Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2002

• Название: Новый мир. № 9, 2002
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Владимир Захаров Водяной гиацинт

Захаров Владимир Евгеньевич родился в 1939 году в Казани. Академик РАН, директор Института теоретической физики им. Ландау (в Черноголовке). Лауреат двух Государственных премий в области физики. Живет в Москве и по нескольку месяцев ежегодно преподает в США. Постоянный автор нашего журнала.

Кукушонок

Я кукушонок в утреннем гнезде,
Кругом галдят, как в иностранной школе,
Я поднял клюв к тоскующей звезде,
Я голоден. Я полон сил и воли.
Где мой отец, где мудрость не из книг?
Где матери-защитницы объятья?
А сестры где? Где щебетанье их?
Где шумные доверчивые братья?
Тоскует молча белая звезда,
Чуть видная сквозь облачные дымы,
В мученьях бьется красная звезда,
Страдания ее неисследимы.
Я — кукушонок. Скверную игру
Вы, ближние, играете со мною.
Я на любом дворе не ко двору,
Я жду — пусть встанет солнце ледяное.

В море странствий

Душа моя изготовилась совершенно
Отправиться в бесконечное море странствий,
Она построила себе нечто
Из улыбок школьных подруг,
Из пустых бутылок, выпитых вместе с друзьями,
Из водяных гиацинтов[1],
Затянувших зеленою сетью
Тропические пруды.
Вот я лечу по Луизиане:
Слева и справа,
Как бревна,
Торчат из воды крокодилы,
На корягах лежат
Грациозные черепахи…
Нечувствительно въеду я
В бескрайнее море странствий —
Вот тогда и понадобится ЭТО,
С любовью построенное из взглядов детей,
Из свежераспиленных досок,
Из запчастей для дрянного автомобиля,
Переплетенное и соединенное вместе
Водяным гиацинтом,
Который есть самый жадный до жизни
Сорняк.
Уже выведены специальные рыбы —
Они питаются водяным гиацинтом,
Их потом продают на базарах.
Надеюсь, они не встретятся мне
В неизведанном море странствий,
Иначе на чем будет держаться
Мое утлое плавательное средство,
Построенное из справедливых упреков жены,
Из несправедливой ругани продавщиц в магазинах,
Из гениальной живописи
На стенах моей квартиры,
Скрепленное, укрепленное водяным гиацинтом,
У которого такие
Невзрачненькие цветы.

Разыскивается…

Разыскивается собака, неизвестно где зарыта,
Стареющей графини серебряное корыто,
Ныне, присно, а теперь и всегда
Будет разыскиваться закатившаяся звезда.
Разыскивается тигр, ставший тигром бумажным,
Гимн с текстом бодрым и авантажным,
С музыкой — чтоб успокаивала и вела!
Разыскивается новая метла.
Разыскивается мантия, что не вся молью побита,
Разыскивается душа у бандита,
Разыскивается рак, свистнувший на горе,
Организаторы взрывов домов в сентябре.
Разыскивается то, что плохо лежало,
Разыскивается правосудия неподкупного жало,
Рай, что был от нас на расстоянии руки,
И блаженной памяти
Полные сладких надежд деньки.
Разыскивается теорема, что заменит нам аксиому,
Разыскивается истина, что сбежала ночью из дому,
В чем была, упрямица, в том и ушла.
Пропадет, плохи ее дела.
Да что ее разыскивать, вон она ковыляет,
Каждый поговорит с ней, кто пожелает,
В рваном платье, в дырявом платке,
А осенний ветр хлещет жгутом по реке.

Разговор с птичкой

Почему бы не поговорить с птичкой,
С этим присевшим на куст бурьяна
Маленьким кардиналом
Ярко-красной расцветки, —
Значит, самец!
Эй, парень!
Каково тебе там, среди дикой природы?
Впрочем, дикой ее
Можно назвать только условно,
Ты живешь
На задах американских коттеджей,
В эвкалиптах,
Где царствует аризонский ветер,
Во дворах,
Где хозяйничают собаки.
С диким лаем
Бросаются они на заборы,
Если рядом проходит
Малахольный редкий прохожий.
Я всегда боюсь, что собака
Вырвется и укусит.
Если, птичка, такое случится,
Я подам на хозяина в суд
И выиграю процесс:
Я ведь в Америке, а не в России,
Здесь правосудие очень серьезно.
Да, да, именно так!
Уймитесь вы, скептики, мнимые патриоты.
Впрочем, я хотел поговорить с птичкой,
Маленьким кардиналом,
Но уже не получится — улетел.

Ты и я

Ты хоть и не ешь белены,
Но пьянствуешь с отцом панночки,
Сотником тем иль хорунжим,
И тебе снятся
Здоровые мужские сны
С бабами, с автомобилями,
С огнестрельным оружием.
И ты учишься
Водить вертолет,
И уже давно
Научился слалому,
А когда Хома Брут
Попадет в переплет,
Скажешь: ну
Не повезло малому.
Вот эскимос
В свой садится каяк,
Едет туда, где тюленей немало,
А я, диссидентам
И декадентам свояк,
Читаю роман «Голубое сало».
Целый день мучаюсь,
Как шерстобит,
Имея в своих мечтах Индию,
Но судьба совершает кульбит —
Я попадаю
В страну Мурлындию.
А там украшена
Граффитями стена
И стоят
Три модерные грации,
Там, на окраинах
Моего сна,
Все кошки мяучат
Об эмиграции,
И всходит общая
Над всеми луна,
И все во сне
Набираются силушки,
Но все-таки краешки
Моего сна не хотят
Превращаться в крылышки.

Зазеркалье

В Зазеркалье вторгается Время, и вот
Там, где воды беспечные стыли,
Равнодушный, надменный, безжалостный флот
Рассылает разбойные кили.
В Зазеркалье вторгается Время, и вот,
Насмотревшись на прелести эти,
Я пускаю на волю свой крохотный плот —
Где-то есть мое место на свете!
Вспоминаю последние школьные дни,
Тех подруг незабвенные чары,
Робость рук… А вдали полыхают огни,
Равнодушно бушуют пожары.
Напряженный звучит в Зазеркалии свист,
Равнодушье валы свои катит,
На пергаменте неутомимый хронист
За измену и глупость in folio, в лист,
Равнодушьем бессовестным платит.

Белые олеандры

Белые олеандры
Качаются, ах, качаются,
Ветер из пустыни
Не дает им просто цвести.
Прежние дни счастливые
Кончаются, ах, кончаются,
Солнца тяжелый шар
Стало трудно нести.
Белые олеандры
Перед стеною кирпичною,
Ветер из пустыни —
Это хор голосов:
«Встань, очнись и иди,
Брось заботы привычные,
Встань, очнись и иди —
Ангел сдвинет засов.
А на ушедшую жизнь
Оглянись без печали и гнева».
Мы погостили,
И нам пора по домам,
Белые олеандры
Под розовым небом Бер-Шевы,
Рядом с колодцем,
Из которого пил Авраам.

Ирина Полянская Горизонт событий

Полянская Ирина Николаевна родилась в городе Касли Челябинской обл. Закончила театральное училище в Ростове и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор романов «Прохождение тени» («Новый мир», 1997, № 1–2), «Читающая вода» («Новый мир», 1999, № 10–11). Лауреат премии журнала «Новый мир». Живет в Москве.

Я не стану описывать исторических ошибок нашего времени… Кто их не знает, кто их не видит! Они не касаются моей жизни.

Декабрист Н. И. Лорер.

Пролог

…Когда облаченные в резиновые костюмы водолазы вошли в воду, пятясь от берега спинами вперед, раздвигая льдины неуклюжими руками, Шура поняла, что с этой минуты время для нее остановится, а потом потечет вспять, как Иордан в день Крещения, и что бы теперь ни подняли со дна реки, будущее, сомкнувшись с прошлым, наконец настигнет ее. Ослепительное будущее: смерть сына станет разрастаться облаком, увеличиваться в размерах, как плод, который она когда-то носила под сердцем, скоро он перерастет саму Шуру, и в тени огромной смерти Германа она начнет тихо угасать, пока не состарится совершенно, а сын будет продолжать расти без нее, двинется по ее следам, как плющ, оплетая безвестные кладбища, землю, переполненную человеческим родом, уже достигшим ее ядра и начинающим упорно пробиваться назад сквозь слежавшийся прах бесчисленных поколений, раздвигая кости сухия, свиток человечества станет разматываться, начиная с Адама и заканчивая Германом, мертвые потянутся из чрева земли, поддерживая друг друга плетями рук, и ангелы, как слуги, поднесут каждому их скрытые во мраке вины, — что же касается Шуры, ей они вручат большую плитку довоенного шоколада, украденную ею зимой 1942 года у умирающего от голода соседа-немца, ее единственного друга… Этот взгляд она несла по жизни — кроткий взгляд умирающего, высунувшегося из кучи тряпья на диване и молча смотревшего на Шуру, на перепачканный шоколадом рот и на руку, расписавшуюся за бандероль, адресованную не ей. Когда ангелы ударят по рубильнику и зажгут прожекторы Страшного суда, тогда все увидят в ее ладони надкушенную шоколадную плитку с раскаленной фольгой, но она не разожмет руки, пока немец не подведет к ней ее сына Германа, которого спустя много лет после своей смерти заманил в реку…