Элизабет Адлер - Тайна

• Название: Тайна
• Автор: Элизабет Адлер
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

В Митчелском овраге найдена девушка, потерявшая память. Она не помнит свою прошлую жизнь, своё имя. Никто не ищет ее. Психиатр Фил Форстер дает ей новое имя Би Френч и помогает начать новую жизнь в качестве секретаря у супербогатой женщины Милли Ренвик. Однако прошлое вдруг странным образом вновь находит Би Френч и она начинает вспоминать…

---

Она подняла голову, почувствовав вдруг мое присутствие. Наши глаза встретились, и время вдруг остановилось. Я видел лицо с крупными чертами, запечатлевшееся в моей памяти навсегда, но теперь время исчертило его сетью морщинок. Печальные глаза, полные смирения, сказали мне, как много она страдала.

А она видела маленького мальчика, превратившегося в высокого молодого человека, чья болезненность исчезла, худые руки налились мускулами, черты лица определились. Потом она сказала мне с гордостью, что это лицо очень симпатичного мужчины. Не красавца, но определенно интересного человека. Особенно из-за шрама на щеке.

— Ты совсем не изменился, Джонни, -сказала она тихо, с улыбкой.-Я узнала тебя.

— А я тебя, Нэнни Бил.

Я перепрыгнул через ограду и прижал ее к себе. Слезы текли по нашим лицам, но теперь я чувствовал ее хрупкость и свою силу.

— Я думала, что ты умер, -прошептала она дрожащим голосом.-А потом мне сказали, что приезжали за наследством. Я сказала, что это не можешь быть ты, потому что ты обязательно нашел бы меня. Все эти годы я думала о тебе, каждую ночь молилась за тебя. И каждый твой день рождения я размышляла, жив ли ты еще, потому что знала, что тот человек очень злой и хочет все прибрать к рукам.

Я взял ее руку, и мы вошли внутрь. Она улыбнулась мне сквозь слезы.

— Тебе ведь, наверное, и не приходило в голову, что ты когда-нибудь увидишь, как плачет старая Нэнни, — сказала она.-Но это слезы радости.

Она заварила чай, и мы сели у огня, держа тарелки на коленях. Она-в кресле-качалке, я-на деревянном стуле с прямой спинкой. Мы подстелили белые дамасские салфетки, и она достала имбирный пирог. Но мы были так заняты разговором, что едва обращали на него внимание. Она налила нам чаю из старинного коричневого чайника. Я заметил, что она с трудом поднимает его обеими руками, и чашечка звенит на блюдце, когда она подает ее мне.

Я снова был дома и наслаждался тишиной и покоем. Я оглядел ее комнату, узнавая знакомые вещи, и сказал:

— Я никогда не покину тебя, Нэнни. Я буду всегда рядом, чтобы заботиться о тебе.

Я коротко рассказала о годах, проведенных на Калани, и о жизни после. Я не хотел огорчать ее и сказал, что доволен жизнью.

— Но ты должен бороться за то, что принадлежит тебе, Джонни, -сказала она, взглянув на меня поверх своих очков в черепаховой оправе.-Когда я услышала, что Арчер Кейн был здесь со своим так называемым «сыном», я пошла к нотариусу и сказала, что это не ты. Они описали человека, который назвал себя Джонни Леконте: высокий голубоглазый блондин атлетического сложения. Я сказала им, что ты темноволосый и темноглазый, как твоя мать, но они сказали, что время меняет людей. Конечно, я понимала, что они ошибаются. Это был Джек Кейн. И все мои надежды рухнули, Джонни. Я поняла, что они убили и тебя тоже.

— И меня тоже?-с удивлением спросил я. И тогда она рассказала мне о матери. Чашка вновь задребезжала на блюдце, но на этот раз в моих руках. Нэнни отдала мне письмо, написанное моей матерью перед смертью, и я тупо прочел его. Я думал о той боли, через которую прошла моя мать, некрасивая, но богатая девочка, которая позже поняла все свое уродство и одиночество после смерти отца. Бедняжка «уродина» очутилась на вилле «Мимоза» и потеряла голову, полюбив мужчину, который, она надеялась, тоже любит ее внутреннюю красоту, ее душу.

Но Арчер Кейн никогда не проникался душевной красотой моей матери: ему не было дела до ее души. Все, что ему было нужно, -это деньги, и он наконец получил их.

— Ты должен бороться за то, что и так твое по праву, -твердо повторила Нэнни.-Иди и расскажи им, что случилось, потребуй свое наследство.

Я горестно покачал головой. Наследство и так отравило мне жизнь. Лучше я буду бедным, свободным и счастливым.

— Но, когда ты женишься, -настаивала Нэнни, — что тогда? Ты не можешь отказать своим детям в праве получить бабушкино наследство. Она так хотела. Кейны украли его так же, как украли у тебя детство. Но я оставался тверд в нежелании требовать деньгu. Я сказал ей, что больше всего в жизни хочу рисовать и рад, что наконец нашел мой духовный приют. Когда она поняла, что я не изменю своего решения, она заставила меня записать свою историю-«для будущих поколений». Она сказала, что мой рассказ, ее собственный «документ», подтверждающий историю, и письмо матери будут лежать на специальном хранении в банке. Она спрячет ключ в ящик бюро, а копию документа-под матрас для пущей сохранности. И тогда она будет спокойна. Нэнни Бил сдержала свое обещание Марии-Антуанетте Леконте: она сделала все, чтобы защитить ее сына и будущих внуков.

— Когда они вырастут, -сказала она, -у них будет возможность сделать свой выбор.

Что же до меня, то я сделал свой выбор и счастлив вполне. Я не собираюсь требовать виллу «Мимоза» со всеми ее печальными воспоминаниями, хотя, возможно, это место я любил больше всего на свете. Мне не нужно наследство моей дорогой мамы, потому что я воочию убедился, как деньги разрушают человека. Я знал, как жить, рассчитывая на собственные силы. Я рисовал, я был снова дома и нашел свою пожилую воспитательницу и лучшего друга-Нэнни Бил. Человеку трудно желать большего. И теперь я счастлив».

Глава 31

Би все еще лежала в той же позе, свернувшись калачиком на зеленой софе на террасе, когда взошло солнце и наступило утро следующего дня. Она прижала к себе бумаги, где была записана история Джонни Леконте, и молча смотрела, как встает солнце и Средиземное море превращается в озеро расплавленного золота.

Би потянулась и побрела через террасу в холл. Там она остановилась, глядя на то место у подножия лестницы, где нашли тело Марии-Антуанетты Леконте, и пробежала рукой по деревянным перилам, как часто, наверное, делала Мария-Антуанетта.

— Мне так жаль, -прошептала она, -так жаль, что все так получилось и я никогда не знала вас.

Она пошла к себе в комнату, позвонила Нику и сказала, что прочла историю Джонни Леконте и просит его немедленно приехать.

Би ждала его на ступеньках, когда он приехал через полчаса.

Они сели рядом, рука об руку, на мраморных ступенях.

— Совсем как Джонни любил сидеть, -сказала она, печально улыбаясь.-Конечно же, это он рассказал мне эту историю, я очень хорошо вспомнила. Не понимаю, как я могла забыть. Он был очень живым рассказчиком и описал все в точности так, как рассказывал мне. Теперь я все вспомнила и могу рассказать дальше.

Джонни сказал, что в 1954 году арендовал. маленький каменный домик в Сент-Пол-де-Венс, крошечной деревушке на холме за побережьем. Это было поселение художников, писателей, музыкантов-несерьезных людей, которые собирались по вечерам в кафе, чтобы поесть, выпить вина или сыграть в «петанк». Деревушка нисколько не изменилась за века своего существования. Там жили те же семьи, и уклад жизни был тем же. Он сказал, что они словно жили в прошлом, в эре невинности.

Джонни нарисовал сотню портретов Нэнни Бил, на которых она подрезала розы в саду, наливала чай в старинную коричневую чашку, сидела на своей тенистой террасе. Я помню, как он показывал их мне и объяснял, что это не были портреты в прямом смысле, он никогда не добивался фотографического сходства. Они, как однажды определила Малуйя, запечатлевали человека таким, каким он был в глубине души.

Джонни показывал мне рисунки деревенских женщин: морщинистые, обветренные на солнце и ветру лица, зоркие глаза щурятся против света, черные шарфы на волосах и белые фартуки поверх черных же платьев, большие крестьянские ноги в грубых башмаках. Каким-то образом он открывал взгляду их детскую невинность, как и у мужчин, проработавших на полях полвека. Он рисовал владельца кафе, его тучное тело над оцинкованной стойкой, его острый взгляд, проверяющий, на месте ли солонки и соусницы. Он писал священника, сидящего на старом деревянном стуле у ворот маленькой церкви. Руки его сложены на внушительном животе, ноги вытянуты, шляпа надвинута на глаза, а черная сутана колеблется на ветру.

Он рисовал десятки портретов Малуйи. Палитра его менялась: чистые краски Ривьеры становились более туманными, более экзотическими; силуэты приглушены вуалью цвета. Малуйя, расчесывающая свои черные волосы, которые закрывают ее лицо черным блестящим экраном; венок из цветов вокруг ее шеи, цветы ниспадали на грудь, едва намеченную кистью. Он рисовал ее худенькой обнаженной девочкой, плывущей в кристальной воде океана, словно в своей стихии, окруженной коралловыми рыбками.

Би взглянула на Ника, и он кивнул. Он знал эти рисунки: их знали все. Они висели в знаменитых музеях и картинных галереях мира.

— Он вложил свре сердце в эти рисунки Малуйи, — мечтательно сказала Би, -и говорил, что никогда не забудет ее. Он сказал, что ее любовь делала сносной его жизнь на Калани, и он не знает, любил ли кого-нибудь так же.

А потом в один прекрасный день он встретил Северин Жадо. Она приехала из Парижа, где жила со своей матерью. Она наблюдала за игрой деревенских мужчин в «петанк» и останавливалась рядом с ним посмотреть, как он работает. Она была высокой, с него ростом, и обладала гривой роскошных рыжих волос и утонченным личиком с мелкими веснушками и выразительными глазами. Он привел ее в кафе, и они разговорились.