Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства

• Название: Саша, Володя, Борис... История убийства
• Автор: Алекс Гольдфарб
• Издательство: AGC/Грани
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-0-9826857-1-6

Эта книга — воспоминания двух людей о третьем, дань его памяти и попытка сказать за него то, что он сам не успел.

Это еще и историческая хроника глазами очевидцев.

В центре ее — взаимоотношения двух ключевых персонажей российской политики на рубеже двух столетий — Владимира Путина и Бориса Березовского.

Но для нас, как авторов, их дружба, сменившаяся враждой, являются в первую очередь обстоятельствами убийства, и уж во вторую — фактами российской истории.

---

— Вы, диссиденты, ничего не понимаете в политике, — ухмыльнулся Борис. — Россия это тебе не Сербия. Я слышал, что на этой неделе Тони Блэр ведет Володю пить чай к Ее Величеству. Вот тебе и военный преступник! Нужно будет — найдет какого-нибудь генерала и сделает его крайним.

— Вы, олигархи, не знаете истории, — возразил я. — Когда Володя возьмется за тебя, ты побежишь к диссидентам просить защиты.

— Володя никогда не пойдет против меня, — отмахнулся Борис. — Он человек команды, мы идем вместе, и у нас общие цели.

Пока Борис расслаблялся, гуляя по свету, власть в Москве претерпевала невидимые снаружи тектонические сдвиги. С уходом Ельцина парочка “Таня-Валя” потеряла всякое влияние. Кремлевский аппарат теперь контролировал Александр Волошин, нелюдимый человек с внешностью молодого Ленина, зажатый комплексами еще больше Путина. Он сразу же отдалился от Бориса и стал нашептывать президенту, что Березовский “слишком много о себе думает”. Кремль стремительно превращался в заповедник угрюмых личностей — “мутантов”, как обозначила их в своей книжке Трегубова. Позиции на аппаратных верхах с невероятной скоростью стали занимать петербургские чекисты — бывшие коллеги президента. В сущности, Бориса уже оттеснили от власти, хотя сам он этого еще не понимал.

КАК-ТО В СЕРЕДИНЕ мая, на закате, я совершал пробежку в березовой роще, окружавшей гостиницу “Холидэй Инн” в Виноградово, где любил останавливаться, наезжая в Москву. Внезапно зазвонил прицепленный к поясу телефон. Звонил Борис, откуда-то из-за границы.

— Скажи, у вас в Америке президент может уволить губернатора?

— Нет, конечно, — ответил я. — Такое в принципе невозможно. В этом весь смысл федеративного устройства.

— Вот и я говорю. Слыхал, что они затеяли? Хотят увольнять губернаторов!

Борис имел в виду план федеральной реформы; о нем писали в газетах как о первой законодательной инициативе нового президента, которую тот назвал “укреплением вертикали власти”. И это был отказ от одного из главных завоеваний ельцинской революции, которая впервые в истории России диверсифицировала власть, предоставив самоуправление восьмидесяти девяти регионам.

— Я вылетаю в Москву, — сказал Борис. — Не мог бы ты подготовить мне какие-то материалы по американскому федерализму? Чтобы я Володе мог объяснить.

Так начался скоротечный распад отношений Бориса с Путиным, занявший ровно три месяца. Триумф Березовского обернулся катастрофой: монстр доктора Франкенштейна восстал против своего создателя.

Пока Борис летел в Москву, я выудил из Интернета материалы по теории и истории федерализма — начиная от “Федералистских статей” Джона Мэдисона и до баталий Кеннеди и Джонсона с губернаторами Южных штатов по поводу гражданских прав негров.

Несколько дней в задней комнате Логовазовского клуба срочно созданная экспертная группа писала справку о федерализме. Получился десятистраничный меморандум, в котором страстные призывы Бориса к свободе сплавились с политической теорией и обросли юридическими аргументами. Документ камня на камне не оставил от плана Путина с исторической, моральной, экономической, юридической и политической точек зрения.

Меморандум разъяснял, что новое законодательство, “консолидируя власть центра, приведет к нарушению обратной связи” с народом, ибо местные руководители больше не будут чувствовать себя подотчетными избирателям. Это ослабит, а не усилит эффективность управления. Предлагаемые меры отбросят всю систему к старой советской модели.

Борис предварил текст обращением “Дорогой Володя!” и добавил два эпиграфа: один из Аристотеля — “Amicus Plato, sed magis amica veritas” (Платон мне друг, но истина дороже), другой из Мандельштама — “Я свободе, как закону, обручен и потому эту легкую корону никогда я не сниму! ”.

Пока мы дорабатывали окончательный вариант меморандума, на экранах телевизоров разворачивалась другая драма. 11 мая 2000 года бойцы в масках, размахивая автоматами, ворвались в помещение холдинга “Медиа-МОСТ”, которому принадлежал канал НТВ. Генпрокуратура вплотную занялась изучением финансов Гусинского. Было похоже, что обещание уничтожить НТВ за передачу о “рязанском сахаре” не было пустой угрозой.

— Боря, может стоит добавить раздел о свободе слова? — спросил я.

— Нет, ни в коем случае, мухи отдельно, котлеты отдельно, — всполошился Борис. — Это только разозлит Володю. Гусь для него враг. А наш с ним спор — разногласия среди своих. Оставим Гуся в стороне.

Однако через несколько дней он объявил:

— Мы выходим в публичную позицию.

В то утро Борис был у Путина в Кремле. Президент прочел меморандум и заявил, что его советники придерживаются совершенно иного мнения.

— Володя, это неубедительно, — возразил Борис. — Твой план есть не что иное, как изменение Конституции. Его следует объяснять не мне, а обществу в целом. А вместо этого мы слышим пустые лозунги вроде “вертикали власти”. Они ничего не объясняют. Необходимо широкое обсуждение и референдум, как в 93-м, когда принимали Конституцию.

— Будет голосование в Думе.

— Ох, перестань, Володя! Мы оба знаем, как работает Дума — Рома платит пять тысяч долларов за голос. А я стану платить по семь тысяч, чтоб голосовали против. Это ведь не обсуждение по существу.

— Борис, я тебя не понимаю. Мы — власть, и ты как будто один из нас. Но если ты пойдешь против, то кого тогда будешь представлять? Себя самого?

Наступила пауза. Наконец Борис сказал:

— Видишь ли, я убежден, что ты совершаешь ошибку по сути. Мне не остается ничего другого, как начать с тобой публичную полемику. Пусть другие тоже выскажутся.

— У тебя есть на это полное право, — холодно заметил Путин.

По возвращении из Кремля Борис находился в приподнятом настроении. Он снова был в своей стихии. Он предвкушал новую политическую баталию.

— Опубликуем наш меморандум и устроим дебаты, — говорил он скороговоркой, как всегда, когда бывал возбужден. — Проведем всероссийскую федералистскую конференцию. Пригласим экспертов. По телевизору. В прямом эфире! Губернаторы пойдут за нами. Ты мне поможешь?

— Если ты пойдешь по этому пути, то через год окажешься либо в тюрьме, либо в эмиграции, — ответил я. — Извини, но я должен тебя предостеречь. То, что происходит, вовсе не политика, а мафиозная разборка или классовая борьба — выбирай, что тебе больше нравится. Для Путина суть вопроса не имеет значения, пока он считает тебя своим, ты же сам мне это объяснял. Но если ты публично пойдешь против него, ты вычеркнешь себя из его стаи. Что бы ты потом ни делал, будешь ему врагом, как Гусь. Я, конечно, с удовольствием тебе буду помогать, ведь меня хлебом не корми, но дай побороться с властью. Однако имей в виду — ты проиграешь.

— Это мы еще посмотрим.

— Да, но зачем тебе это нужно? Ты что, сделался вдруг альтруистом?

— Нет, это всего-навсего разумный эгоизм. Ты прав насчет Путина: он прижимает Гуся, потому что считает его врагом. И опускает губернаторов, потому что хочет все взять под контроль. Он и не помышляет о высоких материях и, возможно, не понимает, что разрушает тот порядок вещей, который построил Ельцин. Если это случится, то рано или поздно придет и мой черед. В конце концов он захочет, чтобы я присягнул ему на верность, а я не буду ему служить — я ведь сам по себе. Но Володя обучаем. Пока он считает меня своим, есть шанс его переубедить. Я не хочу рвать с ним. Он должен понять, что лояльная, конструктивная оппозиция для него полезна. Он прислушается, когда увидит, что я не отступаю, поймет, что ошибается.

Я часто вспоминаю этот монолог Бориса и до сих поражаюсь, как в его голове укладывались две несовместимые вещи: понимание, что Путиным движет инстинкт все взять под контроль, и одновременно надежда, что тот станет терпеть разногласия в стае. В этом весь Борис: четкий разум в нем совмещается со слепотой эмоций; он ощущал исходящую от Путина угрозу, но был привязан к нему, как к своему созданию. Новый властитель Кремля все еще оставался для него Володей — Золушкой, которую он своим волшебством переместил из кухни во дворец.

Публикация открытого письма Березовского Путину 30 мая 2000 года в газете “Коммерсант” была как гром среди ясного неба. Особенно озадачены были американские толкователи России, прибывшие в Москву на июньскую встречу в верхах — первую для Путина и последнюю для Клинтона: как же так, разве Путин не ставленник Березовского? Означает ли это, что Путин разошелся также и с Волошиным, и с другими членами “семьи”? Быть может, Путина теперь поддерживают военные? И в чем смысл атаки на Гусинского?

“Мы, американцы, люди простые, нам необходимо знать, за кого мы болеем в любом состязании, политическом или спортивном, — написал 4 июня обозреватель “Вашингтон Пост” Дэвид Игнатиус в колонке, озаглавленной “Неразбериха в Кремле”. — Путин против Березовского — это, конечно, очень интересно, но за кого же нам тут болеть?”