Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства

• Название: Саша, Володя, Борис... История убийства
• Автор: Алекс Гольдфарб
• Издательство: AGC/Грани
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-0-9826857-1-6

Эта книга — воспоминания двух людей о третьем, дань его памяти и попытка сказать за него то, что он сам не успел.

Это еще и историческая хроника глазами очевидцев.

В центре ее — взаимоотношения двух ключевых персонажей российской политики на рубеже двух столетий — Владимира Путина и Бориса Березовского.

Но для нас, как авторов, их дружба, сменившаяся враждой, являются в первую очередь обстоятельствами убийства, и уж во вторую — фактами российской истории.

---

СТАВ СВИДЕТЕЛЕМ ЧЬЕЙ-ТО гибели, невольно задумываешься о собственной смертной персоне. Смерть Саши заставила и меня по-новому взглянуть на свою роль в конфликте Путина с Борисом. С того самого момента, как я отправился в Турцию спасать семейство Литвиненко и оказался на шесть лет втянутым в схватку олигарха с президентом, я считал это политической деятельностью. Путин и его режим были продолжением советской власти, с которой у меня были счеты с юных лет. Но я не был эмоционально вовлечен в персональный конфликт этих двух людей. В отличие от Бориса, у меня не было личного отношения к Путину — он был всего лишь кагэбэшник, функционер системы, или, максимум, враг моего приятеля. Бориса я, кстати, тоже не идеализировал; просто, зная все его грехи и слабости, я находил их в пределах допустимого (многие имеют ко мне по этому поводу претензии). Можно сказать, что для меня их схватка была чем-то вроде спортивного состязания, и я болел за более близкую мне команду.

Но гибель Саши изменила все. Конфликт перешел в другое измерение — теперь речь шла о смерти моего друга, о варварском убийстве. Это уже была не политическая интрига или столкновение уязвленных самолюбий. Спектакль, на который мне достался билет в партере, перестал быть мыльной оперой и приобрел шекспировский размах, яд и смерть вышли на авансцену, а все остальное — борьба за власть и богатство, геополитика, несбывшиеся ожидания свободы, судьба государства — все это отошло на второй план, став обстоятельствами убийства. Не важно, что будет с датским королевством, главное — коварное злодейство, накал страстей и черты личности действующих лиц. Сашина гибель стала нравственным стандартом, меркой, определившей сущность двух соперников: пусть Борис — самый алчный из капиталистов, а Володя — самый беззаветный из патриотов, но убийца — все равно убийца. И впервые я вдруг ощутил, что у меня есть отдельный от Бориса, персональный счет к Путину. Более того, я в первый раз почувствовал, что и сам нахожусь под прицелом.

Я больше не ощущал себя отстраненным болельщиком; при виде Путина, клеймящего по телевизору британский колониализм, или изрекающего “кто нас обидит, тот три дня не проживет,” я кожей чувствовал, что его ярость и обида имеют отношение и ко мне лично, что этот человек, если только сможет, сделает со мной и моей семьей то же, что он сделал с Сашей и Мариной. Поэтому, не скрою, когда я предложил Марине написать книгу про Сашу, Бориса и Володю, я смотрел на этот проект как на способ с ним хоть как-то расквитаться, и, может быть, немного подстраховаться от неприятностей, если вообще книги могут защитить от полония.

Путин в сопровождеии директора ФСО Евгения Мурова (слева) и начальника охраны Виктора Золотова (в центре). (Комсомольская правда)

“Кто нас обидит, тот три дня не проживет…”

Эпилог

После Сашиной смерти прошло три года. Вопреки предсказаниям британского оптимиста Джорджа Мезниса, на момент сдачи этой книги в печать режим в России так и не рухнул. В деле Литвиненко существенных сдвигов не произошло: Британия по-прежнему предлагает Кремлю ничью, а тот упрямится и настаивает на отмене запроса на Лугового. Материалы дела по-прежнему засекречены. Обвинение Путина и российского государства в убийстве, заявленное Сашей на весь мир, прочно укоренилось в истории, но не приблизилось к юридическому разрешению.

Между тем Путин, посадив в президентское кресло временную фигуру, по истечении четырехлетнего срока готовится к “рокировке в обратную сторону”. По этому поводу Марина сказала: “Он пленник своих секретов. Он не может себе позволить отказаться от власти”. Российский образованный класс все глубже погружается в самообман зазеркалья. Борис затаился в Лондоне в ожидании часа, когда под тяжестью неумолимой реальности зеркальная стена обрушится и похоронит под собой его врага. Ходорковский на пятом году заключения понял, что выпускать его никто не собирается, и начал делать политические заявления. Фильм Андрея Некрасова о прозрении и смерти Саши под названием “Бунт” наделал много шуму на Каннском фестивале. Ахмеда Закаева ваххабиты заочно приговорили к смерти за то, что он “продался Западу”. На это он философски заметил: “Пути Аллаха неисповедимы: Саша и я получили приговор за одно и то же от таких разных людей”. В остальном все идет по-старому.

