Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2002

• Название: Новый мир. № 12, 2002
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Кончилась сигарета. Я затыкал оплавленный фильтр в пепельнице. Марина продолжала стоять. Я не выдержал:

— Ну и что?..

— Что… Я жду от тебя… — Тот же не по-живому спокойный голос. — Я жду… Ведь это ты…

— Что — я? Почему?

— А… — Она сбросила руки с лица. — А кто?! — Глаза вцепились в меня то ли ненавидяще, то ли с надеждой. — Кто, скажи?! Кроме тебя, я больше… я больше ни с кем…

Я невольно усмехнулся, вспомнив, как во время болезни представлял ее в темном ленсоветовском закулисье с каким-нибудь гонорейным.

— Да, ни с кем! — взвизгнула она, поймав усмешку. — Слышишь, ты!.. Отвечай сейчас же… Роман, отвечай!

— Что отвечать?

— Ты… Это ты меня з-заразил?

И опять пауза. Мы смотрели друг на друга. Я не видел свое лицо, но надеялся, что оно утомленное и досадливое, как у нормального, слегка подпившего после работы, не совсем понимающего, в чем причина истерики, парня, а у нее зато были в глазах и ненависть, и надежда, и горе, и презрение — все в кучу… И лицо-то у нее, оказывается, совсем не симпатичное — вот исчезли выражения приветливости и радости, и оно сделалось почти безобразным.

— Отвечай, Роман.

— Нет, — твердо сказал я и вытряхнул из пачки новую сигарету.

Она зарыдала. Не упала на диван, или в кресло, или на пол, а осталась стоять. И ладонями больше не прикрывалась. Рыдала, как обиженная дошкольница.

Ну а что мне надо было сделать? Взять и сознаться? «Да, это я. Я переспал по пьяни в Петрозаводске — и вот. Прости, Марина! Прости, ради бога!» Так?.. И тогда уж точно начнется — вот какой я, оказывается, подлец, почему же раньше ей ничего не сказал… Да, раньше надо было поступать по-человечески, а теперь поздно. Поэтому лучше просто сказать:

— Ладно, Марин, ну, успокойся. Все будет нормально. Это легко лечится.

Тут же, будто она только и ждала, что я начну успокаивать, из нее полилось, полилось вперемешку со слезами:

— Я… я с ума сойду! Скажи мне честно. Я прошу, пожалуйста! Скажи, признайся… Ведь это же ты… Ты один. Один!.. Ведь я видела… просто замечать не хотела… Зачем теперь-то трусить? Рома-ан… Я же с ума сойду!.. Я-а… — Слезы пересилили, слова захлебнулись в них.

И тут я поддался, совершил ошибку. Признался.

— Да. Помнишь, ездил в Петрозаводск? В кафе там познакомился… ну и по пьяному делу… Случайно, даже и не хотел… Даже и не получилось. Так…

Я еще бормотал, а Марина уже сбрасывала в пакет бутыльки с трюмо, вытаскивала из тумбочки свои трусы, лифчики. Казалось, она больше меня не слушает.

— Марин, перестань. Это лечится за неделю, — попытался я остановить ее. — Давай спокойно решим…

Она побежала в прихожую, шмыргая носом, моргая мокрыми глазами. Из пакета торчала кружевная окантовка чулка.

Я сунул сигарету в пепельницу, упал на подушку. Слушал возню одевающегося человека, полчаса назад еще родного, а теперь… И что это за театральность — в два часа ночи хватать вещички и уходить? На коленях, что ли, у нее прощения надо вымаливать? А потом всю жизнь упреки выслушивать при каждом удобном случае. Да пускай катится… И я ответил на звуки ее торопливого одевания:

— Ну и катись, идиотка!

Часть четвертая

1

Вернулся Володька до того изменившимся — и не поверишь, что уезжал на каких-то неполных четыре дня. Даже после январского тура он, кажется, выглядел куда менее отдохнувшим и готовым к новым свершениям.

Поздоровался со мной почти официально, как большой, не терпящий панибратства начальник со своим первым замом.

Устроился за столом, положил перед собой руки, поиграл пальцами.

— Присаживайся, — указал кивком на стул сбоку.

Я присел. Хотел было бросить ногу на ногу, но потом передумал.

— Как тут без меня?

— Да все вроде нормально, — стал я докладывать. — С трех точек принесли деньги. Лежат в верхнем ящике, в конверте. Там же и список, откуда.

Володька достал конверт, заглянул, кивнул удовлетворенно. Я продолжил:

— Приезжали из «Весты-М», взяли три коробки… Сейчас, — нашел в блокноте модели женских туфель, назвал. — Накладная тоже в конверте… Еще звонила твоя сестра, Татьяна. Требовала вернуть ей дубленки, еще там что-то…

— Да, я в курсе. — При упоминании о Татьяне шеф заметно помрачнел. — Правильно, что не отдал. Это имущество… хм… арестовано.

— Раз десять звонила, — решил я сгустить краски, — обзывала всяко, кричала. Я отвечал, конечно, что без тебя не имею права…

— Правильно, правильно. Молодец. А ты чего зеленый такой?

— Да так… — пожал я плечами, но Володька догадался:

— Бухал по полной, да? Или опять на личном фронте проблемы?

