Феликс Арский - Перикл

• Название: Перикл
• Автор: Феликс Арский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Перикл (Perikles) (около 490 до н. э., Афины, — 429 до н. э., там же), древнегреческий политический деятель, стратег (главнокомандующий) Афин в 444/443-429 до н. э. (кроме 430). Принадлежал к аристократическому роду.

---

Перикл стоял на своем. Он отмалчивался сам и не позволял говорить демосу. С тех пор как враг вторгся в Аттику, суды и Народное собрание не собирались, и Перикл, по существу, правил самолично, лишив демос возможности принимать необдуманные решения. «Как кормчий на корабле, когда в открытом море поднимется ветер, приведя все в порядок, натянув канаты, действует по правилам искусства, невзирая на слезы и просьбы испуганных пассажиров, страдающих морской болезнью, так и Перикл, заперев городские ворота и расставив везде караулы для безопасности, руководствовался своими соображениями, мало обращая внимания на негодующие крики и недовольство граждан» (Плутарх).

Перикл выжидал. Он отправил сто триер с тысячью гоплитов вокруг Пелопоннеса. Афиняне опустошали прибрежные районы, разрушали деревни и маленькие города, но едва появлялись спартанские отряды, они поспешно грузились на корабли и плыли дальше.

Расчет Перикла оправдался. Спустя всего лишь месяц войска Архидама покинули Аттику и, возвратившись в Пелопоннес, разошлись по своим полисам.

Чтобы успокоить демос, Перикл предоставил ему возможность расправиться с беззащитными жителями Эгины, якобы поддерживавшими спартанцев. Эгинян изгнали из города, а землю разделили между афинскими клерухами.

Первый год войны завершился. Афины могли быть удовлетворены его итогами. Правда, он не принес особых побед, но и неприятель не добился успеха. Самое же главное — союзники сохранили верность Афинам, а народ сплотился воедино теснее, чем когда-либо. Потому никого не обеспокоило новое вторжение спартанцев, предпринятое ими на следующий год. 40 дней войска Архидама разоряли южные районы Аттики, надеясь выманить афинские отряды из города. Но Перикл по-прежнему избегал открытого столкновения. Время работало на него. Еще немного — и пелопоннесцы израсходуют свои скудные средства, и тогда им останется надеяться лишь на богов, которые устами дельфийского оракула обещали им помочь. Но в это афиняне не верили.

И были наказаны. Так, по крайней мере, считали не только современники, но даже Плутарх, вполне серьезно утверждавший, что «какая-то божественная сила… противодействовала человеческим расчетам». Случай — неожиданный и трагический — спутал все карты. Впрочем, можно ли назвать его случаем?

В строгом, продуманном стратегическом плане Перикла была допущена единственная ошибка. Афины могли долгое время обороняться, могли дать убежище тысячам окрестных жителей. Но сколько времени тесный, пыльный город, в котором не хватало воды, мог безнаказанно выдерживать такое скопления населения? Скученность, грязь, недостаток воды открыли дорогу эпидемиям.

В Афины пришла зловещая болезнь (позднейшие исследователи именовали ее чумой или моровой язвой. Сейчас ученые склоняются к мысли, что это был сыпной тиф). Трижды (в 430, 429 и 426 годах) вспыхивала эпидемия, погубившая четверть населения Аттики (в том числе 4400 гоплитов и 300 всадников). Улицы и храмы усеяли непогребенные трупы, лежавшие вперемежку с умирающими. Изнемогая от жажды, больные, лишенные помощи, едва доползали до источников. Над городом но рассеивался дым от погребальных костров.

Но болезнь, по словам Плутарха, имела вредное влияние и на тело и на душу граждан. Бедствие порождало страх и отчаяние. «Болезнь прежде всего послужила для государства началом попрания законов. Теперь каждый легче отваживался на такие дела, какие прежде скрывались во избежание нареканий в разнузданности: люди видели, с какой быстротой происходила перемена с богачами, как внезапно умирали они и как люди, ничего прежде не имевшие, тотчас завладевали достоянием покойников. Поэтому все желали поскорее вкусить чувственных наслаждений, считая одинаково эфемерными и жизнь, и деньги. Никто не имел охоты заранее переносить страдания ради того, что представлялось прекрасным, так как неизвестно было, не погибнет ли он прежде, чем достигнет этого прекрасного. Что было приятно в данную минуту и во всех отношениях полезно для достижения этого приятного, то считалось и прекрасным и полезным. Людей нисколько не удерживал ни страх перед богами, ни человеческие законы, так как они видели, что все гибнут одинаково, и потому считали безразличным, будут ли они чтить богов или не будут; с другой стороны, никто не надеялся дожить до той поры, когда понесет по суду наказания за свои преступления. Гораздо более тяжким приговором считался тот, который висел уже над головою, а потому казалось естественным прежде, чем он постигнет, насладиться хоть чем-нибудь из жизни.

