Шейла Дайан - Пляжное чтиво

• Название: Пляжное чтиво
• Автор: Шейла Дайан
• Издательство: БДР-Трейдинг
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-7721-0054-8

На фоне серебристого диска полной луны Марджори Эплбаум медленно кружилась на тонкой веревке, охватившей ее лодыжки, метрах в шестидесяти над пляжем. Кровь стучала в висках. Желудок давил на сердце. Открыв глаза, она увидела бушующее море под собой и ясное небо над ногами. Ее рыжие волосы летели за ней как знамя, обнаженные ягодицы и грудь сверкали в лунном свете. Возбуждение росло в ней. Мужчина на балконе крепко держит веревку: сейчас он втянет маленькую женщину через перила балкона в свои объятия. Она задрожит, прижавшись к нему, и позволит отнести себя в постель. Другая женщина привяжет ее запястья к изголовью кровати шелковыми шарфами, и мужчина, лаская, овладеет ею. Они играли так часто, что игра превратилась в ритуал. Но в эту роковую ночь эротический обряд закончился ужасной трагедией: едва успев раскинуть руки-крылья, совершенно голая Марджори с огромной высоты грохнулась на дощатый настил променада…

Интересно, почему реальная жизнь неожиданно оказалась так похожа на сюжет нового романа Алисон?

---

— В каком смысле "конечно"?

— Поверь, есть вещи, о которых я не могу тебе рассказывать… которые ты определенно не поймешь.

— Какие, например?

— Ну, разные мужские дела.

— Какие мужские дела?

— Ну… ну, спорт, например.

— И что еще? — спросила я, уверенная, что не проскочила жизненно важный поворот разговора, что у сына на уме не бейсбол и не теннис.

— Ну, свидания. Помнишь: сви-да-ни-я? Когда ты последний раз ходила на свидание, мам? Держу пари, ты и не вспомнишь, — ответил Шел, прерывая допрос.

Я вдруг ощетинилась, защищаясь, и попыталась вспомнить. Если не считать чокнутого нейрохирурга, с которым познакомила меня Робин прошлым летом и который предложил мне заняться любовью, когда делал мне энцефалограмму, у меня было лишь одно свидание… но даже после него прошло уже шесть месяцев.

— В прошлое воскресенье! — наконец сказала я, вспомнив ужин с Джефри Кауфманом и мысленно благодаря Робин за то, что она оставила нас наедине.

— Да? И с кем же?

— С Джефри Кауфманом. Он…

— Я знаю. Психиатр. Прошлым летом его жена сбежала с мужем Эплбаум — спасателем.

— Ты точно в курсе местных слухов. Надеюсь, в колледже у тебя дела пойдут не хуже.

Он закатил глаза.

— Так как психиатр?

— Он был очень мил. Мы ужинали у Барни.

— Только не забывай про Резинового Робби, — поддразнил сынок.

Я закатила глаза.

— Думаешь, он годится? — спросил Шел.

— "Годится"?

— В мужья.

— Ладно, — сказала я, откладывая вилку и внимательно глядя на сына. — Так что же случилось?

Шел намеренно уклонился от разговора о Бренде Форестер — я не смела думать почему, но чувствовала, что он сменил тему не только для того, чтобы избежать допроса.

— Почему ты вдруг так заинтересовался моей личной жизнью?

— Я всегда ею интересовался. Просто я хочу видеть тебя счастливой. Ты знаешь… чтобы о тебе заботились.

— Мне кажется, что я прекрасно забочусь о себе. В действительности я прекрасно забочусь о нас обоих последние пятнадцать лет. Так почему ты решил, что обо мне должен кто-то заботиться?

Шел набил рот хлебом и, вероятно, поэтому не ответил на мой вопрос…

— Почему ты думаешь, что обо мне должен кто-то заботиться? — спросила я отца.

Прошло девять месяцев со дня смерти Карла, и все это время мои родители вели себя очень необычно: мать перестала звонить мне в дождливые дни и объяснять, что Шел должен надеть настоящие ботинки, а не кроссовки, которые промокают в дождь и ведут к простуде, ангине и пневмонии. И я не могла вспомнить, когда в последний раз она предупреждала меня о бакалейных кошмарах: пестицидах в винограде, ботулинусах в анчоусах, сальмонеллах в цыплятах. Наверное, она чувствовала, что у вдовы с маленьким ребенком достаточно забот и без этого.

Но, в конце концов, не совсем достаточно, поскольку в тот вечер после ужина в родительском доме мать отправилась с Шелом играть в домино, оставив меня с отцом.

— Поговорим немного, — сказал отец. — Как ты справляешься?.. Как Шел?.. Тебе нужно что-нибудь?.. Тебе хватает денег? Мы с мамой беспокоимся… Ты бравый маленький солдат… но прошел почти год, и тебе надо начинать подыскивать кого-то, кто будет заботиться о тебе.

Именно тогда я и спросила:

— Почему ты думаешь, что обо мне должен кто-то заботиться?

Бен Шипмэн позвонил на следующей неделе. Он был сыном партнера отцовского дантиста. Недавно разведенный — жена ушла к тренеру по теннису из их загородного клуба, когда узнала о его интрижке с лаборанткой. Теперь Бен пытался "вернуться к жизни". Мой отец предложил ему позвонить мне. "Вы, ребятки, будете хорошей компанией друг для друга", — сказал он.

Мы провели несколько вечеров в лучших ресторанах Филадельфии, где он угощал меня хорошим ужином, прекрасным вином, беспрерывным нытьем о пороках его жены и адвокатов, личных трудностях и о том, как он научился любить себя, и, как я прекрасно поняла к четвертому свиданию, любовь к себе занимала теперь в его жизни главное место.

Но я так никогда и не поняла, почему отправилась на пятое свидание с ним и почему после этого свидания занималась с ним сексом. Может, потому, что он был красив, от него приятно пахло и я не спала ни с одним мужчиной после смерти Карла (я предпочитала не принимать во внимание мое безумное совокупление с Филипом Краузеном). А может, самое главное, я занималась сексом с Беном Шипмэном, потому что мне было необходимо почувствовать себя хорошо… почувствовать себя нужной. Вероятно. Но более вероятно, я занималась сексом с Беном Шипмэном потому, что была сексуально озабочена.

Итак, после ужина с вином я пригласила Бена в свою квартиру и провела его в свой уютный кабинетик. Мы уселись на диване, поговорили о фториде в зубной пасте, то есть об уходе за зубами, и затем он меня нежно поцеловал. Так, как целовал на прощание после нашего второго свидания, — милый неугрожающий поцелуй, приличный поцелуй, который вполне мог стать последним, но когда я совершенно случайно повернулась, его левая рука слегка коснулась моей груди, совершенно голой под тонкой шелковой блузкой. И это случайное прикосновение разожгло во мне страсть, удивившую нас обоих. Ну, во всяком случае, меня. Я не уверена, что мужчин можно удивить страстью.

Потом, скатившись с меня, он сказал:

— Алисон, позволь мне заботиться о тебе.

Я положила его вялую руку на свою неудовлетворенную плоть.

— Лучше погладь меня, Бен, нежно, — сказала я, не поняв его слов.

Однако он уже спал. Он проснулся, теплый и освеженный, полчаса спустя и лизнул меня в шею.

— Ты все это время так умело справлялась одна. Позволь не заботиться о тебе.

— Почему ты решил, что мне нужна чья-то забота? — усмехнулась я, когда до меня дошел смысл его слов.

… Разве ты не считаешь, что я хорошо забочусь о нас? — спросила я сына, чувствуя, как моя уверенность тает от самомнения отца, самомнения Бена… молчания Шела.

— Хм-ум, — произнес нараспев Шел с полным ртом, не отрывая взгляд от тарелки со спагетти.

— Разве ты так не думаешь? — взмолилась я.

Шел сглотнул, но не поднял глаз.

Прежде чем он успел снова набить рот, я потребовала:

— Шел! Ответь мне… пожалуйста.

— Конечно, ты хорошо заботишься о нас, но…

— Но что?

— Ну, на тот случай, если ты не замечаешь, в нашем доме давным-давно уже двое взрослых. И я, кстати, думаю, что мы заботимся друг о друге…

Я смотрела на сына и удивлялась, когда он вырос… удивлялась, когда он решил, что вырос.

—… и теперь я уезжаю в колледж… и… ну… я буду далеко, — тихо сказал он, приоткрывая дверцу в свою душу, и я поняла, вероятно, чуть больше, чем он хотел мне позволить.

"Далеко", — сказал Шел. "Далеко от тебя", — имел он в виду. Сын беспокоился обо мне, но он также беспокоился о том, что я могу найти себе новую жизнь и отдалиться от него. И все это в тот момент, когда он так рвался освободиться от меня. Все это я увидела совершенно ясно, когда Шел сказал: "Я буду далеко". "Бедный ребенок", — подумала я, вспоминая чаек на пляже, разрываясь от желания покачать его как маленького.

— Ты будешь далеко, Шел. Ты будешь скучать по мне, не правда ли? — я потянулась через стол и коснулась его руки… его загорелой, мускулистой, очень взрослой руки.

— Не трогай мое тело! — с притворным ужасом крикнул он, отдергивая руку.

— На самом деле я уже скучаю по тебе, — призналась я, и мои глаза набухли слезами.

— Если ты заплачешь, я не съем больше ни крошки, — пригрозил Шел, пытаясь избежать проявления чувств.

Но я видела его лицо, лицо, которое я знала так хорошо, гораздо лучше, чем свое собственное. И, схватив пустую плетенку, я вскочила, чтобы наполнить ее теплым хлебом из печки… и уберечь гордость Шела… смакуя болезненно сладкое ощущение его почти пролитых слез, чувствуя, что была близка как никогда к тому, чтобы услышать, что он любит меня.

— Люблю тебя, Шел, — сказала я, клюнув его в щеку и ставя перед ним полную корзинку ароматного хлеба.

— Я думаю, мне следует пойти с тобой завтра, — повелительно сказал он, притворяясь, что не заметил моего пылкого жеста.

— Спасибо, Шел. Обещаю позвонить тебе, если разнервничаюсь.

Когда я в ту ночь закрыла глаза, размышляя о сложных чувствах Шела, мое собственное равновесие куда-то покатилось. Появилась бесконечная чернота, пропасть, я не могла сосредоточиться. Снова я вспомнила чаек, и крупные тяжелые слезы заструились из глаз в подушку — якорь для моей ускользающей души.

Глава девятая

Белая

Я проснулась в середине ночи с мыслями о камере. Нельзя было сказать, что я спала, но очнувшись, я тут же почувствовала, как камера сжимает мой мозг. Я вспомнила картинку из брошюры. "Что-то вроде железного легкого, — подумала я, — только моя голова — внутри, а ноги — снаружи". Я попробовала представить, как смогу двигаться в камере. Тесно. Я не могла шевельнуть ни головой, ни руками и не могла выползти… и мне не хватало воздуха… я кричала, но никто не слышал меня, и лаборанта уже не было в окне, и я была одна в трубе, душившей меня… и я резко села в постели, обливаясь потом.