Симота Сэйдзи - Японский солдат

• Название: Японский солдат
• Автор: Симота Сэйдзи
• Издательство: "Прогресс"
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Исторический роман о Второй мировой войне - войне японских солдат с американо-австралийской армией на островах юго-восточной Азии и Тихого океана, о плене. Раскрыт внутренний мир японского солдата, отношение к воинскому долгу.

---

Над огнем Тадзаки повесил двенадцать котелков, по шесть в ряд — на два меньше, чем вчера, потому что ефрейторов Хориэ и Минами они уже не досчитались. Котелки троих из командирской хижины, разумеется, тоже были здесь.

Прошло уже более трех месяцев с тех пор, как в этих котелках не было ни грамма риса. Их перестали снабжать рисом уже давно. Во время боев у реки Преак, месяца четыре назад, солдаты еще получали по двести граммов риса в день. Но с того дня, как сражение было проиграно и им пришлось отступить в джунгли, они не видели ни одного рисового зернышка. В пищу пошли батат и таро, тапиока и кокосовые орехи и даже корни бананов, которые они находили на полях местных жителей. Все это они варили, смешав с ботвой батата и листьями диких растений. Но теперь у них даже и этого не было и они питались варевом из травы и листьев. Вот уже почти десять дней они ели только эту горькую, синюю — будто раствор индиго — похлебку.

* * *

Утро в джунглях начинается пением птиц. Верхушки деревьев уже окрашены рассветом, а внизу, на земле, еще так темно, что можно столкнуться друг с другом. Тем не менее солдаты встают, как только начинают щебетать птицы. Мешкать нельзя — в семь часов появляется противник.

С трудом поднявшись, солдаты рассыпаются по джунглям — справить нужду подальше от жилья, — затем выпивают сваренную накануне травяную похлебку и ждут того часа, когда можно будет различить очертания предметов. И тогда поспешно принимаются за дела.

Сегодня утром им предстояло убрать труп ефрейтора Хориэ. Когда наконец начало светать, труп вынесли из хижины.

Его положили на одеяло, расстеленное на опавших листьях. Как и все остальные, Хориэ был одет в шорты и серую от грязи рубашку с короткими рукавами. Синюшные руки и ноги, торчавшие из коротких штанин и рукавов, вздулись, как у утопленника. Волосы на голове выпали, а лицо так сильно отекло, что его совершенно невозможно было узнать, оно походило на маску.

Старший унтер-офицер Ёсимура, поспешно заворачивавший в одеяло тело покойного, почему-то вдруг вспомнил, что Хориэ слыл в роте мастером рассказывать анекдоты.

Хориэ был старшим сыном сапожника, делавшего тэта [3] в маленьком городке провинции К. Как и ефрейтора Морикаву, его взяли из резерва по чрезвычайному призыву. Утром в день отъезда в армию он проспал — поздно вернулся с прощального вечера или еще откуда-то, а когда проснулся, решил приласкать жену — «Может быть, в последний раз», — но тут вдруг к ним явился гость, и пришлось его принять. Так и уехал Хориэ в армию. Когда он уже был в Центральном Китае, пришло письмо от жены: «Приезжай поскорее, ведь ты так и не обнял меня напоследок». Злоключение Хориэ мгновенно стало известно всем, и он прославился на всю роту. Солдаты поминали этот случай даже здесь, на острове, но вот уже несколько месяцев никто не шутил — голод дошел до крайней точки. И вчера вечером, когда Хориэ скончался, и сегодня утром, когда его вынесли из хижины, никому не пришло в голову даже обмолвиться об этой истории.

Опираясь на руку фельдфебеля Такано, нетвердой походкой подошел поручик Харадзима.

Длинные офицерские брюки и ботинки, натянутые прямо на босые ноги, каска с полотняным козырьком от солнца — поручик Харадзима выглядел вполне пристойно для офицера, но, приглядевшись, можно было увидеть, как опухло и чудовищно пожелтело от акрихина его лицо.

Поручик подошел к солдатам, выстроившимся у ног умершего, отстранил руку Такано и слабым, хриплым голосом произнес:

— Императорскому дому — поклон!

Солдатам не пришлось даже менять позу. Они так и остались стоять, рассеянно глядя перед собой, обратив лица к северу — к императорскому дворцу. Тело ефрейтора Хориэ тоже лежало головой на север. Утро наконец наступило, и уже можно было различить тонкие стволы худосочных деревьев, тянувшихся вверх, к свету. Поручик Харадзима скомандовал: «Вольно!» — и продолжал хриплым голосом, словно выдавливая из себя слова:

— Клянемся телом и душою быть верными его превосходительству генералиссимусу.

Солдаты вяло, вразнобой повторяли за поручиком слова клятвы.

— Душа наша пусть станет частью души его превосходительства генералиссимуса. А тела наши пусть будут руками и ногами его превосходительства генералиссимуса. Клянемся с честью исполнить свой сегодняшний долг, снова пойти в атаку и добиться отмщения. И нет для нас большего блага, чем выполнить свой долг.

Это была «Клятва об отмщении». Ее сочинил командующий японскими войсками. Они не смогли разбить на острове противника, высадившегося в декабре тысяча девятьсот сорок четвертого года, напротив, они сами были разбиты, отступили в джунгли и, поклявшись отомстить, должны были начать самостоятельные действия. Каждый день на утренней и вечерней поверке солдаты произносили «Клятву об отмщении».

Закончив произносить клятву, поручик Харадзима приказал почтить молчанием память ефрейтора Хориэ и сам устало опустился, почти рухнул на землю. Видимо, он с трудом держался на ногах все это время. Его плоские, как листы жести, угловатые плечи тяжело опускались и поднимались — дышал он с трудом. Поручик мог бы и не приходить на поверку в таком состоянии, но он был выпускник кадетской школы и хотел до последней минуты быть примером для низших чинов — поддержать в них стойкость духа.

Солдаты, не обращая внимания на сидящего поручика, вновь принялись за свои дела. Ефрейтор Узки и старший ефрейтор Миядзима, денщик поручика, доложили фельдфебелю Такано, что они отправляются на пост.

Как и командир роты, фельдфебель Такано был в длинных брюках и ботинках и пока еще сохранял военную выправку, но худое лицо его, обрамленное длинными волосами, вытянулось, глаза потускнели. Прежде это был человек крепкого сложения, самый сильный борец сумо [4] в полку. Теперь же в это трудно было поверить.

— Будьте внимательны: противник поблизости, — напомнил он ефрейтору Узки, поднявшему легкий пулемет на плечо.

Караульный пост был расположен так, чтобы оттуда просматривалась «местная дорога», пролегавшая метрах в двухстах от их жилища. Селения в джунглях соединялись узкими тропинками, которые солдаты прозвали «местными дорогами». Никто эти дороги специально не прорубал, их просто протоптали там, где пришлось. Австралийские войска продвигались все дальше на восток, словно загоняя в сеть японских солдат, которые затаились в джунглях по обеим сторонам проложенной японцами главной дороги, пересекавшей остров с востока на запад. И уже на лесной тропе, незаметно петлявшей в километре от главной дороги, стали появляться вражеские солдаты.

При появлении солдат противника часовые, конечно, должны были стрелять из ручного пулемета или бросать гранаты, но в последнее время они отказались от подобных авантюр. Когда в роте было еще достаточно людей, иной раз удавалось заставить вражеских солдат отступить; часовые прибегали к нападению, в частности, и для того, чтобы захватить у противника продовольствие, но теперь — они это прекрасно понимали, — как только они выстрелят, им придется немедленно удирать. Они знали также, что вслед за этим выстрелом очень скоро последует основательная бомбежка и артиллерийский обстрел. Поэтому никто и не осмеливался предпринимать подобные вылазки.

Фельдфебель Такано, конечно, знал об этом и давно смирился. Поэтому его предупреждение «Будьте внимательны!» означало: «Постарайтесь, чтобы противник вас не заметил».

Когда Узки и Миядзима отправились на свой пост, старший унтер-офицер Ёсимура, младший унтер-офицер Тадзаки и еще двое солдат потуже завернули в одеяло труп ефрейтора Хориэ и крепко обвязали его лианами. Затем, взвалив труп на плечи, углубились в джунгли.

— Ну как, младший унтер-офицер Ёсимура, донесете? — спросил фельдфебель Такано, глядя им вслед.

— Донесем! — ответил Ёсимура, чувствуя, как у него заплетаются ноги: ноша была тяжелой. И хотя на плече Ёсимуры лежали только ноги покойного, его шатало из стороны в сторону. То и дело приходилось раздвигать лианы, продираться сквозь заросли кустарника, отбрасывать с дороги сухие ветви, поэтому четверо со своей тяжелой ношей никак не могли согласовать шаг. Тадзаки шел впереди, поддерживая голову покойного, и его раздражало, что они плетутся вразнобой.

— Эй! Несите ровнее. Вам говорят! — покрикивал он на ефрейторов Мадзиму и Камисэко, которые поддерживали труп с боков.

До места захоронения было метров триста. Заросли тут неожиданно кончались перед глубоким обрывом, и джунгли расступались, открывая широкий обзор. Вершины деревьев, поднимавшиеся со дна долины, оказывались как раз на уровне ног, внизу простиралось зеленое море джунглей. Противоположный склон полого спускался к реке М. (воды, конечно, не было видно), которая текла в далекое, светлое море. В верхнем течении обрыв оказался не так крут, и главная дорога, ведущая в тыловой район Буин, проходила, видимо, по реке (мост был разрушен бомбой), но отсюда из-за деревьев ее не было видно.