Александр Самойло - Две жизни

• Название: Две жизни
• Автор: Александр Самойло
• Издательство: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР (Воениздат)
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

Воспоминания генерал-лейтенанта в отставке А.А.Самойло «Две жизни» охватывают большой исторический период - с конца XIX века до середины XX века.

 В первой части воспоминаний автор рассказывает о своем детстве, учебе в гимназии, юнкерском училище, Академии Генерального штаба и о своей службе в царской армии.

 Вторая часть посвящена описанию событий от Октябрьской революции до Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг., участником которых был автор. Особенно подробно автор рассказывает о борьбе с интервентами на Севере во время гражданской войны, где он командовал 6-й Отдельной армией.

 Воспоминания А.А.Самойло рассчитаны на офицеров Вооруженных Сил и широкие круги гражданских читателей.

---

Монкевиц, Энкель, Марков и я, мы все сидели в то время в особой, изолированной комнате, непосредственно соприкасавшейся с кабинетом Данилова. А по соседству с нами в маленькой комнатке находился еще один офицер, ведавший вопросами по Китаю и Японии, владевший языками этих стран.

Периодически в отделение приезжал морской офицер, капитан Доливо-Добровольский, видимо стоявший во главе соответствующего отделения штаба военно-морского флота.

Кроме этого отделения, Монкевицу были подчинены делопроизводства, возглавлявшиеся полковниками Генерального штаба — «старшими делопроизводителями».

Они ведали сбором и обработкой всех материалов по изучению армий главнейших стран Европы. Главными были делопроизводства по Германии, Австро-Венгрии и Франции. Все они помещались отдельно от разведывательного отделения. Связь с ними поддерживалась лично Монкевицем.

Каждый из делопроизводителей держал связь с соответствующим военным агентом (атташе) за границей, сносясь с ним через Монкевица или частными письмами.

Сам Данилов иногда приглашал нас к себе в гости. Он был тяжел с нами в служебных отношениях, но очень приветлив в домашней обстановке. Время от времени Монкевиц считал необходимым для поддержания нужного служебного и товарищеского контакта между офицерами разведывательного отделения и делопроизводств собираться вместе в каком-нибудь ресторане и даже в кабинетах «Аквариума». Иногда участие в наших скромных пирушках принимал и обер-квартирмейстер генерал Миллер.[53]

Тесную связь мы держали с полковником Романовским,[54] помощником начальника Главного штаба.

Монкевиц вел тесное знакомство с иностранными военными атташе в Петербурге; через него были знакомы с ними и все мы. Иногда, в меру своих материальных возможностей, мы приглашали их к себе на дом к чаю, обеду или ужину.

В летнее время, в дни военных торжеств в Красном Селе, на меня возлагались обязанности сопровождать иностранных атташе, а затем вместе с ними я приглашался к обеду в «высочайшем присутствии». После таких обедов все гости обычно обступали выходившего из-за стола царя, образовывая cercle.[55] Царь обходил всех и «удостаивал» вопросами, стараясь придать им какое-либо веское значение.

Я занимал место в задних рядах и этих вопросов не слышал.

Испытывая определенную потребность в дополнительном заработке, мы, кроме Энкеля, человека, видимо, с хорошими средствами, занимались преподаванием военных наук в военно-учебных заведениях Петербурга и окрестностей. Монкевиц выезжал для этого в офицерскую стрелковую школу, Марков брал руководство практическими занятиями в Академии Генерального штаба, я читал лекции в Павловском пехотном и Николаевском кавалерийском училищах. Отношения между Монкевицем и Энкелем постепенно стали очень близкими.

Наоборот, мои отношения с ними делались все более отдаленными. После производства Монкевица в генералы я почувствовал, что не совсем прихожусь ко двору в отделении, и попросил назначить меня в делопроизводство по Австро-Венгрии. Монкевиц охотно на это согласился. С внешней стороны товарищеские отношения между всеми нами остались прежними, мы продолжали даже собираться по вечерам друг у друга. Это длилось вплоть до империалистической войны.

В 1914 году Монкевиц был назначен обер-квартирмейстером Главного управления Генерального штаба, а во время войны — начальником штаба 7-й армии на Румынском фронте. Вскоре после Октябрьской революция Монкевиц застрелился. Энкель, по-видимому, благополучно ретировался в свою Финляндию.

Из личного состава, подчиненного Монкевицу, не могу не помянуть добрым словом привлекательного своим прямым, благородным характером полковника Владимира Евстафьевича Скалона, моего предшественника в комиссии по перемирию с немцами в декабре 1917 года в Бресте. Запомнился мне и симпатичный Рябиков, человек, обладавший необыкновенным даром юмора. В 1916 году он был начальником разведывательного отделения штаба Северного фронта. Вместе с ними служил в то время и будущий наемник интервентов Андерс — личность глубоко антипатичная. Моими помощниками по австро-венгерскому делопроизводству были Потоцкий (перед войной его назначили военным агентом в Бельгии и Дании) и Муханов.

