Г. Штоль - Мифы классической древности

• Название: Мифы классической древности
• Автор: Г. Штоль
• Издательство: Директ-Медиа по изданию Минск 2001
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 2004

Боги Олимпа, как известно, ведут себя как люди: любят, ревнуют, участвуют в походах и войнах. А люди занимаются тем же, с той лишь разницей, что они смертны, а еще тем, что уже более двух тысяч лет притягивают, восхищают, и воспитывают целые поколения. И Геракл, и Тезей, и Мелеагр, совершающие великие подвиги, и Орфей, спускающийся в царство Аида, и Икар, поднимающийся к солнцу, – вечные примеры высот мужества, любви и духа, которых может достичь человек. Даже если все они заложники богов.

Перевод B. И. Покровского, П. А. Медведева 

---

Так говорила Креуза, но смолкла, увидев супруга своего. Ксут возвращался в это время от Трофониева {29} оракула, что в беотийской Лейбадее, и принес от него благоприятный ответ.

Бог Трофоний не хотел дать полного ответа прежде, чем даст его Аполлон: возвестил лишь, что Ксут и Креуза не возвратятся бездетными из Дельфийского храма. По наставлению юного Аполлонова служителя Ксут вошел во внутреннее святилище храма за ответом Пифии; Креуза же, увенчанная лавровым венком, идет к отдаленному алтарю Аполлона и молит его о благоприятном ответе. В то же время юный служитель Аполлона продолжает свое дело в притворе храма. Но вот отворяется дверь святилища, и Ксут возвращается из него; радостно обнимает он приближающегося к нему юношу, называет его своим сыном. Юноша, сочтя Ксута за помешанного, отталкивает его от себя, но старик не отходит. "Сам бог даровал тебя мне в сыновья, он возвестил мне, что сына встречу я, выходя из святилища; повинуйся же богу, дитя мое, признай отца своего". А юноша в ответ: "Не доверять богу неприлично, итак, приветствую тебя и обнимаю тебя как отца". И радостно заключили они друг друга в объятия. Не понимают отец и сын, как могло все это случиться: но можно ли не верить Аполлону-богу?

Не желая, чтобы принятие в дом неожиданного для Креузы пасынка не внушило ей каких-нибудь подозрений и не огорчило ее, Ксут хочет сначала принять Иона {30} – так назвал он сына – в дом свой, как чужеземца. Впоследствии же, в более благоприятное время, когда Креуза полюбит юношу, с ее согласия он хотел признать его сыном и наследником власти. Ксут удалился с Ионом из храма, чтобы через глашатая призвать дельфийцев на великий пир, который хотел он устроить в честь своего сына, или, как он говорил, гостя.

А в это время Креуза вместе со старым слугой возвратилась от алтаря Аполлонова, ничего не зная о случившемся. Прислужницы Креузы, которые, ей на горе, слышали и видели, как Ксут усыновил Иона, открыли ей тайну, которую, до времени, не должна была знать Креуза и разглашать которую запретил им Ксут под страхом смерти. "Муж твой, – говорили они, – тебе на позор хочет принять в дом взрослого своего сына – юного жреца Аполлонова. Здесь, наверное, кроется какой-нибудь злой обман: приемыш этот, наверное, сын Ксута, рожденный ему какою-нибудь наложницей. И вот безродный чужеземец наследует со временем трон Эрехтеев, а дочь Эрехтея, возлюбленная властительница наша, бездетная, презираемая, будет влачить жизнь изгнанницы в своем собственном доме". Невыносимой кажется такая будущность для прислужниц, еще невыносимее она для исполненной страха и гнева царицы. Под одной кровлей жить с этим пришельцем ей кажется невозможным. Оскорбленная, не помня себя от печали и гнева, Креуза одобряет даже план старого, преданного дому Эрехтея, служителя, который решается отравить юношу на пиру. В это время Ксута не было уже в Дельфах. Он удалился на двойную вершину Парнаса, посвященную Аполлону и Дионису, чтобы там принести богам жертву в благодарность за дарование сына; Ион же в его отсутствие должен был устроить в Дельфах великий пир. На красивых колоннах раскинул он великолепную палатку и украсил ее коврами и прекрасными тканями. Во множестве пришли дельфийские мужи на пир; длинной вереницей уселись они, увенчанные, за стол, уставленный богатыми золотыми и серебряными сосудами, и с наслаждением вкушали сладкие яства и пили приятные вина. Когда, после еды, следовало совершить возлияние богам, вошел в палатку старый слуга и всех гостей развеселил своим усердием и суетней. Поспешно подавал он гостям воду для омовения рук, зажигал курения и разносил золотые кубки. Когда раздались потом звуки флейты и когда чаши были наполнены вином, смешанным с водою, старый слуга поставил перед гостями большие кубки, чтобы гости скорее предались веселью. Молодому же своему господину поднес он самый красивый кубок, наполненный до краев. Когда Ион приготовился вместе с другими совершить богам возлияние, у одного раба случайно вырвалось богохульное слово. Ион, выросший в храме среди гадателей, увидел в этом недобрый знак, вылил вино на землю и предложил гостям последовать его примеру и наполнить кубки свежим вином. Гости в молчании последовали совету Иона. В это время прилетела целая стая священных голубей, которых держали неподалеку от Аполлонова храма. Голуби стали летать по обширной палатке.

Томимые жаждой, слетелись они у пролитого вина и утолили жажду. Все голуби оставались невредимы, лишь одна голубка, та, что ближе всех подлетела к Иону, задрожала, закружилась, стала издавать странные, пронзительные звуки, как только испила вина, пролитого из Ионова кубка. Все изумились, видя мучения голубки. Недолго металась и дрожала бедняжка: скоро протянула она пурпурные свои ножки и испустила дыхание. Вскочил тогда Ион со своего места, разорвал на себе одежду и воскликнул: "Какой смертный замышляет мне смерть? Говори, старик! Из твоих рук принял я кубок". Под пыткой сознался раб, что в вино примешал он яду и что Креуза знала об этом.