Вот какого рода бедствие обрушилось на афинян и угнетало их в то время, когда и внутри города умирали люди, и за стенами его опустошались поля» (Фукидид).

Напуганные эпидемией, спартанцы поспешно удалились из Аттики. Перикл немедленно снарядил 150 триер и отправился к Эпидавру, на севере Пелопоннеса. Но осада оказалась безуспешной; болезнь распространилась и среди афинских воинов.

Гнев и отчаяние искали выхода. И они обратились против Перикла. «Как люди, обезумевшие от болезни, оскорбляют врача или отца, так и афиняне стали дурно относиться к Периклу» (Плутарх). Забыв о собственных постановлениях, демос обвинил его в том, что он втянул государство в войну и принес ему одни несчастья.

Впервые за многие годы афиняне попробовали действовать самостоятельно, вопреки воле «первого стратега». В Лакедемон отправились послы, чтобы униженно просить о мире. Они возвратились ни с чем. Спарта не желала вести переговоры, ее устраивала лишь полная капитуляция. Но прекратить борьбу, не дав ни одного настоящего сражения, сохранив в неприкосновенности бездействующие войска и флот, казалось нелепым даже самым стойким пессимистам. С другой стороны, неужели все оставить по-прежнему и полагаться на… Впрочем, на кого же полагаться, если боги, подтверждая пророчество оракула, и в самом деле помогают спартанцам? За что же они гневаются на афинян? А может быть, им ненавистен тот, кто столько лет управлял целой державой? Неужели повторяется история, служившаяся некогда с царем Эдипом? Ведь и того покарал рок, поразив чумой жителей его города. Но Эдип запятнал себя отцеубийством, а Перикл? Или не забылось проклятье, тяготевшее над Алкмеонидами?

Перикл помнил об этом мифе. Совсем недавно Софокл читал ему отрывок из своей новой трагедии «Эдип-царь». Странная это пьеса! Всем известный миф драматург изложил так, что можно усомниться, действительно ли в мире существует справедливость, которую охраняют боги. Несчастного фиванского царя, «первого, лучшего из людей», мудрого и справедливого правителя, сделавшего город счастливым, бессмертные карают за преступления, которые ему же заранее предписаны свыше. Оракул предсказал, что он убьет отца и женится на собственной матери. Эдип сделал все, чтобы не выполнить предначертаний судьбы. Но еще никому не удавалось избежать сетей богини заблуждения Аты, и рок губит его. Тщетно пытается царь уйти от того, что сулило ему пророчество. Каждый шаг, направленный, казалось бы, в противоположную сторону, неумолимо вед к зловещей цели. Рок издевается над ним. Эдип наивно думает, что принимает верные решения и совершает полезные дела, а за ними скрыт второй, неведомый фиванскому царю смысл. И неизбежный ход событий идет своим чередом. Как будто боги смеются над неосведомленностью смертных и делают двусмысленным всякое их действие.

Воля рока восторжествовала. Дальнейшее целиком зависит от Эдипа. И он, побежденный, но не сломленный, делает последний шаг — царь ослепляет себя и уходит в изгнание из Фив. Отныне невидящим взором он будет смотреть на мир, который никому не дано понять. Выколов себе глаза, он словно напоминает, сколь ничтожно человеческое знание.

Люди отвечают за свои поступки, хотя и не могут предвидеть всех их последствий. Любой их шаг может нарушить какие-то неведомые им законы. А неусыпный рок преследует их так, как будто они знают все. Значит, самые добрые побуждения способны принести несчастья. Что в таком случае должен делать человек? Покорно следовать велениям божества или действовать в соответствии с велениями совести? Смиряться или оставаться самим собой?

Ответ Софокла был вполне определенным, и он не сомневался, что найдет в Перикле единомышленника. Софокл медленно, нараспев читал стихи из трагедии, со странным выражением поглядывая на друга. Перикл усмехался: он отлично понял намеки, конечно, весьма тронут, но… Едва Эдип произнесет первый монолог, как в театре начнут кричать, что опять все похвалы достаются одному человеку, что в лице фиванского царя Софокл прославляет Перикла. Что и говорить, неподходящее сейчас время для такой пьесы. Ведь ее можно истолковать совсем иначе — как обвинение против того, кто принес несчастье согражданам. И так уже поговаривают о родовом проклятии над Алкмеонидами.

Перикл созвал чрезвычайное заседание экклесии. В серебряном шлеме стратега он поднялся на трибуну, напряженный и решительный, как воин перед боем. Он и собирался дать бой, который, правда, мог оказаться для него последним.