Шукурбек Бейшеналиев - Сын Сарбая

• Название: Сын Сарбая
• Автор: Шукурбек Бейшеналиев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1988
• ISBN: 5–08–001027–4

Остросюжетная повесть народного писателя Киргизии о том, как в труде идет становление характера растущего человека. Мальчик-подросток учится в школе, мечтает стать трактористом, но находит свое призвание, когда случай приводит его чабаном в отару. В основе повести реальный прототип.

---

— Сюда, сюда! — Голос отца доносился откуда-то справа.

Дардаке поспешил на его зов.

— Ты видишь? — говорил отец глухо. — Посмотри, посмотри на этих несчастных…

То ли снегопад стал немного реже, то ли зрение постепенно привыкало — Дардаке разглядел сбившихся животных. На спинах их лежали желтовато-белые бугорки, по бокам струилась вода. Повеяло холодом, и на шерсти животных повисли ледяные бусинки.

— Ох, бедолаги! — продолжал Сарбай. — Такой снег они даже не могут с себя стряхнуть. Как бы не было беды… Давай-ка, давай! — закричал он вдруг и засуетился. — Надо гонять их, гонять. Будут стоять на месте — простудятся. Стряхивай с них снег, очищай чем можешь.

Врезавшись в толщу сбившегося стада, они растаскивали животных, расталкивали, но те снова собирались в кучу. Рукавами, полами тулупов, а потом и шапками чабаны старались сбросить со спин овец смерзающийся снег.

Сколько длилась эта борьба? Час, а может, и два часа. Снег валил и валил, отец с сыном готовы были упасть от усталости тут же, в гуще стада. И тут над головой неясно обозначился огромный желтый шар, а через минуту туча рассеялась, а шар превратился в обыкновенное высокое солнце, окруженное чистой синевой. Только здесь, высоко в горах, погода меняется так быстро. Исчез мороз. Все сверкает, и бегут по лицу мокрые струи, и опять шумят под снегом приглохшие было потоки.

Отец и сын стояли рядом и тупо смотрели на серо-белую кашу ворочающихся в снегу животных. Давно ли на широком плато они весело щипали траву! Сейчас не видно ни одной травинки, а овцы в густом напластовании свежего снега кажутся какими-то другими существами — медлительными и неповоротливыми. Тревожило и то, что ни одна из них не блеяла, не кричала. Только черный козел, взбежав на утес, легко отряхнулся и смотрел сверху своими желтыми бесовскими глазами, громко мекал, туда-сюда поворачивая голову, как бы желая получше рассмотреть, что же произошло. С той крутизны, на которую он взобрался, мокрый снег быстро сполз. И конечно же, козел, если бы он умел говорить, сказал бы и этим глупым овцам, и этим глупым людям: «Что вам там, внизу, надо? Неужели вы не видите, что здесь сухо и хорошо? Дело ваше, можете оставаться там». И, как бы в подтверждение своих слов, он затряс бородой и, сделав несколько быстрых прыжков, поднялся еще выше.

Дардаке понурился. Его уже не радовали ни синее небо, ни горячее солнце, ни громкий крик перелетающих с места на место птиц. Он боялся посмотреть в глаза отцу, ожидая, что тот в отчаянии начнет сейчас клясть все и вся. Сарбай заговорил неожиданно спокойно:

— Все-таки есть бог. Я, сынок, худшего ждал. Ты, наверно, не заметил, как долго поглядывал я со страхом на западную кромку вон того хребта. Солнце светило вовсю, но шайтаны уже готовили этот подарок. — Сарбай оперся ладонью на плечо сына, и Дардаке почувствовал, как дрожит его рука. — Такая туча, — продолжал Сарбай, — покрывает все, как тяжелое душное одеяло. Оно может быть очень толстым, это весеннее снежное одеяло. Эх, если б мы пасли коров! Им это нипочем. За тридцать лет я отвык от таких слабых животных, как овцы. Наверно, много погибло… Но те, что остались живы, теперь уже будут жить. Не будем горячиться, сил у нас с тобой немного, давай делать все с умом.

Дардаке прислушивался с удивлением к спокойному голосу отца. Он не знал, что это спокойствие отчаяния. Однако же Сарбай, оглушенный и ослабевший, обрел неожиданно и рассудительность.

— Вот что… Пока я тут отдыхаю, иди разыщи лопату. Она стояла у снежного человека. Надо знать, что сделать… — Старик тяжело дышал, с трудом говорил. Может, даже и сам не знал, что скажет.

Дардаке смотрел на него с надеждой, готовый сделать все, что ему прикажут.

— Знаешь что… расчисть хоть немного, открой овцам траву. Видишь, они перестали жевать. Это такие твари — если не видят на поверхности снега торчащих метелок ковыля, копаться не станут. Понял?

Дардаке побежал было, но отец его остановил:

— Вижу, ты совсем перепугался, мальчик мой. Есть и хорошее в этом снеге. Это желтый снег… Ну-ну, иди, я потом тебе расскажу, а сейчас надо работать.

Дардаке обиженно дернул плечом. Если отец не хочет рассказать, зачем начал? У стариков всегда находятся какие-то причуды. И все же на душе у парнишки стало повеселее. Найдя лопату, он сбросил тулуп и принялся за работу с азартом, отдавая ей последние силы. Снег так и летел, трава освобождалась, приманивая животных, и вот уже те, что были посильнее, стали пробиваться на очищенное поле…

Отдохнув, и Сарбай взялся помогать сыну. Овцы уже вовсю жевали заснеженную траву. Но позади осталось не меньше сотни застывших в снегу животных.

— Ну, а теперь, сынок, — сказал Сарбай, — пойдем поможем тем, которые еще живы. Гони, толкай, а тех, которые не смогут сдвинуться с места, неси на руках.

Толкая ослабевших животных, подгоняя их, Дардаке чувствовал острую жалость к этим беспомощным существам. Те из них, которых он подымал на руки и нес, клали ему голову на плечо, как бы полностью ему доверившись. И в парнишке стало просыпаться что-то новое. Полуживые, чуть теплые, влажные комки мяса и шерсти вызывали в нем умиление. Спасти, спасти во что бы то ни стало и как можно больше! И если раньше Дардаке боялся ответственности и умом понимал, что смерть животных грозит и отцу и ему наказанием и позором, то теперь он об этом совсем не думал. Он спасал жизнь. И это уже была не только работа, даже, может быть, совсем не работа — это была потребность сердца.

Когда Дардаке подымал с земли мертвую овцу, он с брезгливостью отбрасывал ее в сторону. Только потом он понял, что ни разу не подумал об ответственности или еще о чем-либо подобном. Он бросал мертвую, чтобы скорее найти еще живую и помочь ей…

Многие из тех овец, которых Дардаке и Сарбай приносили на пастбище, тут же и вскакивали, принимаясь жевать влажную траву. Другие падали на колени, головы их свисали, но все же через некоторое время и они оживали. Но были совсем слабые — они валились на землю или, растопырив все четыре ноги, долго стояли, как бы задумавшись и вспоминая что-то. Но и эти со временем набирали сил и принимались за дело. А какое дело у овцы? Щипать траву, насыщаться, растить жир и шерсть.

Неожиданно Сарбай подошел к тем овцам, которых Дардаке отбросил, считая их дохлыми. Он стал вытаскивать из этого обледеневшего островка одну, другую, совал им руку под мышку, раскрывал рот и заталкивал туда кулак. И вот оказалось, что некоторые еще живы.

— Слышишь?.. Сунь руку под мышку. Бьется сердце? Чуть-чуть бьется? Значит, может еще оправиться.

Он не упрекал сына за то, что тот опрометчиво отбросил этих полуживых, но все-таки кряхтел и покачивал головой.

— Что за школа у нас такая в кыштаке — нисколько не учат мальчишек обращаться с животными! Можно подумать — учителя совсем забыли, что и сами вышли из чабанского сословия, забыли, забыли, чем кормятся!

Когда Сарбай вытягивал из кучи окоченевший труп, он бросал его с досадой и цедил сквозь зубы:

— С-собачья жизнь, с-собачья работа! Сам виноват — з-зачем взялся! — На глазах его появились слезы, голова тряслась. — С-стар я, стар, совсем стар стал!

Вдруг он быстро пошел в сторону и остановился невдалеке спиной к сыну. Не оборачиваясь, крикнул ему:

— Ты в школе учился считать — считай! Посчитай всех дохляков. А я… я не могу этого делать.

Дардаке, перекладывая и считая уже потемневшие трупики, каждый раз подсовывал ладонь под ногу, надеясь, что услышит стук сердца. Ни одной живой он в этой куче не обнаружил.

Отец с нетерпением закричал:

— Сколько? Ну, сколько же? Что ты там так долго возишься?!

Дардаке уныло ответил:

— Вместе с суягными[27] мы потеряли девятнадцать голов.

Отец резко повернулся:

— Ой, правда?! Ты что, посчитал каждую суягную за две головы? Нет, ты просто скажи, сколько подохло овец? — Голос отца неожиданно повеселел.

— Одиннадцать.

— Ого, да это подарок охотнику! Почему мне казалось, что подохло гораздо больше? У страха глаза велики. Ой, сынок, если остальных сбережем до весенней травы, значит, мы с тобой в дело годимся… Это подарок охотнику! — повторил отец.

«При чем тут охотник?» — подумал Дардаке и тут же поймал себя на том, что задает школьный вопрос. Учитель наверняка стал бы объяснять, что поговорки и пословицы передают нам опыт давних поколений и мы часто применяем их вроде бы и ни к месту. Да, об этом учителя говорят, а тому, как обращаться с животными, научить не могут…

— Папа, ты обещал объяснить, что такое желтый снег.

— Ой-е! Если чабан один и если он хилый, и сам бы замерз, и заморозил бы всех своих овец. А если чабан трусливый, от страха мог бы умереть. Такой снег, бывает, сутки идет. Тяжелый и липкий. И если с ним вместе придет мороз, совсем плохо. Нам повезло — мало навалило… Видишь — снег нисколько не желтый, только называется так. По краям неба, когда подбиралась к нам туча, заметно было, что воздух желтеет… Снег из такой тучи съедает зимний покров. Погляди сюда, копни ногой — под низом быстрее стало таять. «Снег съедает снег — хан уничтожает хана» — так говорят старики. Э, Дардаш! — Сарбай оперся на черенок лопаты. — Хоть и стар я, но есть еще во мне сила одной овцы, и ума я, кажется, не лишился. Вот посмотри, посмотри-ка… — Он стал толкать вверх по склону лопату — в образовавшемся желобе бежала вода. — Желтая вода? Видишь, видишь? Поучись этому, постреленок!