Бенджамин Харшав - Язык в революционное время

• Название: Язык в революционное время
• Автор: Бенджамин Харшав
• Издательство: Текст
• Жанр: Культурология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0725-8

Книга известного американского лингвиста и культуролога касается радикальных изменений в социокультурной жизни евреев, связанных с возрождением древнееврейского языка. Автор подробно исследует один из аспектов «еврейской революции нового времени»: распространение иврита в качестве основного языка новой еврейской общности. В книгу также включен ряд статей о возрождении иврита, принадлежащих выдающимся еврейским общественным деятелям прошлого века.

---

Напротив, концепция поэзии в 1890-х гг. находилась под главенствующим влиянием русской поэзии (и через нее — немецкого романтизма). Главным в этой поэзии был не социальный или критический реализм, а образ поэта, оригинального индивида, творящего благодаря сверхъестественному вдохновению и воскрешающего миры природы, детства, чувств, любви, личного страдания и квазирелигиозного опыта. Не случайно, что такие ивритские поэты, как Бялик и Черниховский, родились или провели детство не в штетлах, а в деревнях («на лоне природы») и сделали природу ключевой темой в описании своего духовного роста как рождающегося из детского опыта общения со здоровой, открытой, чистой и загадочной природой. Такой поэт, повернувшись к обществу, приобретает вид пророка, и его социальная миссия исходит из иррационального источника глубоких детских впечатлений, прямого контакта с незагрязненной природой, а также эмоционального страдания. Высокий язык пророческой поэзии был доступен только на иврите. Бялик, еще учась в литовской иешиве, попал под влияние русской поэзии Семена Фруга, еврея, который также писал стихи на идише, а позже — под влияние Пушкина. Но если Пушкин в стихотворении «Пророк» использовал библейский язык, то Бялику язык Библии был более доступен, он был внутренне присущ языку ивритской поэзии. Поэтому образ поэта как пророка, воспринятый из немецкого романтизма, естественным образом расцвел в ивритской поэзии. Потом появились Черниховский, Залман Шнеур (1886–1959), Яаков Фихман (1881–1958), Яаков Штейнберг (1887–1947) и другие, расширявшие границы тем и жанров ивритской поэзии до тех пор, пока они не покрыли основные направления европейского стиха. Однако в эмиграции, в Лондоне и в Америке, где царил идиш, возникла новая поэзия на идише. Она не отдавалась лирическому воображению и тонкостям языка, но посвящала себя политической риторике в правильной метрике русского стиха.

Вскоре после первого раунда формирования литературных и политических институтов пришло время следующего цикла: в начале XX в. великая идишская проза Менделе Мойхер-Сфорима, Шолом-Алейхема и Переца уже считалась классической литературой, получила широкое распространение и пользовалась народной любовью. То же самое произошло с ивритской поэзией Бялика и Черниховского. Когда в 1903 г. доктор Йосеф Клаузнер стал главным редактором Ха-Шилоах вслед за Ахад ха-Амом, это означало переход от культурной идеологии к эстетической литературе. И снова, после неудачи русской революции 1905 г., появился широкий спектр фракций разных еврейских партий, более определенных и более подробно и тщательно институционализированных, чем в 1897 г. Хорошо известно, что после поражения революции 1905 г. русская интеллигенция и литература впали в политически «пораженческое» настроение или замкнулись в себе, и от этого произошел самый интересный период в русском искусстве. Еврейская молодежь попала под влияние этого настроения, но их чувства еще усиливались впечатлением погромов: многие отвернулись от идеологии к литературе и от русского мира к миру еврейскому. Новая литература, индивидуалистическая и в широком смысле «декадентская» — в противопоставлении социальной прозе классиков — вышла на центральные позиции. На иврите можно упомянуть Бренера, Ури Нисана Гнесина (1881–1913), Яакова Штейнберга, Фихмана, Авраама Бен-Ицхака (1883–1950), а на идише — прозу Довида Бергельсона (1884–1952) и Дер Нистера (1884–1950) и поэзию Довида Эйнхорна (1886–1973), Лейба Найдуса (1890–1918) и «Молодых» (Ди Юнге) в Нью-Йорке: Мани Лейба (1883–1953), Зишу Ландау (1889–1937), Йосефа Рольника (1879–1955), Мойше-Лейба Гальперна (1886–1932) и Г. Лейвика (1888–1962). Многие из этих писателей, хотя и родились в России, в это время уехали учиться или жить на Запад. Некоторые из них родились в Галиции и находились под влиянием современной немецкой поэзии, но они тоже присоединились к общему настроению и поэтике.

Оригинальная проза высокого уровня на иврите появилась только в этой индивидуалистической литературе после 1905 г. Внутренний монолог утонченного, колеблющегося интеллектуала мог быть написан только на социально независимом языке — на иврите. И действительно, герой Эйцель («Около») Гнесина пишет прозу на иврите, окружавшие его девушки посещали «курсы» в городе и говорили по-русски, и все они живут отдельно от родителей, которые, «возможно», остались в каком-то далеком штетле и говорят на идише.

