Бенджамин Харшав - Язык в революционное время

• Название: Язык в революционное время
• Автор: Бенджамин Харшав
• Издательство: Текст
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0725-8

Книга известного американского лингвиста и культуролога касается радикальных изменений в социокультурной жизни евреев, связанных с возрождением древнееврейского языка. Автор подробно исследует один из аспектов «еврейской революции нового времени»: распространение иврита в качестве основного языка новой еврейской общности. В книгу также включен ряд статей о возрождении иврита, принадлежащих выдающимся еврейским общественным деятелям прошлого века.

---

В силу сказанного мы не можем полностью овладеть языком как независимой системой; нам необходимо принимать во внимание второго члена пары в системе, действуя по нескольким направлениям: изучая письменный текст, нам нужно изучить и его устного «близнеца», его «близнеца» во внешних референтных полях, его «близнеца» в мире автора и т. п. Система французское образования за границей всегда учитывала это обстоятельство, обучая не только французскому языку, но и «французской цивилизации».

* * *

После этого теоретического экскурса можно увидеть, что возрождение языка иврит включает в себя кругообразное движение в нескольких сферах и одновременное построение обеих частей следующих систем-близнецов: письменный и устный язык; язык взрослых и детей; базовый язык индивида и общества; ивритские термины и их дубликаты в других языках; язык как моделирующая система и «мир», который она моделирует. В последней категории расширение словаря нового языка иврит было взаимосвязано с расширением моделируемого «мира» — как в познании, так и в актуальной реальности: проще говоря, чтобы создать язык для описания природы, сельского хозяйства, обороны, управления государством, светского образования и т. п., нужно было воссоздать все это для евреев. Поэтому строительство разноплановой социальной полисистемы и сложного плюралистического общества, включающих разные сорта овощей, детские сады, науку, литературные жанры, архитектурные стили и т. д., стало партнером-«близнецом» процесса расширения языка.

Важную роль играл процесс перевода (в самом широком смысле): социальная система и система общего знания были не построены ex nihilo, а скорее переведены с других языков и адаптированы. Так, классификация цветов и политических идеологий основывалась на подобной классификации в других языках, а потом получила ивритоязычные термины, но помимо этого она прошла через фильтр языка иврит и набора тех цветов, которые можно было наблюдать в ивритском семиотическом поле (т. е. в природе и литературе).

Новый язык иврит в любой данной области установил парные отношения одновременно в нескольких направлениях. Например, язык природы отражал развивающуюся природу страны, язык природы в европейских языках и литературе, мировую науку о природе и словарь природы в древнееврейских текстах, а также общие представления о грамматике и словообразовании в современном иврите. Эти парные отношения взаимно ограничивали друг друга, и развитие каждой системы-близнеца влияло на другие.

20. Язык как объединяющая сила

Теперь мы можем подойти к социальной роли языка со стороны еврейской истории.

Как показали некоторые исследователи, разные аспекты ревитализации иврита «в принципе» похожи на лингвистические феномены в других обществах; но сама ревитализация, ее энергия и сила порожденных ею перемен в сознании индивида и общества, а особенно ее удивительный успех не имеют аналогов в истории. Более того, возрождение иврита невозможно понять вне контекста еврейской революции нового времени, у которой тоже нет исторических прецедентов. Мы подробно описали эту революцию в первой части этой книги и не станем повторяться здесь. Отметим только, что она состояла в массированном центробежном движении евреев из старой еврейской религиозной полисистемы в две новых секулярных полисистемы, внутреннюю и внешнюю.

Новая внутренняя еврейская секулярная полисистема была построена за короткий временной период на базе двух основных и одного дополнительного языка — иврита, идиша и языка каждой из стран, где проживали евреи. Она состояла из трех связанных между собой сфер — литературы, идеологии и сети социально-культурных институций, предоставлявших индивиду, вышедшему из мира штетла, целый спектр возможностей для самообогащения, самовыражения, а также интеллектуальной и культурной интеграции. Но на той же территории перед ним открывались возможности, предоставляемые языками и культурами других народов, т. е. внешней секулярной полисистемой. Несмотря на антисемитизм и отчуждение, вызываемое его странным акцентом и сложившимися у других людей стереотипами, он мог повернуться к той культуре, где богатство литературного опыта и доступность образовательных возможностей казались неизмеримо выше. Даже те индивиды, которые оставались во внутреннем поле, в той или иной степени участвовали в институтах как новой еврейской полисистемы, так и полисистем других народов. Например, такие «чистые» гебраисты, как поэт Шаул Черниховский и литературный критик Йосеф Клаузнер, оба сионисты, оба писавшие почти исключительно на иврите, создавшие ивритскую литературу, печатавшиеся в ивритских журналах и, в отличие от большинства современников, старавшиеся не писать на идише и других языках, — даже они насквозь пропитались русской литературой, читали мировую литературу по-русски и по-немецки и оба написали на немецком языке диссертации в Гейдельбергском университете. В персональном соединении их интеллектуальных миров две культуры сосуществовали; более того, внешняя культура оказывала влияние на их творчество: Клаузнер перенес методы немецкого литературоведения конца XIX в. (в особенности теорию истории литературы, развитую Вильгельмом Шерером) на изучение еврейской литературы[74]; а Черниховский имитировал европейские поэтические жанры и переводил произведения мировой литературы с русского, немецкого и греческого на иврит (см. выше, глава 6).

Еврейская секулярная полисистема, возникшая в Восточной Европе, носила почти государственный характер (за исключением правительства и военной силы). Действительно, в густонаселенных еврейских общинах и городских кварталах население жило в рамках еврейского квазигосударства (с нееврейской властью и полицией); но когда евреи массово переехали из штетлов в большие города и мигрировали за океан, туда, где главенствовали другие языки и другие народы, больше ничто не связывало их воедино. Когда Черниховский создавал стихи на иврите в Гейдельберге или в Свинемюнде, у него могли быть немецкие любовницы или пациенты-немцы для медицинской практики[75], но вряд ли у него была хоть какая-то ивритская культурная среда. Собрание его сочинений было опубликовано в Лейпциге и Шарлоттенбурге еще в 1935 г. — сам он был ивритским поэтом и не мог не продолжать писать стихи на иврите, но надежд на то, что в Свинемюнде будет еще одно поколение евреев, уже не оставалось. Принадлежность к еврейству и еврейская «идентичность» больше не были естественными, как у членов любой «нормальной» этнической группы (даже угнетенной группы вроде чехов или поляков до обретения ими независимости), для которых проживание на своей земле и принадлежность к лингвистическому и религиозному единству были само собой разумеющимися.

В таких условиях — без государства, политической структуры или достаточно обширной территориальной базы с определенными границами — решающее значение имели объединяющие силы, которые могли бы мотивировать индивида чаще, чем эпизодическое участие в разнообразных институтах внутренней полисистемы. Идеологии обеспечивали объединяющую модель объяснения разных аспектов бытия и предлагали горизонт для лучшего будущего. Политические партии, молодежные движения и профессиональные ассоциации также играли объединяющую роль, обеспечивая непосредственную социальную структуру для идеологической солидарности; они обычно организовывали повседневную жизнь, включая образовательные системы, спорт, отдых, летние лагеря и т. п. Молодежные движения культивировали идеологические споры и воспитывали любовь к еврейской и мировой литературе, так же как любовь к природе, дисциплину, человеческое достоинство, а еще занимались личностным, интеллектуальным и физическим развитием.

Но для того чтобы такая внутренняя полисистема могла существовать в полной мере, по всей сети должен течь единый поток — объединяющая сила языка. Политическая партия может привлекать людей, которые думают одинаково, но язык предоставляет нейтральную межпартийную арену для дебатов — а для светских евреев идеи не могли существовать без доказательств и споров. Язык идеологически нейтрален и предоставляет удобную площадку для переключения от абстрактного к конкретному: от идеологии к литературе, культурной деятельности, образованию и т. д. Два еврейских языка, пронизывавшие все эти сферы, создавали чувство национального единства и идентичности. Развитие идиша от народного разговорного языка до языка современного общества составляло такого рода цель для своих приверженцев — даже обширная сионистская деятельность осуществлялась на идише. Действительно, идишистские идеологии говорили об идишланд, в котором «всемирный язык», идиш, функционировал в роли государства. В 1908 г. Черновицкая конференция, на которой присутствовали ведущие писатели и общественные деятели, объявила идиш еврейским национальным языком (хотя и не поставила это слово с определенным артиклем, который делал бы идиш единственным национальным языком, как настаивали отдельные радикальные идишисты). Конференция придала культурный престиж идишской литературе и привела к усилению «войны языков» между ивритом и идишем. Ответ иврита прозвучал на Венской конференции 1913 г., хотя его эхо было слабее и заглушалось Первой мировой войной. Все это происходило во время Второй алии, и вопрос выбора базового языка нового общества стоял со всей остротой.