Ал. Буртынский - Искатель. 1983. Выпуск №1

• Название: Искатель. 1983. Выпуск №1
• Автор: Ал. Буртынский
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1983

Ha I, IV стр. обложки и на стр. 2, 35 и 83 рисунки В.ЛУКЬЯНЦА. На II стр. обложки и на стр. 84 и 116 рисунки Ю.МАКАРОВА. На III стр. обложки и на стр. 117 и 128 рисунки Ю.АВАКЯНА.

---

Искатель № 1 1983

СОДЕРЖАНИЕ Ал. БУРТЫНСКИЙ — Огненный рубеж Юрий МЕДВЕДЕВ — Чаша терпения Энтони ДЖИЛБЕРТ — Алиби № 133 ОСНОВАН В 1961 ГОДУ ВЫХОДИТ 6 РАЗ В ГОД

Ал. Буртынский Огненный рубеж

Повесть

Это был его третий боевой вылет. Антон все еще не мог привыкнуть к тесноте стрелкового «фонаря», летящего под облаками. Внизу невидимо проплывала земля, занятая теперь врагом, словно вымершая — без огонька, с затаившейся по выжженным селам жизнью, со своей бедой, надеждой, перепутанными судьбами, горем плена и яростными, насмерть схватками прорывавшихся к фронту окруженцев. Слева по курсу в черной полынье купалась луна, то исчезая, то вновь появляясь. Луна им была ни к чему. В наушниках щелкнуло.

— Ваня, до цели двадцать километров, — сообщил штурман пилоту.

Интересно, что чувствует Борис там, под брюхом Ила, в нижнем «фонаре» стрелка. Они редко делились впечатлениями, каждый держал свое при себе. Вообще мало разговаривали после того памятного собрания в канун войны. Вначале были как чужие, потом их, студентов-первокурсников, свел военкомат — всех вместе, но только они двое попали в воздушные стрелки. Судьба… И никогда не забыть первого острого ощущения высоты, той жуткой радости неба, свободы, способной, как он понял по се — бе, взять человека целиком, навсегда; и первый вылет на бомбежку, рассветное небо, мрет в дыму, и встреча на земле, когда он, еще весь дрожа от пережитого, пожал на радостях Борьке руку и тот ответил ему со слабой усмешкой; и слова командира — капитана Ивана Иваныча — с веселым подмигом: «Молодцы, ребята, с вашими данными долго тут не задержитесь. Пошлем учиться на летчиков».

Вот он, в двух метрах за бронеспинкой, Иван Иваныч, человек, от которого зависела их жизнь и удача. — По карте ровно пять, — снова донесся голос штурмана. — Нет ошибки?

— Не должно…

И тотчас глаза застлало туманом; самолет пошел с набором высоты, казалось, «фонарь» облепило ватой. На вираже Антона прижало к стенке. Повторялся привычный маневр: капитан заходил на цель с тыла, чтобы потом, случись беда, напрямую тянуть к линии фронта. В этом был свой резон, если бы не триста километров, отделявших от этой линии.

«А ведь я хитрю, — сказал он себе, — бог знает о чем думаю».

Он и впрямь старался чем-то заполнить эти вечно длящиеся последние секунды до цели, как правило, охраняемой воздушным патрулем. Так было и в прежние вылеты, когда в ожидании врага немели пальцы на скобах. В прошлый раз капитан обманул «фоккеров», уйдя в облака и трижды меняя курс. Если вынырнет тупорылый, успеть бы заметить. Он ждал его как избавленья, ждал дела.

— Выходим на боевой курс, — возвестил штурман.

Облака внезапно размыло, все так же слева заслепила луна, и самолет без снижения пошел к невидимой цели… Вот-вот она возникнет в окуляре сперва неясным намеком, потом огоньками станционных стрелок, семафоров, клубом паровозного пара. Только бы поймать ее точно. Антону словно передалось напряжение штурмана, даже пальцы поджались в сапогах…

Вот когда он его увидел, серебристо блеснувший нос «мессершмитта», на лунной дорожке, казалось, даже различил темные очки летчика за стеклом кабины…

— Капитан! Немец сбоку, с хвоста! — И до боли в пальцах сжал рукоятки. Стрелять бесполезно, «мессер» нырнул в мертвую зону, а их самолет лег на боевой курс и, стало быть, уже не мог сманеврировать, не рискуя промахнуться по цели. Но он все-таки сообщил о нем командиру. Огонь зениток мгновенно стих, и одновременно он, увидел огненную трассу. Пол качнулся под ним — что-то там случилось у летчика. — Вань, левей на градус!

— Стараюсь, — незнакомо, с хрипом ответил капитан.

— Зацепило?

— Рука. И в ногу…

— Меня тоже, — прозвучало в ответ. — Доверни… Еще немного, еще… чуток.!

Вот оно; обожгла мысль, влипли. Странно, в эту минуту он не подумал о неизбежном, о том, что их ждет, словно капитан и в самом деле был всемогущ, и только билось в висках это Штурманское «еще… еще чуток», и он мысленно, помогая командиру, что было мочи тянул с натугой рычаг, жал помертвевшей ногой на педаль, потому что от этого зависело все.

— Так, хорошо… Бросаю!.. — И совсем тихо, с бессильным горловым клекотом: — Ваня, ребята… Все…

Самолет тряхнуло — бомбы полетели на цель.

— Как вы там, Иван Иваныч? — спросил Антон…

— Плоховато, ребятки. Совсем. Штурман?!

В наушниках тишина.

— Штурман!

Молчание.

Только сейчас Антон заметил дымный шлейф позади самолета, в то же мгновение чуть выше, но все ещё недосягаемый, опять мелькнул «мессер». Он летел почти в хвосте. Антон закричал капитану, словно тот и впрямь мог оттянуть на себя штурвал. И случилось чудо: самолет с надрывом пошел вверх, на долю секунды подставив немца под прицел. Антон вжал гашетки, вложив в них всю рвущуюся наружу ненависть, и вдруг понял, всем своим существом ощутил — попал, врезал ему в мотор. Сверкнуло — и самолет исчез.

— Молодцом, — тихо прошуршало в наушниках, и Антона отчего-то вдруг стали душить слезы.

— Иван Иваныч…

Огонь уже облизывал кабину, едко запахло гарью. И опять сбоку на пересекающемся мелькнул «мессер» — другой? Машина мчалась вниз крутым скольжением. То ли капитан из последних сил пытался сбить пламя, то ли уже не владел штурвалом. И снова Антон, выгадав момент, нажал на гашетку и, уже не отрываясь, давил до конца. Потом его оглушило неожиданно громкое:

— Приготовиться к прыжку…

Хотел спросить: «А вы, Иван Иваныч?», но что-то больно ударило в висок, на миг ослеп, уже словно издалека опять услышал: «Прощайте, ребята!», на ощупь рванул защелки, горячей головой ткнулся в колпак. Еще хватило сил перевалиться за борт под тугую свистящую струю.

Земля понеслась откуда-то сбоку, из черной бездны в рыжих всплесках пожаров, он мертво усмехнулся, рванул за кольцо и, уже теряя сознание, отрешенно подумал: «Вот и все. Конец…»

* * *

Телегу трясло на ухабах, качало в мягкой пыли. Потом под колесами загромыхала булыжная мостовая, и каждый толчок отдавался в виске тупой скачущей болью. Время от времени Антон открывал глаза, видел проплывающие как в тумане плетни, белые хатки с обгорелыми стрехами и совсем близко — потные., усталые лица красноармейцев, головы в грязных бинтах. Блеск шишковатых касок, короткие стволы автоматов, рявкающие окрики… И четкий, хмурый профиль Бориса с квадратным подбородком — все как во сне. Люди пешком, а они с Борькой на телеге. Почему?..

Запекло грудь, с трудом пошарил рукой — он был в одной исподней рубахе…

— Шнелль! Не оставать!

Телегу тряхнуло, он обмирающе вздрогнул от пронизавшей вое его существо мысли: «Плен». И снова полетел в черное небытие с единственным жгучим желанием: уйти из этого страшного мира. Раствориться. Исчезнуть.

Он уходил мучительно долго, то проваливаясь в воздушные ямы, то выбираясь «а поверхность, с подступавшей к горлу тошнотой и тягостным шумом в ушах, сквозь который — много ли прошло времени, он так и не понял — стали проступать чьи-то слова, хрипловатый смешок. В один из таких просветов он разглядел белый потолок, Бориса, который сидел в дальнем углу на матраце спиной к стене, уставясь в одну точку.

— Борь! — то ли позвал, то ли подумал, шевельнув спекшимся ртом, и, последив за его взглядом, увидел странно одетого старика: в гражданской кепке и немецком кителе, с «вальтером» на животе, — тот горбился на табуретке посреди комнаты, то ли и впрямь горбун, и что-то говорил, ласково улыбаясь хищным клыкастым ртом. Вот он отхлебнул из плоской фляжки, снова заговорил, и — точно вдруг прошла глухота — голос старика, сиплый, с гнусавинкой, проступил явственней:

— Плен что хрен — редьки не слаще. Но редечка, братка ты мой, как сказать, славная овощ, особенно ежели состряпать умеючи, с гусиной шкваркой…

Борис молчал.

— Со шкварками да под стакан первача, это ж не чета вонючему шнапсу… Ну да ничего, скоро опробуем, скоро, как сказать, дома будем. На Дону. Сам-то откель? С далека?.. Молчишь. Ну молчи, братка, помолчи. Опосля разговоришься. Это здесь умеют — разговорить, мать их так, немчуру. Где родился, и на ком женился, и какому богу молишься… Война есть война…

Горбун хихикнул, снова отхлебнул глоток и спрятал фляжку под китель, аккуратно застегнул пуговицу.

Тайком, почти не разжимая век, Антон оглядел пустую комнату, забранное решеткой окно, голые стены, крашеную дверь со свежепробуравленным глазком. На мгновение вспомнил дорожную тряску, конвоирские окрики и себя в исподней рубахе на возу. Странно, его гимнастерка поверх комбинезона лежала рядом на табурете, он узнал по зашитому рукаву, зато Борис был в продранных комбинезонных брюках под ремень и какой-то: грязной косоворотке… Сапоги их стояли в углу в целости и сохранности… И они сами… Почему они с Борькой здесь, в тишине, в чистоте?