Некоторое время националистическое пробуждение питало ивритскую литературу и сионизм, но очень скоро волна повернулась в сторону идиша и Бунда. Бунд тоже стал более националистическим (как сказал Плеханов, они были «сионистами, боящимися морской качки») и обращался к массам на их языке, на идише, и с более реалистической программой, чем эмиграция в отдаленную турецкую провинцию. Берл Кацнельсон вспоминал это время:

В 1905 году началось бегство из ивритской литературы, наступило всеобщее разочарование в иврите, книги на иврите перестали публиковать. А потом начался короткий и прекрасный расцвет литературы на идише. Почти все молодые писатели того времени или перешли на идиш (как Перец Гиршбейн), или были близки к этому. И поскольку я был очень скептически настроен по отношению к сионистским вопросам, я тоже был полон сомнения относительно иврита, есть ли у него какая-то роль в жизни людей.

(B. Katznelson 1947b:76)

После 1905 г. трудно было опубликовать книгу на иврите, и крошечный журнал Бренера Ха-Меорер («Пробуждающий»), печатавшийся в лондонском Уайтчепеле в 1906 г., казался глашатаем новой ивритской литературы. Но писатели не так уж легко переходят на другой язык за два-три года, они продолжают писать, даже не имея аудитории. Поэтому ивритская литература была столь чувствительна к декадентским течениям того времени (кто может быть более одиноким, чем ивритский поэт, пишущий на «мертвом» языке и не имеющий читателя?), и поэтому она была так критически настроена, когда сталкивалась с социальными и культурными темами. (Подобные стремительные изменения позже случились в литературе на идише, когда она почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног.)

14. Консолидация

Первая мировая война с ее миллионами жертв и миллионами евреев, изгнанных из дома, две русских революции и Декларация Бальфура 1917 г., Гражданская война в России (1918–1922) и ужасные погромы 1919 г. на Украине — все это вновь поколебало сложившуюся картину. Модернистская поэзия на идише — пронзительная, абсурдная, гротескная, мечтательная, утопическая — одержала победу; авангардистские журналы на идише появились в начале 1920-х гг. в Варшаве, Лодзи, Берлине, Киеве, Москве, Париже и Нью-Йорке. Эта волна сошла примерно к 1924 г., но ее плоды все еще питали идишскую литературу. К 1928 г. модернизм добрался и до центра поэзии на иврите, который теперь находился в Эрец Исраэль.

Массы евреев диаспоры, особенно молодое поколение, бежавшее из разрушающегося штетла, стали овладевать завоеваниями еврейской революции: новые партии и новая культура больше не ограничивались узкими кругами интеллигенции. В освобожденной России и возникших в результате Версальского договора национальных государствах (Польше, Литве и Латвии) существовала относительная свобода национальных организаций для меньшинств. Так в рамках этого движения зародилась новая разветвленная сеть культурных учреждений. Только теперь появилась большая сеть светских школ на обоих языках, особенно в Польше, Литве, Эрец Исраэль (там только на иврите) и в Советском Союзе (только на идише). В 1925 г. в Иерусалиме был основан Еврейский университет, а в Вильне «Идишский научный институт» (YIVO), у которого были еще параллельные академические учреждения в Советском Союзе. Процветала многочисленная журналистика на идише (ивритская журналистика в диаспоре была свернута, а в Эрец Исраэль закрепилась), она повсюду породила литературную и издательскую деятельность, массовые политические партии, профессиональные организации и т. д.

Некоторое время ивритская литература еще колебалась между Эрец Исраэль и диаспорой, где в период между войнами в разное время проживали Бялик, Черниховский, Шмуэль Йосеф Агнон (1888–1970), Ури-Цви Гринберг, Давид Фогель (1891–1944?), Шнеур, Шимон Галкин (1899–1987), Гершон Шофман (1880–1972) и др.[60] Но к середине 1920-х гг. у ивритской литературы не было другого центра; она закрепилась в Эрец Исраэль, где нашла ивритоязычную социальную базу и отделилась от мира литературы на идише.

В 1920-е гг. все достижения еврейской революции нового времени объединились. С внутренней стороны законченная еврейская секулярная полисистема появилась в возрожденной Польше с ее тремя миллионами евреев, а в усеченном виде — в Советском Союзе; объединенная социально-политическая целостная структура образовалась в Эрец Исраэль, и частично реализованные системы были характерны для ряда других стран. С внешней стороны это было время поразительного проникновения евреев в центры немецкой, русской, польской и других культур; они стекались в европейские университеты и американские колледжи, играли значительную роль в советском истеблишменте и международном коммунистическом и левом движении. Еврей мог стать главой Советского государства (Яков Свердлов), его военным министром (Лев Троцкий), секретарем коммунистического Интернационала (Григорий Зиновьев), немецким министром иностранных дел (Вальтер Ратенау) или французским премьер-министром (Леон Блюм). Казалось, что идеологии всех течений оправдались: ассимиляция и интеграция в европейском обществе имели ошеломляющий успех; идишский «жаргон» породил великую литературу и законченную социальную полисистему; «мертвый» и «клерикальный» иврит стал объединительной силой молодого, светского, сионистского общества в Израиле.