— Так, небольшие есть…

— Ничего, скоро в отпуск отпущу. Хочешь, езжай к родителям, — Володька прямо на глазах стал превращаться из большого начальника в доброго дядю-волшебника, — хочешь, на море. На Черном море хоть был?

— Нет пока. — Мне неловко, муторно сделалось от такой его доброты, и я быстро сменил тему разговора: — А ты как съездил? Решил вопрос?

— Реши-ыл… В следующий четверг переводим деньги. Представительство зарегистрировали на одного араба. Наш человек. Занимался бижутерией довольно успешно. Вот согласился стать нашим официальным директором.

— А при чем араб-то?

— Ну, там иначе нельзя. Только на местного жителя можно регистрировать. То-то у них каждый пятый — миллионер.

— Ясно, — вздохнул я; вообще-то хотелось услышать от Володьки более внятные объяснения, зачем ему все-таки представительство и почему именно в Дубае, и я уже собрался было спросить об этом, но Володька встряхнулся, хрустнул суставами пальцев и, точно решившись на нечто безрассудное, предложил:

— А давай-ка, что ли, по пивку! Весна как-никак!..

— У, всегда готов, — конечно же, согласился я. — Приезд обмоем, остальное…

В летнем кафе на берегу канала Грибоедова Володька голосом забубенного кутилы велел продавщице:

— Значит, три пакета фисташек, две «Балтики» третий номер и две нулевой.

Я сперва обалдел, а потом чуть не захохотал от этого — «нулевой». Какой контраст, действительно, между отчаянным тоном и двумя бутылками безалкогольной нулевки в итоге… Да, достойная встреча весны…

А весна с каждым днем крепла, расцвечивала мир веселыми красками; она распускалась, как огромный цветок. И каждый день был для меня мучением… Впервые я проводил весну в Питере, был свободен от лихорадочной работы на огороде, был при деньгах. Только — что толку…

Все свободное время я бродил по городу, даже зонтик купил, чтоб не мокнуть под частыми короткими ливнями; неспешным шагом я добирался в район Лахты и, как какой-нибудь путешественник, достигший края земли, задумчиво сидел на каменистом берегу залива, или бродил вдоль скучного, неживого Обводного канала, или же плутал в гаванях Морского порта.

Дел на складе почти не стало. Он опустел, как будто расширился, потемнел, открыв взгляду серые бетонные стены. Бухгалтерша по средам теперь не появлялась, Володька мотался по каким-то своим делам. Каждое утро я звонил ему и кисло спрашивал: «Я не нужен?» — и получал в ответ: «Нет, сегодня отдыхай. Если что, скину сообщенье на пейджер». Да, сразу по приезде из Дубая Володька подарил мне пейджер, и я испугался, предвидя массу дел, поручений, мотание по точкам, а в итоге получилось как раз наоборот. Я гулял по улицам, дурея от безделья и одиночества, а пейджер молчал, лишь бесполезно оттягивая карман.

Природа, конечно, преподносила разные дни — то лил дождь, дул ветер, иногда почти снеговой, но в памяти оставались лишь солнечные, ласковые дни, такие, когда губы сами расплываются в улыбке, а плечи расправляются, выпячивают грудь вперед, и кажется, от одного воздуха становишься сытым и здоровым.

Хорошо (да что там — просто-напросто необходимо!) проводить такие дни с девушкой. Покупать ей цветы, говорить какую-нибудь романтическую чепуху, смешить, обнимать, прижимать к себе… Дышать, так сказать, весной и ее волосами… А ее вот не было.

Несколько раз я пытался поговорить с Мариной в буфете Ленсовета. Сперва перед тем тихонько стоял в дверях в полумраке и наблюдал.

С вежливой, профессиональной улыбкой она выслушивала от клиентов заказы, ловко подавала им кофе, тарелки с борщом и шницелем, уверенно стучала по клавишам кассы; чуть кокетничала со знакомыми… Она была такой же, как раньше, такой близкой, родной, и казалось — все наладится.

Наглядевшись, настроившись, я отлеплялся от двери, шагал к стойке. «Привет!» — и делал лицо радостным, наверное, симпатичным, она же, наоборот, каменела, сжималась, даже отступала от разделяющего нас барьера, будто к ней подходил не я, с кем она проспала в одной постели четыре с лишним месяца, а какой-то урод или бешеная собака.

«Марина, давай поговорим», — просил я. «Нет, — она коротко дергала головой, — не о чем. Все кончено». Это «все кончено» бесило меня — такое притворно-высокопарное, театральное, как ее черная одежда в ту ночь, как стихи какой-нибудь Гиппиус или Бальмонта. И после «все кончено» я не мог, ясное дело, говорить просительно, спокойно, я действительно бесился: «Слушай, мы ведь так хорошо и долго прожили вместе. Что, скажи, тебе было плохо?! И из-за какой-то случайности, пустяка!.. Ведь это со всеми может случиться…» Под мои слова она что-то там делала под стойкой, считала, кажется, на калькуляторе, опустив лицо, не обращая на меня никакого внимания… Так и подмывало схватить ее темные, густые волосы и найти глаза, говорить, видя их… Потом, конечно, подходил очередной клиент и лениво заявлял: «Тефтели с фри и салат. И кофе черное, двойное». И Марина преображалась, радовалась этому подошедшему, будто избавителю.