался тощий животик, и можно было определить, что он еще дышит, еще не умер.

Таня чуть не плакала, стараясь вернуть олененка к жизни. Она открывала его рот, совала соску. Но рот так и оставался открытым, а молоко выливалось: глотать зверенок не мог, сил не было.

Однако Таня не оставила олененка в покое и понемногу, по капельке, лила ему в рот подогретое молоко. Наконец олененок очнулся от голодного обморока, фыркнул, дернул ножками и сделал первый глоток, затем другой..

— Жить будем! Ай, молодец! — обрадовалась Таня и поспешила к волчатам: заскулили по-щенячьи жалобно-жалобно. Есть захотели. Затем кинулась к голодным лисятам — рыжему и черно-бурому. Так и металась от одного зверька к другому, ни на минуту не зная покоя.

— Завтра едем за кабанчиками. Выследил, где матки с поросятами пасутся. Приметил одну многодетную, — сообщил раз Иван Кузьмич.

Таня впервые увидела диких свиней. Они во многом отличались от домашних. И расцветка другая: не белые, не розовые, а совершенно черные, с длинной щетиной на спине. И морды длинные, толстые, чтобы легче перепахивать землю. Паслись они на небольшой поляне, возле которой в густых зарослях кустарника бесшумно остановился цирковой автобус.

Матери-свинухи по самые глаза зарыли морды в землю, что-то искали, жевали и чавкали. А вокруг них бегали поросята. Мно-ого! По 12—15 штук возле каждой мамы. Природа разрисовала их пушистыми полосками, коричневыми и желтыми. В этой окраске поросята напоминали маленькие тюфячки. Очевидно, с такими полосками удобнее прятаться в траве, возле пня, под сваленным деревом. Замер, затих — и не видать его.

Свиное стадо охранял огромный кабан-секач с желтыми загнутыми кверху клыками. Грозный вид у секача, страшный, лучше с ним не встречаться.

— Вон к той надо подползти незаметно. Видишь, одни едят, а другие вокруг бегают, места за столом не хватило. Штук восемнадцать у нее, не меньше, — шептал егерь Тане на ухо, когда они залегли в укрытии возле поляны. — Как выстрелю, хватайте поросят — и к машине. Да поскорее!

Выстрелил он сразу из двух стволов своего охотничьего ружья. Грому получилось много! Взрослые свинухи заметались, поросята подняли визг. Даже кабан-секач бросил стадо и помчался в лес.

Но вот он опомнился, повернул обратно и с диким ревом устремился за машиной, яростно сверкая клыками и налитыми кровью глазами.

— Вовремя, успели. Он ведь, кабан-то, как танк прет и не сворачивает. Все рушит на пути. Никого не боится — ни волка, ни медведя, — рассказывал по дороге Иван Кузьмич. — Чуть мы замешкайся, он бы и на машину напал. Шины пропороть клыками для него плевое дело. Несдобровать бы нам...

Поросята жалобно повизгивали на руках у людей. Пятачки у них розовые с дырками, как и у домашних поросят. Только морды длинные, будто их тянули-тянули и вытянули.

Особенно один возмущался людской бесцеремонностью. Кто посмел потревожить?! Можно сказать, из-за стола вытянули, выкрали! Где моя мама?! Поросенок дрыгался, извивался в Таниных руках и оглушительно визжал.