Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 1, 2003

• Название: Новый мир. № 1, 2003
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Постмодернистское освобождение от «угрозы метафизики» прослеживается во всех сферах культуры — от утверждения свободы человеческого «я» как, по слову автора, «радикального манипулирования осколками бытия» до увлечения языческими верованиями; от «конца стиля» (Б. Парамонов) до деспотизма политкорректности; от отрицания «репрессирующей нормы» до манифестации духовных, душевных и телесных извращений как нормы. Но как бы ни старался постмодернизм, представляющий себя как «кожу времени»[55], уйти от «вертикали», от метафизических вопросов, они перед ним стоят. О. Николаева дает понять, что бесконечно дробящаяся реальность постмодернизма, упоение виртуальной реальностью, уход в психоделическую реальность связаны с неосознанным чувством богооставленности, со страхом смерти.

А. Генис в «Вавилонской башне» замечает: «Разочарованный в социальных проектах, запуганный бешеным ходом прогресса, современный человек предпочитает менять не мир, а свое восприятие мира»[56]. Смена освещения, ракурсов, мелькание точек зрения, «зэппинг» как порхание с канала на канал в видеополе[57] меняют мир для человека постмодерна.

О. Николаева справедливо видит в эффекте «иных условий освещения» не только новую форму дизайна или вариативность художественной игры, но и опасность измененных состояний, которую несут секты, шаманская практика, опасность разрушения исторической, культурной памяти, когда любой объект сознательно деформируется сменой освещения. («В мире нет ничего настолько священного и настолько значительного, чтобы его нельзя было „переиграть“ в профанное и пародийное».) Сменой ракурса на телеэкране смерть становится самой пикантной частью «интересного», перестает быть таинством.

В мифотворчестве современной культуры Николаева выделяет идею о человеке прежде всего как о потребителе. От убийственного анализа рекламы, формирующей человека эпохи New Age, автор идет к анализу потребительства в сфере человеческих отношений, усматривает всю ту же жажду обладания во всеядности постмодернистского текста и фиксирует один из главных способов сделать мир комфортным для среднего человека-потребителя: «Все духовные вершины должны быть понижены, все пропасти выровнены, все сакральное — профанировано, все чудесное — банализировано, все существенное — спародировано».

О. Николаева, хорошо знакомая с современным постмодернистским искусством, выбирает для переоценки произведения кино и литературы, ставшие культовыми или вызвавшие наиболее острые споры, — будь то фильм М. Скорцезе или инсталляции и перформансы некоторых наших художников. В особенности же — фильмы и романы, интерпретирующие евангельские сюжеты. «Стремление к авторской оригинальности оборачивается под постмодернистским пером единообразным и навязчивым приемом толкования евангельских текстов исключительно в обратном смысле: белое… темнеет, а черное делается белесым»[58]. Все это и называется «новым прочтением», «самовыражением», «смелым художественным решением».

Теоретики современного искусства ради его истолкования нередко обращаются к феномену юродства, находя здесь сходство игровых, зрелищных компонентов. О. Николаева показывает диаметральную противоположность юродства Христа ради и постмодернистских перформансов: «Юродивые принимали на себя подвиг быть безумными в мире сем по великому смирению… То ничтожество, в которое они облекаются Христа ради, призвано упразднить в них всякую самость, дабы явилась через него слава Божия». В основе перформансов — тщеславие, желание быть замеченными, тяга к самоутверждению. В книге немало примеров того, как пытается современное искусство копировать, компилировать, пародировать то, что принадлежит христианству.

Современное отечественное искусство О. Николаева видит как результат общественного и культурного развития нескольких десятилетий. Ее не заподозришь в симпатиях к советскому режиму и эстетике соцреализма, но автоматически положительно воспринимать всю альтернативную культуру она тоже не склонна.

Можно было бы, наверное, избежать схематизации, иногда встречающейся в книге: это и упрощенная характеристика русского авангарда, и карикатура на оттепель (стр. 275), и уж очень адаптированное представление о мифо-ритуальной структуре новой культуры (стр. 345–348). Как бы ни относился автор книги к литературоведам советского периода, но инициалы их следует писать точно (В. Кирпотин, а не Б. Кирпотин — стр. 272). Слишком уж часто встречается в примечаниях «цит. по:». Почему бы не обратиться к источнику, особенно когда речь идет о вполне доступном? Все это недостатки частные и легко исправимые.

Более серьезный упрек в критике был сделан О. Николаевой за сбивчивое употребление понятия «православная культура». И это в самом деле так. Православная культура понимается то как идеал, то как прерванная традиция, то как церковная культура, то как одно из направлений современного художественного творчества. Автор книги фактически только ставит вопрос о возможностях развития православной культуры в наши дни. Тем не менее сама книга — достойный вклад в развитие этой культуры.

«Трезвое понимание эпохи, в которую мы живем, — пишет О. Николаева, — может предостеречь от некоторых тонких и завуалированных соблазнов, которыми переполнена современная жизнь, и хотя бы отчасти отразить ее агрессивные посягательства на душу каждого человека». Книга «Православие и свобода» благодаря остраненному взгляду автора на стереотипы современного сознания освобождает читателя от гипноза навязываемых ему представлений. Свобода личности, о которой так мечтает человек, открывается в единении с Личным и Живым Богом, призвавшим человека к особому пути свободы — к творчеству жизни.

Людмила ГЕРАСИМОВА, Наталия ГЕРАСИМОВА.

Саратов.

Книжная полка Павла Крючкова

+9

Корней Чуковский. Стихотворения. Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания М. С. Петровского (при участии О. Л. Канунниковой и Е. Б. Ефимова). СПб., Гуманитарное агентство «Академический проект», 2002, 500 стр. («Новая Библиотека поэта»).

Минувшей осенью неподалеку от северной столицы, под Вырицей, на даче Александра Кушнера я записывал на аудиопленку размышления поэта о Корнее Чуковском. А. С. прочитал и своих «Современников» — остроумный центон из двух поэм — «Двенадцати» Александра Блока и знаменитого уже в 1917 году «Крокодила» (см. «Арион», 2002, № 1, а также новую книгу поэта «Кустарник», СПб., 2002). Говоря о Чуковском, он сказал, что для него, Кушнера, Корней Иванович прежде всего — поэт и что когда он смотрит на фотографии, где Чуковский сидит рядом с Блоком (или Пастернаком), то понимает, что здесь запечатлены именно два поэта. Впрочем, на «чуковские» темы Кушнер писал и специальные эссе: о стихотворной интонации Чуковского, о его звукописи, особой поэтике, о пропитанности его поэзии стихами XIX века, о перекличках с поэзией начала XX века.

И вот в книжной серии, редактируемой Кушнером, в «Новой Библиотеке поэта», вышел том, вступительная статья к которому так и называется: «Поэт Корней Чуковский». Здесь собраны почти все его произведения для детей (в том числе полузабытая стихотворная «военная» сказка «Одолеем Бармалея» с тщательными текстологическими и историческими комментариями Е. Б. Ефимова), ранний роман в стихах «Нынешний Евгений Онегин» (1904), сатирические стихи и переводы 1905–1907 годов, «взрослые» лирические стихи, экспромты и шутки[59].

Конечно, эту книгу надо читать с двумя закладками. В случае с Чуковским, который под цензурным гнетом 20 — 30-х годов переделывал свои сказочные поэмы, это особенно важно. Работая в домашнем архиве писателя, изучая ранние издания, М. Петровский учел все редакции и варианты. И даже позднейшие мифы, как в случае с «Тараканищем», который к Сталину, естественно, никакого отношения не имел, ибо сказка писалась «на полях» статьи о Некрасове в 1921 году, когда имя тирана Чуковскому вряд ли было известно. Через семьдесят лет наследнице поэта Е. Ц. Чуковской даже пришлось выступить по этому поводу в печати: «„Таракан“ — такой же Сталин, как и любой другой диктатор в мире. <…> Очевидно, будущее бросает тень на настоящее. И искусство умеет проявить эту тень раньше, чем появится тот, кто ее отбрасывает» («Независимая газета», 1991, 9 июля).

Однако, когда глядишь на публикуемые впервые — поздние и исключенные — варианты в рабочих тетрадях 20-х годов, «тень настоящего» по-своему дерет по коже:

И сказал ягуар:
Я теперь комиссар,
Комиссар, комиссар, комиссарище
И прошу подчиняться, товарищи,
Становитесь, товарищи, в очередь!

Кстати, в экспромтах Чуковского нашелся такой пассаж: «Не бойся этого листка: / Я лишь К. Ч., а не Ч. К.» (стр. 198). А к знаменитой поговорке, давно включенной в словари современных цитат («В России надо жить долго»), навечно теперь приложится изящный стихотворный диагноз: