Бенджамин Харшав - Язык в революционное время

• Название: Язык в революционное время
• Автор: Бенджамин Харшав
• Издательство: Текст
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0725-8

Книга известного американского лингвиста и культуролога касается радикальных изменений в социокультурной жизни евреев, связанных с возрождением древнееврейского языка. Автор подробно исследует один из аспектов «еврейской революции нового времени»: распространение иврита в качестве основного языка новой еврейской общности. В книгу также включен ряд статей о возрождении иврита, принадлежащих выдающимся еврейским общественным деятелям прошлого века.

---

Ивритская литература «вернула нам уважение к самим себе» — и это «зависело не от таланта, а от свободного Человека, которым пленили нас ивритская литература и ее язык. Мы жаждали Человека…» (15). Только в ивритской литературе не было «цензуры», которая ощущалась даже в радикальных течениях идишской литературы. «Здесь люди позволяли себе размышлять о еврейском народе свободно» (16). Подобное различие между двумя литературами провел и Ицхак Табенкин:

Выявление революционной истины еврейской реальности, с которой сорваны всяческие покровы, суровое, безжалостное, критическое и аналитическое отношение Бренера — всему этому учила нас ивритская литература. И именно литература того периода вместе с древней Библией склоняла человека к иммиграции в Эрец Исраэль.

(Tabenkin 1947:29, см. перевод в этой книге)

А Рахель Кацнельсон продолжает:

Сотворение разговорного иврита началось в то время, когда возникла угроза существованию этого языка <…> Переход иврита от языка чтения к разговорному языку произошел в литературе. <…> Язык, созданный Менделе Мойхер-Сфоримом и Бяликом, избавит нас от владычества чужих языков, а на языке Бренера и Гнесина заговорит новый еврей.

(R. Katznelson 1946:21)

Бренер ответил комплиментом на комплимент. Он видел огромную волну эмиграции из черты оседлости в 1905–1906 гг., лишь брызги от которой долетали до Палестины, и в 1920 г. описывал это так:

Брызги не стали волнами. Многих рикошетом отбросило в гетто Нью-Йорка, Лондона, Парижа и т. д. Только жалкие крупицы остались с нами сегодня, перед прибытием новой, Третьей алии.

Но те немногие, кто остался, — остались. Они приспособились к реалиям Эрец Исраэль, покупали хинин вместо хлеба, выдерживали напасти от болезней и насекомых, поднимались и падали, падали и поднимались и стали одним телом — в той мере, в какой несколько сотен еврейских юношей способны образовать одно тело. Идеологические различия исчезли — теперь они кажутся смешными. Марксизм, если он вообще был, рассеялся в тяжелой жизненной борьбе, а в глазах загорелся национальный идеализм их оппонентов, проявившийся в борьбе за существование рабочего как рабочего. Теперь этот маленький устоявшийся лагерь единодушен в своем мнении, что освобождение народа Израилева и Земли Израиля осуществят не пророки и не высокопоставленные политики, не владельцы апельсиновых рощ и не духовный пролетариат, а коллективы новых трудящихся людей, которые придут могучей силой, мощным потоком, и организованная национально-коллективная армия поведет их к цели — поселениям в форме квуцот (коммун) или мошавей овдим (коллективов частных фермеров).

Главная проблема — это проблема человеческих ресурсов…

(Brener 1947:23)

Таким был человеческий аспект, «новые ячейки общества», возникшие в Эрец Исраэль в период Второй алии. Обратной стороной медали были обстоятельства самой страны. В других странах иммиграции евреи тоже породили еврейскую культуру, хотя бы на одно поколение: в Венеции начала XVI в. идишская литература бытовала среди ашкеназских иммигрантов из Германии, а в Нью-Йорке с 1882 до 1960 г. — среди иммигрантов из Восточной Европы. Для каждого конкретного человека это была переходная культура, державшаяся всего одно поколение: большинство идишских писателей новейшего времени в детстве ходили в религиозный хедер, покинули тот мир и построили светскую культуру на идише, а их дети уже существовали в другом языке (английском, русском, польском или иврите). Сама того не желая, светская еврейская культура служила теплицей для поколения иммигрантов, из которой они и их дети уходили в направлении доминирующей культуры. То же самое происходило с ивритскими писателями и сионистами в эпоху Просвещения (дети Мендельсона, Мойхер-Сфорима, Переца, Слонимского, Цедербаума и Герцля крестились или ассимилировались).