Нашими военными агентами перед войной были: в Германии — Базаров, в Австро-Венгрии — Занкевич. Оба находились под строжайшим негласным наблюдением германской и австрийской контрразведок. В то же время наш Генеральный штаб требовал от них доставления секретных данных, хотя наряду с этим им официально запрещалось заниматься агентурной разведкой, чтобы не компрометировать себя и свои представительства.

Иностранными атташе перед войной у нас состояли: французским — Маттон и де Ла-Гиш; английским — Нокс и Хендри Вильямс; итальянским — Марсенго (он не раз приезжал в Киев, где его, с моей легкой руки, больше звали Марченко); сербским — Лонткевич; бельгийским — де Риккель. Все эти лица, кроме Марсенго, были мне мало знакомы. Но французский атташе Маттон памятен мне больше других: по его представлению я был награжден от французского правительства офицерским орденом Почетного Легиона за услуги, оказанные мной в связи с добытыми данными о мобилизации австро-венгерской армии. Приходилось мне встречаться у Монкевица и с великобританским атташе Ноксом. Он производил впечатление человека, враждебного нам, но пользовался полной свободой доступа в войска русской армии. Во время войны он активно боролся за продолжение Россией борьбы на стороне Антанты до «победного конца».

Начальником Генерального штаба в это время был генерал Жилинский, сменивший Палицына, стоявшего гораздо выше его во всех отношениях. Оба они, кстати говоря, были на моем отчетном докладе по командировкам в Австро-Венгрию на императорские маневры в районе озера Балатон и на Тирольские (район Боцен-Гриес) маневры Конрада фон Гетцендорфа. Эта вторая командировка стоила мне многих физических усилий: от конечной железнодорожной станции Bozen Cries до района маневров в Альпах пришлось идти пешком по горам — 20 километров туда и столько же обратно, спать под открытым небом из-за невозможности с моими документами появиться в гостиницах.

После доклада Палицын и Жилинский подошли ко мне и поблагодарили. «Я знал, что старый конь борозды не испортит», — сказал Палицын. Жилинский шутя спросил: «Федор Федорович, почему «старый»? Ведь он может обидеться!» — «А по давнишнему знакомству», — отозвался Палицын.

Монкевиц часто делился с нами впечатлениями о постоянных своих сношениях с министром иностранных дел Сазоновым, который сильно влиял в течение 1910–1916 годов на внешнюю политику. Благодаря этим беседам мы были постоянно в курсе общей военно-политической обстановки и могли более или менее точно судить о ходе подготовки к будущей войне.

Задолго до ее начала наметился коалиционный характер войны, стали четко определяться враждебные друг другу стороны. В один лагерь становились державы Согласия (Антанты) — Россия и Франция, заключившие между собой военную конвенцию и союзный договор 1892 года, подкрепленный в 1906–1907 годах соглашениями Англии с Францией и Россией. В другой лагерь стали Германия и Австро-Венгрия, заключившие между собой военный союз, причем Австро-Венгрия заняла явно подчиненное положение по отношению к своей более сильной союзнице. В военных сферах Германии не придавали особой ценности армии Австро-Венгрии. Этого не скрывали военные заправилы Вильгельма — Гинденбург, Людендорф и Тирпиц; не пользовался у них особой популярностью и австрийский генеральный штаб, кроме самого Конрада.

Оба лагеря мало считались со всеми остальными меньшими государствами Европы, не исключая и Италии и Скандинавских стран, хотя, разумеется, старались привлечь их каждый на свою сторону. Более искренней и традиционно миролюбивой была политика России, как великой славянской державы по отношению к родственным народностям Балканских стран.

В соответствии с этой общей военно-политической обстановкой определялись и стратегические планы сторон.

С начала XX столетия рядом совещаний начальников генеральных штабов России (Палицын, Гернгрос, Жилинский) и Франции с участием министров иностранных дел (Извольский и Сазонов) устанавливались отправные взгляды на усиление боеготовности армий и ускорение мобилизаций, на районы сосредоточения армий, на характер начальных военных действий, на материальное обеспечение военных планов. За этот период обнаруживались некоторые колебания в политике Англии, но все же основная группировка держав, намеченная в 1892 году, сохранилась и к 1914 году. При этом, как в отношениях между Германией и Австро-Венгрией интересы первой ставились во главу угла, так и в отношениях Франции и России последняя в силу зависимости по займам была вынуждена жертвовать своими интересами в пользу Франции.