Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства

• Название: Саша, Володя, Борис... История убийства
• Автор: Алекс Гольдфарб
• Издательство: AGC/Грани
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-0-9826857-1-6

Эта книга — воспоминания двух людей о третьем, дань его памяти и попытка сказать за него то, что он сам не успел.

Это еще и историческая хроника глазами очевидцев.

В центре ее — взаимоотношения двух ключевых персонажей российской политики на рубеже двух столетий — Владимира Путина и Бориса Березовского.

Но для нас, как авторов, их дружба, сменившаяся враждой, являются в первую очередь обстоятельствами убийства, и уж во вторую — фактами российской истории.

---

ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ, прежде чем разрешили похоронить Сашу. Его тело представляло радиационную угрозу, и поэтому сразу после кончины его увезли в какое-то особое учреждение, а в больнице провели специальную санитарную обработку — “деконтаминацию”. В том же “особом учреждении” патологи в радиозащитных одеждах провели вскрытие. Наконец, нам сообщили, что тело будет выдано в специальном герметически запечатанном контейнере, откуда ничего и никогда не попадет в окружающую среду. В таком виде его можно хоронить. Если же семья пожелает кремировать покойного, то ждать, пока радиоактивность снизится до допустимого уровня, придется двадцать восемь лет, то есть около восьмидесяти периодов полураспада Полония-210.

ПЕРЕД САМЫМИ ПОХОРОНАМИ, незримо для внешнего мира, в нашем кругу произошел конфликт, который чуть не привел к полному разрыву между мной и Закаевым. При обсуждении похорон Ахмед вдруг заявил, что Саша должен быть похоронен на мусульманском кладбище, потому что перед смертью он принял ислам.

Выяснилось, что 22 ноября, незадолго до того как Саша впал в кому, Ахмед привел в больницу муллу, и тот произнес соответствующую молитву. Все было сделано по правилам, сказал Ахмед, так что Саша умер мусульманином.

Я ничего об этом не знал и здорово разозлился. Саша никогда не проявлял интереса к религии. Он говорил мне, что не понимает верующих. Его самой сильной страстью было желание победить врагов. Правда, иногда он произносил слова вроде “Я — чеченец”, но это отнюдь не делало из него мусульманина. Это было выражение солидарности, подражание президенту Кеннеди, который изрек “я — берлинец”, посетив Берлинскую стену. Не говоря уже о том, что 22 ноября Саша едва ли отдавал себе отчет в том, что делает.

— Ахмед, я понимаю, почему он это сделал, — сказал я. — Как русский, он чувствовал вину за Чечню, это был жест солидарности. Вроде немцев, которые объявляли себя евреями после Холокоста. Но это ошибка, Ахмед. Это не поможет чеченскому делу. Посмотри что происходит в мире, взгляни в лицо реальности. Кремль только и ждет подобной ошибки от нас, вся их пропаганда тут же бросится переводить стрелки с убийства Саши на его переход в Ислам. Ты играешь против себя самого, забиваешь гол в свои ворота.

— Я ни во что не играю, — сказал Ахмед. — Все было сделано по закону. Он — мусульманин.

Упрям, как мул, подумал я. Может, именно благодаря этому упрямству русским так трудно их победить.

— Послушай, я не разбираюсь в исламе, но кое-что понимаю в биохимии. Если учесть количество наркотиков, которое получил в тот день Саша, не думаю, что он был способен на рациональные действия.

— Вопросы веры не относятся к рациональным действиям, — сказал Ахмед. — Он мусульманин.

В спор вмешалась Марина:

— Пусть каждый думает о Саше так, как ему нравится, — сказала она рассудительным тоном отличницы. — Ты, Ахмед, можешь устроить службу в мечети, а мы устроим в храме.

Марина постановила, что Сашу похоронят на светской части кладбища, и на могиле не будет никакой религиозной символики.

7 декабря, под проливным дождем, под охраной полиции, отгонявшей от нас журналистов, Сашу похоронили на Хайгейтском кладбище посреди викторианских знаменитостей и некоторых выдающихся атеистов, таких, например, как Карл Маркс и первооткрыватель электричества Майкл Фарадей.

САШИНА СМЕРТЬ БЫЛА долгой, мучительной, неотвратимой. Кошмары атомного уничтожения — от грибоподобного облака Хиросимы до смертоносного дождя Чернобыля, не шли у меня из головы, когда я вспоминал, как он угасал у меня на глазах. С того момента, как он сделал свой смертельный глоток, у него не было никаких шансов; он получил дозу, эквивалентную двукратному пребыванию в эпицентре Чернобыля, а ведь все, кто был там один раз, умерли в течение двух недель. Его случай войдет в историю медицины как единственный пример столь высокой дозы радиации, разрушившей организм изнутри: сначала желудочно-кишечные мучения, будто он выпил крутого кипятку, потом фаза “ходячего призрака”, когда все клетки, лишившись ДНК, продолжают работать по инерции до тех пор, пока органы и системы тела не начинают отказывать один за другим. Страшнее не бывает.

