Сандро Веронези - Спокойный хаос

• Название: Спокойный хаос
• Автор: Сандро Веронези
• Издательство: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0598-5

Знаменитый итальянский писатель Сандро Веронези в романе «Спокойный хаос» через сложные драматические коллизии основных героев выводит читателей к простой истине: человека надо принимать таким, какой он есть. Человеческая натура с ее обыкновенностью и героизмом, силой и слабостью, разумом и инстинктами является главным объектом исследования автора романа.

За эту работу писатель удостоился нескольких престижных литературных премий (в том числе — итальянская премия Стрега и французская премия Фемина) и одного религиозного скандала: у читателей-католиков вызвало негодование подробное описание акта содомии. В целом же С. Веронези предложил нам очень важное произведение, зрелость и глубина которого схватывают самую суть человеческих отношений.

---

— Ну, а потом, что же случилось? — нехотя спросил я, у меня не было никакого желания знать продолжение этой истории. Что бы ни случилось, это было что-то очень скверное.

— Что случилось? — переспросил он, рассмеявшись. — Просто кромешный ад какой-то, вот что случилось. В течение прошлого лета она еще пару раз повторила свои фокусы. Франческа говорила какую-нибудь ужасную, или абсурдную вещь, а когда я ее просил повторить то, что она сказала, она произносила абсолютно нормальную фразу абсолютно таким же голосом, и я сдавался. Однажды за ужином я попросил ее передать соль, очень вежливо, заметь, попросил, а не обвинил ее в том, что ее долбаный салат был совершенно пресный, я просто попросил передать мне соль и даже сказал: пожалуйста, а она, передавая соль и улыбаясь, мне и говорит: «Засунь ее себе в задницу» — богом клянусь. А я: «Что ты сказала, Франческа?», а она: «Правда, салат недосолен». А потом в августе, на яхте, когда мы причаливали в Порто-Веккио, с нами была еще пара друзей, мы вместе совершали круиз, Франческа проходит возле меня с кранцами в руках и говорит: «Это в последний раз, поганый ублюдок!» Наши друзья обернулись на нас и уставились на нее с изумлением, а я: «А?», а она так это с невинной улыбочкой, как ни в чем не бывало и говорит громко, чтобы я расслышал: «Я сказала, что кранцами займусь я!» Вот что случилось!

Здесь он прервал свой рассказ и расхохотался как безумный, потом успокоился и спросил у меня, что за диск мы слушаем. Я ответил ему: «Radiohead», и он притих, стал прислушиваться. Как раз в этот момент в песне звучали такие слова: «We are accidents waiting to happen»[24], и он сказал, что ему нравится эта песня. Было ясно, что он не закончил свой рассказ, спустя несколько минут, он продолжил:

— Но то, что случилось вчера вечером, было чересчур. Вчера вечером она и вправду перешла все границы приличия. Я не могу больше так жить, Пьетро. Вчера вечером ей это сказал. Франческа, сказал я ей, с тобой что-то не так. Ты говоришь страшные вещи и даже не замечаешь этого. Я больше не могу притворяться, что ничего не случилось. Спокойно, не нервничая, я ей это так и говорю. Сегодня вечером за ужином ты такое выдала Фиоренце, и это при всей-то компании, ведь все это слышали, что ты себе думаешь? А она снова у меня спрашивает: «Ну, и что же, по-твоему, я такого сказала?», и я ей повторил слово в слово, я никогда это не забуду, и она туг же вышла из себя, мгновенно, бу-у-м, как в тот вечер с Тардиоли, при всем при том, что после этого я больше ничего не добавил. Она просто разъярилась, стала все отрицать, но я настаивал, стараясь оставаться спокойным и вежливым, я упорно настаивал на своем. Тогда она мне заявила, что из нас двоих помешанным был я, понимаешь ли, я, она мне так и сказала, что я ненормальный и что она начинает меня бояться, и ушла ночевать к своей сестре. Вот что со мной случилось!

Сейчас уже Пике со своим рассказом начал меня раздражать, я все больше чувствую себя не в своей тарелке. Но хуже всего то, что он рассказывает мне все это, дико вращая глазами, так что мне чудится, что он сумасшедший, а я ведь годы проработал с ним в одном офисе, а вот сейчас он сидит рядом со мной в моей машине: ощущение не из приятных, нужно сказать. И все же, во всем его рассказе было что-то такое правдоподобное, и поневоле я ему поверил. Я представлял себе, что его Франческа пала жертвой какого-то жуткого синдрома, который временами дает о себе знать: на какое-то мгновение, даже не подозревая об этом, она теряет ежедневный самоконтроль, который помогает ей настырно прикрывать банальностями зло, что она вынашивает внутри себя — ей уже до смерти надоел мужик-казуар, с которым она имела несчастье так необдуманно связаться, тем не менее, она еще окончательно не созрела, чтобы признаться себе в этом. Так что, в конце концов, я не стал задумываться, кто же из них двоих свихнулся, из рассказа Пике мне показалось, что оба они были ненормальными, до отчаяния ненормальными, но абсолютно безвредными для всего остального мира, где сходят с ума люди, уверенные, что любят друг друга, однако потом они замечают, что это не так, и никогда так не было, что их любовь была не что иное, как всплеск серотонина в критический момент их жизни, и тогда они начинают друг друга ненавидеть и наносить друг другу смертельные раны до того дня, пока не расстанутся навсегда. Именно поэтому рассказ Пике мне не понравился, и я чувствовал себя неловко. Но кроме всего прочего, мне было интересно, меня снедало какое-то нездоровое любопытство, что же такое сказала Франческа в тот вечер, и мне было непонятно, то ли Пике нарочно об этом не упомянул, то ли просто был настолько потрясен, что даже не заметил, что не сказал мне об этом. И это тоже было мне неприятно. Он снова замолчал, но я чувствовал, что он не закончил. Я же только и смог, что взглянуть на часы на панели машины: 15:50. В худшем случае его визит мог продлиться еще полчаса, потом Клаудия выйдет из школы, и все закончится.