ОСТАВИВ ПОЗАДИ ОСКОЛКИ прежней жизни, Марина приспособилась к неожиданной для себя роли общественного деятеля и начинающего политика. Время от времени мы ездим с ней по странам и континентам с презентацией нашей книги, которая за это время была переведена с английского на 23 языка.

Когда-то давным-давно в Москве, после знаменитой пресс-конференции, где Саша разоблачил темные дела ФСБ, он сказал: “Марина, если со мной что-нибудь случится, ты будешь ездить по свету и рассказывать людям что произошло и почему”.

Она не приняла этих слов всерьез; решила, что таким способом он справляется со стрессом: пойдя наперекор всесильной Конторе, тешит себя надеждой, что где-то там, далеко, у него есть могущественные союзники. “Кому мы там нужны?”, думала она тогда.

А теперь она как раз этим и занималась — ездила по свету, встречалась с политиками, рассказывала о своей жизни, выступала по ТВ, не переставая думать о его пророчестве: “Как он мог знать десять лет назад, что я тоже буду давать пресс-конференции, да еще и по-английски!”

За эти годы Марина и я, проведя несчетные часы в работе над книгой, а потом в поездках, стали близкими друзьями. У нас сложился особый стиль общения, полузаботливый-полуироничный, который, пожалуй, был способом хоть как-то скомпенсировать груз реальности. По сути, я стал ее пресс-секретарем и стараюсь ограничить нагрузку и ослабить стресс от общения с журналистами.

Каждый из них хочет услышать от нее все тот же рассказ об агонии последних дней; о том, как в ночь Сашиной смерти она пережила второй шок, увидев на пороге полицейских в защитных костюмах, которые пришли выселять её с Толиком из дома. И о том, что уровень полония в ее организме “существенно повышает вероятность заболевания раком” в течение жизни, но в какой степени — никто сказать не может.

Ей снова и снова приходится рассказывать об их жизни в России — как они с Сашей встретились и полюбили друг друга, как жили, пока его не посадили в тюрьму; об их бегстве в Турцию и в Лондон, и как он гордился, что стал британцем. Часто по ходу рассказа, на глаза ее наворачиваются слезы, голос начинает дрожать, но она ни разу не сорвалась, а слушатели сидят как завороженные. Однако она так и не научилась выговаривать фразу “после Сашиной смерти”, предпочитая обороты “после того, что случилось в Лондоне” или “после той ночи”.

Меня очень беспокоит, как может отразиться на ее психологическом состоянии необходимость снова и снова погружаться в “то, что случилось в Лондоне”.

— Ты не обязана это делать, — говорю я ей после каждого интервью. Но она твердит, что будет “говорить о Саше до тех пор, пока люди будут слушать и даже после этого”, потому что пока она это делает, ей “кажется, что он странным образом где-то здесь, рядом” с ней.

Больше всего ее беспокоит Толик. Рассказывая о Саше, она не жалеет слов, но избегает темы сына. А когда ее спрашивают, то отвечает односложно “он справляется” или “он в порядке”, и слушатель понимает, что это запретная тема.

На первый взгляд, Толик производит впечатление обычного подростка. Он успевает в школе, имеет друзей, начал интересоваться девочками и постоянно меняет жизненные планы, собираясь стать то спортсменом, то музыкантом, то секретным агентом, то дизайнером, то физиком. Но долгое время он всячески избегал темы смерти отца. Каждый раз, когда об этом говорили по телевизору, он уходил в другую комнату. Об этом его невозможно было разговорить. Психолог, впрочем, заключил: “С учетом обстоятельств, ребенок в порядке”.

Чтобы хоть как-то успокоить Марину, я проштудировал научную литературу и обнаружил удивительное исследование некоего д-ра Марвина Айзенштата, установившего, что “наиболее успешные люди в искусстве, науке и политике в три раза чаще пережили потерю одного из родителей в детстве, чем население в среднем”. В своем труде, озаглавленном “Связь гениальности с сиротством”, д-р Айзенштат заключил: “Процесс скорби — важнейшая ступень на пути к величию”.

Правда в другом исследовании утверждается, что осиротевшие дети часто имеют психологические проблемы. Пойдет ли ребенок по скользкой дорожке или станет суперуспешным членом общества, зависит в первую очередь от силы характера оставшегося родителя и атмосферы в доме. Вот тут-то у Марины все в полном порядке, хотя она только теперь ознакомилась с данными науки.