Ион перед старейшинами дельфийскими обвинил Креузу в покушении на убийство. Судьи единогласно решили, что чужестранка, дочь Эрехтея, покушавшаяся на жизнь человека, посвященного богу, и осмелившаяся исполнить свое намерение близ святилища Аполлонова, должна быть побита каменьями. Все дельфийцы принялись искать преступницу. Креуза скрылась у одного алтаря перед Аполлоновым святилищем, и там Ион нашел ее. Уже готов был юноша поразить Креузу, как из храма показалась воспитательница его, Пифия, которую чтил Ион как мать, и остановила его. Жрице нужно было видеть Иона, чтобы вручить ему ту корзину, в которой найден он был когда-то у порога Дельфийского храма; эту мысль внушил ей бог Аполлон. "До сей поры, – говорила жрица, – Аполлону было угодно, чтобы ты был служителем в его храме, а потому я держала корзину у себя. Теперь, когда Аполлон указал, кто твой отец, когда настало для тебя время покинуть храм и отправиться вместе с отцом в Афины, я должна возвратить тебе ее как средство найти мать". Полный светлых надежд, Ион взял убранную венками и лентами корзину из рук своей воспитательницы, но скоро овладели им грустные мысли; Пифия напомнила ему о матери, которая безжалостно покинула, не вскормила своей грудью; припомнил Ион и то, как рос он, безыменный ребенок, не видя материнских ласк. "Не лучше ли, – думал он, – забыть мне мать свою, чем искать встречи с нею? Но нет; ни одному смертному не избегнуть своей участи: не буду и я противиться богу, хотящему возвратить мне мать. Возьму же я лучше корзину и открою ее". Креуза, все это время не отходившая от алтаря, видела все, расслышала разговор и узнала корзину, в которую когда-то положила она своего милого ребенка. Быстро сходит Креуза со ступеней алтаря и бежит к своему сыну. "Хватайте, вяжите ее, она бежать хочет!" – воскликнул Ион, но Креуза уже заключила его в свои объятия. "Что за чудо! она меня ловит!" – "Нет, ты не понял меня: я нашла любимого сына. Ты – сын мой, сокровище мое!" – "Лживая, неужели ты надеешься обмануть меня и избежать казни!" – "Эта корзинка будет говорить за меня; спроси, я скажу тебе, что в ней. Разверни ткань; я сама ее вышивала: в середине на ней вышито изображение горгоны, еще не оконченное, – это был мой опыт. Вокруг горгоны вышиты змеи". Юноша нашел все это. "Что еще в корзине?" – "Два маленьких золотых дракона, старинный дар Афины Паллады, этот шейный убор для новорожденного малютки. Здесь же найдешь ты венок из ветвей оливы, растущей на скалистых высотах Паллады, на Афинском акрополе – им я увенчала тебя. Если ветви еще целы, то зелень их свежа: они отложены от неувядающей оливы Афины Паллады". И в самом деле, непоблекший венок лежал на дне корзинки. "О, дорогая моя, о, мать моя!" – воскликнул юноша и, вне себя от восторга, бросился в объятия счастливой матери.

Так нашла мать своего сына, которого – думала она – давно нет на свете. Когда Ион пожелал видеть Ксута, отца своего, чтобы с ним разделить свою радость, Креуза открыла юноше, что отец его не Ксут, а Аполлон. "Аполлон дал тебя, сына своего, другому отцу, супругу твоей матери, чтобы властвовать тебе над Афинами". Так прекрасный сын Аполлона, усыновленный Ксутом, прибыл и Афины и, как потомок Эрехтея, восстановил славный, уже угасавший царственный род Эрехтеидов. От внука Эрехтеева Иона получило имя далеко распространенное племя ионян.

Прокрида и Кефал

(Овидий. Метаморфозы. VII, 661-865)

Прокрида, дочь афинского царя Эрехтея, была прекраснее всех сестер своих. Нежно любила она прекрасного юношу Кефала, сына Гермеса и Эрсы {31}, и им была нежно любима. Охотно исполнил отец желание обоих, сочетал их браком, и были Прокрида и Кефал счастливейшей в мире четой. Но уже на второй месяц разорван был этот союз. Ранним утром однажды Кефал, страстный охотник, ловил оленей на цветистых высотах Гиметта. Увидала его прекраснокудрая богиня Эос {32} и, мгновенно объятая к нему любовью, увлекла его в пурпурный свой чертог. Но как ни прелестна богиня, Кефал не любит ее, не может забыть своей Прокриды и томится по ней тоской. "Перестань кручиниться, неблагодарный! Прокрида будет твоею, только не пожалеть бы тебе, что она твоею была". Так сказала Эос и отпустила упрямца. На прощание она внушила Кефаду недоверие к супруге и посоветовала ему, незаметно для нее, испытать ее верность. Неузнанный, входит он в ее дом; Прокрида еще оплакивает погибшего супруга. Напрасны все попытки чужеземца снискать любовь Прокриды, и в дом-то впустила она его не вдруг. "Я одному принадлежу, – говорила Прокрида, – где бы он ни был, я верна ему". Будь Кефал в здравом уме, ему было бы довольно этих доказательств ее верности; но нет, – безумный, он продолжает настаивать. На свое же горе предлагает он ей все больше и больше ценных подарков, дает всевозможные обещания, и твердость Прокриды начинает колебаться. "Теперь-то я вижу вину твою! Не пришлый я искатель руки твоей, я Кефал, свидетель твоей неверности, коварная!"