— Сегодня утром я был у Тардиоли, — после затянувшейся паузы сообщил мне Пике. — Это единственный мой свидетель. Он знает, что я не псих какой-нибудь.

— И что ты ему сказал?

— Хотя, в общем-то, все может быть. Голова у меня просто идет кругом: жена меня преследует, сын болен, а еще и это проклятое слияние, оно нас всех просто сведет в могилу… А может быть, Франческа ничего такого и не говорила, а это все я, действительно это я так слышу, потому что у меня шарики начинают заходить на ролики. Если бы в тот вечер не было Тардиоли, послушай, я бы действительно обратился к психиатру. Так было бы проще: доктор, я слышу слова, которые никто не говорит, я болен, вылечите меня, пропишите мне какие-нибудь капельки. Точка. Было бы гораздо проще. Но Тардиоли в тот вечер был с нами, и он все слышал и видел. Перво-наперво сегодня утром я пошел к нему. Я так надеялся, клянусь тебе, что он уже ни о чем не помнит, не помнит ни о каком белье, которое нужно было выбросить в окно, ничего-ничего не помнит. Я надеялся, что он посмотрит на меня, как на придурка…

— А он?

— Его не было дома. Он был в Париже. Угадай зачем? Слияние!

Тут Пике рассмеялся и достал из кармана мобильный, включил его и вызвал такси. Все еще шел дождь, но уже не такой сильный. Он не помнил название улицы и спросил у меня, я ему подсказал, он подождал, пока ему не назвали номер машины, потом снова выключил телефон.

— Ну, ладно, Пьетро, я пошел, — сказал он. — Извини за беспокойство, правда, но мне нужно было кому-то излить душу. Я, наверное, кажусь тебе эгоистом: ты вот здесь со своим крестом, а я тебя обламываю со своими глупостями. Но у меня просто сил больше не было хранить всю эту горечь в душе, тем более после вчерашнего…

— Да ладно тебе извиняться. Правильно сделал, что выплеснул все.

— Знаешь, в офисе ни с кем нельзя поговорить. У меня нет настоящих друзей. Ты единственный человек, которому я доверяю. Может быть, потому, — он хохотнул — что когда-то я был к тебе несправедлив…

— Да ладно тебе, все уже забыто.

— Конечно…

Он обнял меня и поцеловал, а потом сказал: «Мужайся» и вышел из машины — какой абсурд, шел дождь, у него не было зонтика, а такси еще не подъехало. Он обошел машину вокруг и склонился к моему окну, жестом попросил меня опустить стекло. Я открыл окно.

— Думаю, что тебя не надо предупреждать, чтобы ты никому ничего не говорил об этом. Мы и так в офисе уже все слишком ранимые: если кто-нибудь об этом узнает — мне конец.

— Не беспокойся, — заверил я.

— И потом… мне стыдно, Пьетро, мне очень стыдно. Особенно не говори никому, что сказала Франческа вчера вечером, умоляю тебя.

Значит, я правильно понял: он не заметил, что не сказал мне это.

— Успокойся, — ответил я. — Я никому ничего не скажу.

Шел дождь. Он стоял, склонившись к окошку машины, весь промокший, и умолял меня никому ничего не говорить, а в глазах у него застыла боль, однако, несмотря на это, он старался мне улыбаться, и я вспомнил Харви Кейтла в «Плохом лейтенанте», когда тот приставал к двум девчушкам.

— Спасибо, Пьетро.

Со лбом плейстоцена он был гораздо безобразнее Харви Кейтла, да и смешон в своей подростковой курточке, слишком уж стянувшей ему грудь. Мне неприятно об этом говорить, и быть может, именно мне-то и не следовало это говорить, потому что я знал, что именно из-за него меня называли Dead Man Walking, из-за его зависти, и мои слова могут показаться чем-то вроде мести с моей стороны: но, тем не менее, он был просто смешон. В нем не было ничего легендарного, хотя могло бы и быть — вот человек один-одинешенек, а ему угрожает тысяча опасностей, в состоянии стресса зажат в пасти огромного города, наедине со своим горем, под дождем, ждет такси в четыре часа дня, чтобы вернуться в свой ад, теперь уже ждущий его повсюду, куда бы он ни пошел, может быть, что-нибудь легендарное поневоле в нем должно было быть, но ничего такого в нем не было, он был только смешон.