И вместе с тем, трудно представить себе более значимый и наполненный смыслом конец, если эти термины вообще уместны, когда говоришь о смерти. Саша, опер божьей милостью, раскрыл свое собственное убийство, назвав исполнителя и заказчика еще до того, как были собраны доказательства и найдено орудие преступления. Неисправимый конспиролог, он не только выдвинул самую невероятную теорию заговора, но смог, ценой собственной жизни, ее с неопровержимостью доказать. И выполнить свой долг опера перед другими жертвами — жильцами московских домов, зрителями Норд-Оста, Юшенковым, Щекочихиным, Аней Политковской и полуисстребленным горным народом.

Размышляя о Сашиной жизни, главное, что я вижу — это чудо произошедшей с ним метаморфозы, грандиозного перерождения, когда белое стало черным, добро и зло поменялись местами, а грешники стали праведниками. Когда я встретил его в Турции, он был напуган и слеп. Но подобно путнику в древней притче, “чешуя отпала от глаз его и вдруг он прозрел”. За шесть коротких лет после побега, запутавшийся и напуганный участник преступной и злобной клики, он увидел свет, обрел ясность и храбрость, сделал все, что мог, и принял мученическую смерть. Будь я религиозным человеком, я развил бы здесь темы покаяния, искупления и спасения души. Но ограничусь лишь тем, что скажу, что Саша удивил меня, оказавшись гораздо более высоким и цельным человеком, чем многие и многие.

Что же касается Марины, то она так и не научилась думать о Саше в прошедшем времени: “Он такой суперреальный, земной, конкретный, он так сильно меня зарядил, что на этом заряде я двигаюсь до сих пор, как будто мы соединены проводами, и заряд не иссякает и не кончится никогда”.

Дом Литвиненко в Мосвелл-Хилл. (Andrew Stuart/EMPICS/Landov)

“В доме всю ночь работали люди, облаченные в ярко-желтые балахоны, резиновые сапоги, перчатки и противогазы”.

Марина на похоронах Саши. (Dylan Martinez/REUTERS)

“Я не верила, что он умрет. Ведь он приучил меня к тому, что выбирается из любых ситуаций”.

Березовский и Вальтер Литвиненко на Хайгейтском кладбище. (Саша Гусов)

“…ощущение, будто я присутствую при каком-то космическом событии, будто мощное поле на нас сфокусировалось…”

Последняя фотография, среда, 22 ноября 2006 года.

Мемориальная акция в Москве (Коммерсант)

“Размышляя о Сашиной жизни, я вижу чудо грандиозного перерождения, когда белое стало черным, добро и зло поменялись местами, а грешники стали праведниками”.

Глава 29. Горячий след

“Когда появились первые сообщения об “Уотергейте”, Белый дом от них отмахнулся, назвав “малозначительным взломом”. А затем, шаг за шагом, начались дальнейшие разоблачения, и все это закончилось крахом Никсона, — сказал адвокат Джордж Мензис. — Думаю, что для Путина смерть Саши станет таким же “малозначительным отравлением”. У меня чувство, что сейчас начнут разворачиваться события, которые приведут к краху режима в России”.

Такую реакцию вызвал у Мензиса, безнадежного британского оптимиста, мой рассказ о полонии. В первые дни после смерти Саши я, как школьный учитель физики, объяснял всякому, кто готов был слушать, все, что смог узнать о физических, химических и биологических свойствах этого элемента Периодической системы Менделеева.

Сашина смерть, сообщил я Мензису, оставит след во многих сферах — от медицины до дипломатии, но ни в одной из них в такой степени, как в криминалистике. Поколения сыщиков будут изучать этот случай, как “самое противоречивое отравление”, ибо полоний — одновременно и идеальный яд, и самое неудачное орудие убийства.

Те, кто выбрал полоний для Саши, очевидно были уверены, что шансы его обнаружения практически равны нулю. Полоний невозможно выявить химическим путем: токсикологическое исследование показало лишь наличие небольшого количества таллия, который является побочным продуктом производства полония. Исходящую от полония радиацию также невозможно засечь стандартными методами, ибо обычные детекторы не замечают альфа-эмиссии.

Полоний, пожалуй, самое ядовитое из всех веществ на земле. Его мельчайшая крупинка содержит сотни смертельных доз, а одного грамма достаточно, чтобы отравить сто тысяч человек. Но он абсолютно безвреден, если его не глотать и не вдыхать. Что особенно важно, полоний до сих пор никогда не использовался в злонамеренных целях, по крайней мере на Западе, и поэтому в экспертном сообществе — среди токсикологов, полицейских, специалистов по терроризму, никому и в голову не могло прийти заподозрить полоний. Не было на него спроса и на черном рынке радиоактивных материалов — о нем никогда не слыхали ни разведчики, ни контрразведчики, ни террористы. Обнаружили полоний по чистой случайности и благодаря феноменальной выносливости Сашиного организма. Умри он неделей раньше, смерть приписали бы широко известному и легко доступному таллию, что означало бы, что отравить его мог любой.