Только в одну эпоху языку идиш удалось сохраниться надолго, переходя от одного поколения к другому: в Восточной Европе с XVI по XX в. Основных причин этому несколько. Во-первых, это появление многонаселенных еврейских местечек или городских кварталов, очагов еврейской жизни, разбросанных по территории других народов. Во-вторых, большинство евреев проживало среди разных языковых меньшинств, а не среди носителей языка власти (например, среди белорусов, литовцев, поляков, латышей и украинцев при русской власти). Крестьяне находились ниже евреев на социальной лестнице и по уровню образования, их культура была бесписьменной и, помимо повседневного общения, евреи не считали нужным ассимилироваться с ними. Немногочисленные представители власти, такие, как польская земельная аристократия и чиновники русской администрации, не общались с евреями, и их было слишком мало, чтобы с ними ассимилироваться, а центры доминирующей культуры были далеки и недоступны. В-третьих, существовала густо заполненная, всеобъемлющая еврейская полисистема и отдельная семиотика дискурса, отраженная на трех еврейских языках, санкционированная официальными религиозными границами, объединявшая и обособившая еврейский народ.

Практически те же условия существовали в Эрец Исраэль в начале XX в.: появились разбросанные очаги отдельных еврейских поселений; правители Палестины, турки, были далеко; местные арабы были подчиненным отсталым меньшинством; и соответственно турецкий и арабский языки казались далекими иммигрантам из России, находившимся на более высоком культурном уровне. Делались попытки приспособиться: Бен-Иегуда «оттоманизировался» и с гордостью в официальном порядке получил новое ивритское имя от турецких властей; Бен-Гурион, Бен-Цви и Моше Шарет учились в Стамбуле; Моше Шарет (позднее ставший израильским министром иностранных дел и премьер-министром) служил офицером в турецкой армии. Но очень скоро власть над Палестиной изменилась, а вместе с ней и официальный язык. Английский язык правительства мандата был абсолютно чужим в мире иммигрантов из Восточной Европы; он был языком не окружающего населения, а далекой власти, от которой не ждали ничего хорошего, — тем не менее процесс ассимиляции в английскую культуру стал заметен в тридцатые годы, в особенности среди второго поколения и среди немецких евреев, бежавших от Гитлера и считавших английский язык показателем «более высокой культуры» и противоядием от восточноевропейской ментальности носителей иврита. А официальная мандатная власть признавала отдельную еврейскую политическую целостность, сохраняя таким образом еврейскую монополию в этом обществе, включая ивритоязычное делопроизводство в еврейских городах, самоуправление в области образования и других общественных сферах, а также суровые методы поддержания внутренней дисциплины.

Однако существовал позитивный идеологический фактор: у нового ивритоязычного общества не было никакой легитимации, кроме идеологической, а эта идеология рассматривала Эрец Исраэль как зародыш еврейского государства, принадлежащего иммигрантам и санкционированного Лигой Наций в качестве еврейской «родины». За несколькими исключениями они оставались практически слепы в отношении национальных амбиций местных арабов. Точнее говоря, арабов видели двояко: на бытовом уровне арабы были повсюду, и ивритская литература реагировала на эту реальность, но интеллектуально Палестина воспринималась не как арабская земля, а скорее как «социальная пустыня», готовая воплотить лозунг британского сиониста Исраэля Зангвила (1864–1926): «Земля без народа — народу без земли!» Так что в Эрец Исраэль не было культуры, в которой иммигранты могли бы ассимилироваться. В этом вакууме они построили собственную секулярную полисистему и создали для ее обслуживания рамочный язык иврит. То есть общественная жизнь и общественная деятельность, журналистика и образование, по крайней мере в принципе, велись на иврите. Но так было в двадцатые и тридцатые годы.

* * *

Вернемся к Второй алие. Почетным титулом «Вторая алия» обычно награждают основателей рабочего движения; но большинство иммигрантов, даже до Первой мировой войны, ехали в города, прежде всего в Яффу и Тель-Авив. «Первый ивритский город» Тель-Авив, основанный в 1909 г., возник в результате разрыва с прошлым и оппозиции миру прошлого, а также оппозиции миру Яффы. Рамочным языком в городе с самого начала был иврит. Они гордо произносили прилагательное «ивритский» (иври) в таких выражениях, как «ивритский труд», «ивритская земля», «Ивритская федерация труда», «новый ивритский человек» и «Первый ивритский город», противопоставляя его дискредитированному диаспорному слову «еврейский»[102] (йегуди). Но это «ивритское» качество было естественным образом связано с языком иврит. Так, в ивритском городе надо было говорить на иврите, и это было частью того же набора признаков возрождения. Городской совет Тель-Авива сажал деревья (возвращение к природе и забота о красоте), запрещал продажу алкогольных напитков, организовывал дежурства по охране и насаждал язык иврит. 31 июля 1906 г. Акива Арье Вайс, один из первых пропагандистов идеи ивритского города, распространял в Яффе свой Проспект, всего в пяти экземплярах. Он гласил: