Валентин Масальский - Скобелев: исторический портрет

• Название: Скобелев: исторический портрет
• Автор: Валентин Масальский
• Издательство: Андреевский флаг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-85608-248-6

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».

Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.

---

В армии я сжился как нельзя лучше. Уверен, что ген. — ад. Тот. (Тотлебен. — В.М.) в свое время это подтвердит. Еще вчера, на параде, ему угодно было особенно благодарить вверенный мне корпус; вниманием князя Дундукова я издавна пользовался; с подчиненными отношения мои создались и окрепли целым рядом боевых испытаний и, наконец, побед; оккупация меня не пугает — служить по захолустьям, после Туркестана, мне дело обычное; следовательно, причины моего решения Тебя беспокоить вышесказанным — нравственные— истекающие из веры, что молчать значило бы признать себя виновным.

Ты знаешь, как я всем сердцем, всею страстью предан службе государя, я старался всегда доказывать на деле, где Бог позволял. Я всем доволен, всем удовлетворен, но ставлю свою и честь Скобелевского имени выше всего.

Тебя любящий и Тебе всем благодарный М.Скобелев.

Письмо многое объясняет. Скобелев прямо говорит о том, что его мучит. Смысл письма в том, что лишь долг заставил его на время примириться с незаслуженной обидой, но теперь, когда война окончена, он не может продолжать служить как ни в чем не бывало, потому что «ставит свою и честь Скобелевского имени выше всего». Он даже готов уйти в запас, чтобы (так, наверное, следует понимать) совсем оставить службу. Можно ли верить в искренность этого намерения, зная безграничную любовь Скобелева к военной службе, вне которой он не мыслил своей жизни? На наш взгляд, при этих обстоятельствах — без сомнения.

Никакие чины и блага не могли заставить его забыть о чести, а честь была оскорблена. Чего же он добивался? По-видимому, какой-то формы реабилитации. Посоветовать и что-то предпринять в этом направлении мог только дядя.

На службе Скобелев все же, как мы знаем, остался. Новые важные поручения и новая война снова поставили на первый план интересы дела, а слава национального героя, которую он, вернувшись из Болгарии, встретил на родине, послужила бальзамом для его душевных ран. Указаний, что А.В.Адлерберг после приведенного письма говорил с Александром II и тот на словах передал для Скобелева что-то успокаивающее, нет. Но, как мы покажем ниже, после турецкой войны Скобелев не раз был принят царем и имел с ним беседы по поводу новых поручений и назначений. Трудно допустить, чтобы во время этих приемов не возник вопрос о Фергане. Во всяком случае является фактом, что у Скобелева не осталось недобрых чувств по отношению к государю. Вину за все он приписал клеветникам.

На время турецкой войны приходится завершение формирования Скобелева как человека и военного. Теперь он был уже не тем юнцом, каким мы его видели в начале его службы. Конечно, недостатки у него, как и у всякого, были и сейчас. Но это уже не те недостатки, которые принесли ему такие неприятности в Туркестане. Человек сильной воли, Скобелев сумел оставить их в безвозвратном прошлом. Желание выдвинуться, конечно, осталось (а кто из военачальников его лишен?), но теперь оно достигалось только теми средствами, которые допускало строгое отношение к выполнению воинского долга, дисциплина и самодисциплина. Недостатки теперь были другого рода. Гордый сознанием собственного превосходства, окруженный любовью и поклонением подчиненных, он бывал временами капризен, вспыльчив, иногда даже несправедлив. Но все это никогда не доходило до самодурства. Скобелев был отходчив, научился быть строгим к себе и, если допускал несправедливость или другую ошибку, первым сознавал и исправлял ее. Вот характерный пример.

Во время третьего штурма Плевны, рассказывал в своих воспоминаниях П.А.Дукмасов, отчаянно храбрый хорунжий, выполнявший впоследствии самые рискованные поручения Скобелева, последний сказал ему, указывая на полусотню казаков:

«— Вот, посмотрите, Дукмасов. Этим господам я приказал выбить из огородов башибузуков. Опять ваши казаки… (тут генерал употребил крепкое слово), — продолжал Скобелев, заметно раздражаясь. — Поезжайте и скажите, чтобы сейчас же выбили эту сволочь!

Скобелев сильно задел мое казачье самолюбие. Вспылив и не сознавая, что говорю, я ответил:

— Если вы, ваше превосходительство, ругаете так нас, казаков, то я не могу исполнить вашего приказания.

— Как вы смеете рассуждать, хорунжий! — грозно крикнул Скобелев, весь вспыхнув. — Я прикажу вас расстрелять!

— Как угодно… Каждый из нас может быть расстрелян неприятелем, но, если прикажете, меня расстреляют свои пули».

У Скобелева между тем мгновенная вспышка прошла. Он протянул руку Дукмасову и с добродушной улыбкой сказал:

— Ну, извините меня, голубчик, я погорячился.

«Эта искренняя фраза, — объяснял Дукмасов, — еще более расположила меня к этому человеку, которым я был просто очарован…» В дальнейшем Дукмасов стал беззаветно преданным помощником и личным другом Скобелева.

Вот другое свидетельство, уже В.В.Верещагина: «…Скобелев положительно совершенствовал свой нравственный характер. Вот, например, образчик военной порядочности из его деятельности последних лет: на третий или четвертый день после Шейновской битвы я застал его за письмом.

— Что это вы пишете?

— Извинительное послание; я при фронте распек этого бедного X., как вижу, совершенно напрасно, поэтому хочу, чтобы мое извинение было так же гласно и публично, как и выговор…»

Боевые донесения Скобелева теперь отличались точностью, лаконизмом, даже некоторой сухостью. Все заслуги он приписывал подчиненным. Его представления к наградам были составлены так убедительно, что ему невозможно было отказать. Все его ближайшие помощники имели очень много наград. Он не боялся около себя талантов и, напротив, выдвигал их, стараясь извлечь из них максимум пользы.

При русской армии во время этой войны было много иностранных корреспондентов и военных агентов. Здесь был старый друг Скобелева по Туркестану Мак-Гахан, были корреспонденты английских, американских, французских, немецких, итальянских газет — Форбс, Бракенбери, Каррик, Гавелок, Грант и другие. Они посылали о Скобелеве восторженные статьи, отзывались о нем как о восходящей звезде, военном гении. Хотя Скобелев, вопреки распространявшимся о нем недоброжелателями слухам (их опровержению был посвящен специальный материал в «Голосе минувшего» в 1914 г., № 6 и 9), не заискивал в корреспондентах, они все же тянулись к нему, предпочитали его общество всякому другому. Объяснялось это просто: здесь они не только встречали искренние отношения, товарищескую обстановку, но было на что смотреть и о чем писать. Не только во время боя, но и в антракты в 16-й дивизии происходило что-нибудь интересное: учения, рекогносцировки, обсуждение итогов боевых действий. И общество самого Скобелева оказывалось интересным и поучительным. Здесь не иссякала живая мысль, шли и споры, и серьезные беседы, обсуждались не только военные, но и общественные, и научные вопросы. Всякий, кто имел интеллектуальные интересы, хотел чему-то научиться, в этом обществе был как дома. Больше всего иностранцев поражал сам Скобелев.

— Послушайте, да это какой-то профессор! — изумился немецкий военный авторитет Лигниц после знакомства со Скобелевым.

— Трудно сказать, чего в нем больше, ума или знаний, — резюмировал свои впечатления военный агент США Грин.

Рассказанное, что мы передаем со слов Немировича-Данченко, полностью подтверждается свидетельствами других лиц, например книгами Грина, генерала П.Д.Паренсова, начальника контрразведки, а потом начальника штаба у генерала Имеретинского, и всеми, кто посещал 16-ю дивизию. Теперь и В.В.Верещагин отзывался о Скобелеве совсем иначе. 3 декабря 1877 г. он писал из Плевны брату Александру: «Я… еще раз убеждаюсь, что Скобелев молодец первой руки, и храбрец, и умница». Одним словом, Скобелев вполне сформировался как человек, как выдающийся военный специалист, мастер своего дела. Его дарование еще не вполне развернулось, его подчиненная должность не давала для этого достаточного простора. Но он созрел для выполнения крупных задач, требующих самостоятельности, инициативы и широты мышления.

Здесь придется на время отойти от последовательного изложения и рассказать (что я обещал выше) о моих поисках потомков другого, наряду с Е.В.Гущиком, ординарца Скобелева — П.А.Дукмасова. Другого подходящего места уже не будет.

В 50-х гг. я работал в Новочеркасском политехническом институте. Там у меня была студентка Дукмасова. Она мне запомнилась, наверное, из-за своей внешности: смуглая брюнетка с немного восточным типом лица. Потом, понятно, я о ней забыл, но, как часто бывает, новые события вызывают в памяти давно прошедшее и, казалось бы, прочно забытое. Когда я начал изучать Скобелева и читать Дукмасова, вспомнил эту студентку и подумал: П.Дукмасов после войны жил в Новочеркасске, где и кончил свои дни. Этот факт плюс совпадение фамилии не могут быть случайными, по-видимому, это люди одного рода, и тогда в этой семье могут храниться письма, документы, вещи тех времен. Я написал своему новочеркасскому другу, и оказалось, что в другом институте, где он работает, тоже есть Дукмасов. Но ни этот Дукмасов, ни та студентка, которая давно стала специалистом, ничего не могут сказать о своем далеком предке и не имеют никаких материалов. Но новочеркасский Дукмасов помог другим: он сообщил адрес ленинградской Дукмасовой, по его словам, пожилой образованной женщины, которая знает о прошлом рода больше его и может дать сведения об ординарце Скобелева. Я написал в Ленинград и скоро получил большое, подробное и чрезвычайно интересное письмо. Написано оно очень грамотно, хорошим слогом и выдает культуру моего корреспондента. Хотя содержащаяся в нем информация мало связана со Скобелевым, она, как сейчас увидит читатель, имеет определенный самостоятельный исторический интерес.