Дон Делилло - Имена

• Название: Имена
• Автор: Дон Делилло
• Издательство: Независимая Газета
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-86712-102-X

Американец, работающий в Афинах и стремящийся удержать свою семью от окончательного распада, узнает о существовании странного культа, последователи которого совершили ряд необъяснимых убийств в странах Ближнего и Среднего Востока. Отчасти по воле обстоятельств он оказывается вовлеченным в неофициальное расследование этих преступлений, затеянное его друзьями, и начинает ощущать, что поиски истины необычайно важны и для него самого...

---

В стамбульском «Хилтоне» я наткнулся на знакомого по фамилии Лейн — юриста, который выполнял кое-какую работу для банка «Мейнланд». Вчера в Амманском Международном он наткнулся на Валида Хассана, одного из подчиненных Дэвида Келлера. Последний раз я видел Хассана в Лахоре, тоже в «Хилтоне», где мы наткнулись друг на друга перед столом администратора: оба хотели подписать документ, дающий нам право на получение выпивки в баре за дверью без опознавательных знаков. В баре мы наткнулись на человека по фамилии Кейс, начальника Лейна.

Кейс прилетел из Найроби с историей из одной фразы. Когда танзанийские войска вошли в Кампалу, ее жители встречали их с цветами и фруктами и насмерть забивали на улицах пленников из своих собственных отрядов.

Все подобные места были для нас историями из одной фразы. Кто-нибудь появлялся, говорил о ящерицах длиной в фут в номере его гостиницы в Ниамее, и это становилось характеристикой города, приметой, с помощью которой мы закрепляли его у себя в памяти. Такие фразы были эффективны, они отодвигали в тень более глубокие страхи, сомнения, вечную тревогу. Вокруг нас не существовало почти ничего привычного и безопасного — только наши отели, постоянно обнесенные заборами, потому что их непрерывно перестраивали. Наше восприятие изменилось так, что теперь мы могли фиксировать лишь краешек какой-нибудь сложной тайны. Мы будто потеряли способность отбирать, выискивать подробности и прослеживать их связь с неким центром, который наше сознание могло бы перемещать в привычные нам условия. Эквивалентная сердцевина отсутствовала. Здесь действовали иные силы, правила отклика ускользали от нашего понимания. Нас окружали другие флексии и времена. Другая правда, другой вербальный мир и повсюду — люди с оружием.

В историях из одной фразы воплощались наши мелкие огорчения и промахи. Это был юмор, за которым таился страх.

Вернувшись в Афины, я решил заглянуть к Чарлзу Мейтленду. Он жил на тихой улочке, обсаженной олеандром, квартала за полтора от меня, бок о бок с библиотекой Американского классического колледжа. Открыв дверь, он всегда сразу же поворачивался и брел в гостиную, вынуждая посетителя гадать, насколько желанно его появление. В этой привычке можно было бы усмотреть самоуверенность и надменность, плоды аристократического воспитания, но на самом деле Чарлзу просто приелся ритуальный обмен репликами на пороге.

У него была маленькая квартирка с множеством сувениров из Африки и с Ближнего Востока. Он только что прилетел из Абу-Даби, с нефтеперегонного завода, где помогал налаживать систему охранной сигнализации.

— Там убивают американцев? — спросил я.

Он сидел у окна в расстегнутой рубашке, шлепанцах, потягивая пиво. На полу у его ног валялась книжка «Боевые корабли „Джейнс“». Я налил себе выпить и прошелся вдоль полок.

— Я предлагаю им магнитные датчики, — сказал он. — А они брыкаются. Обычная путаная процедура. Я обошел, наверно, сотню кабинетов. Что вы пьете? Это я смешивал?

— Вы не умеете.

— Не надо смотреть мои книги. Это меня нервирует. Я чувствую, что должен вести себя светски и объяснять, какие из них я получил в подарок от знакомых дураков и неудачников.

— Тут в основном книги Энн.

— Когда вы наконец бросите эту ужасную манеру? Как услышу такое, прямо теряюсь.

— Вы же два разных человека, правда? По большей части это ее книги. А вы читаете инструкции, технические описания.

— Расскажите мне о Каире, — попросил он. — Это город для вас.

— Сорок градусов по Цельсию.

— Девять миллионов жителей. Нынче в уважающем себя городе должно быть не меньше девяти миллионов. Жара впечатляет, да?

— Впечатляет песок. Я видел там старика с метлой — он чистил дорожку в аэропорту.

— Черт, а я соскучился по песку. Значит, он сметал его обратно в пустыню? Вот молодец.

— Я ездил туда только на один день.

— А больше и не надо. На крупные города довольно дня. Это их общее свойство. Дороги, канализация, жара, телефоны. Чудесно. Попросите Дэвида рассказать о дорожном движении в Тегеране. Вот это движение. Настоящий город.

— Он мне рассказывал.

Трескучий смех.

— Они все бегут, знаете?

Они убегали в пан-амовских «боингах» и викерзовских «десятках», в военно-транспортных «геркулесах» и «старлифтерах». Они летели в Рим и во Франкфурт, в Афины и на Кипр.

Уезжая из Тегерана в аэропорт, Теннант слышал автоматные очереди. По его подсчетам, стреляли десятый день подряд. Для тех, кто был в Мешхеде, стрельба продолжалась шесть дней. Нефтедобытчики в Иране организовывали чартерные рейсы для своих работников и их семей. За один день в Афины прибыло пятьсот человек. На следующий — триста.

Афины приобрели заманчивый ореол приюта для беглецов, сказочного королевства, где приезжие из многих заморских стран делятся своими историями о перестрелках и монотонно скандирующих толпах. Мы, живущие здесь, стали понимать, что недооценивали это место. В восточном Средиземноморье, районе Персидского залива и гораздо дальше стабильность была редким гостем. Здесь же царило родное нам демократическое спокойствие.

К нам летели обычными рейсами из Бейрута, Триполи, Багдада, из Исламабада и Карачи, из Бахрейна, Маската, Кувейта и Дубая жены и дети бизнесменов и дипломатов, создающие нехватку номеров в афинских отелях и привозящие с собой все новые и новые истории. Это произойдет в первый месяц нового исламского года. Тем, кто еще не уехал, их посольства советовали взять отпуск или по крайней мере как можно реже выходить из дома. Первый месяц — священный.

Из окна мне было видно, как по переулку в нашу сторону идет поп. Эти люди в черных рясах и цилиндрических шапках двигались как корабли, неторопливо покачиваясь. Воскресенье.

— Почему вы не запускаете свой аэроплан?

— А что, надо?

— С тех пор как я здесь, вы всегда выбирались по воскресеньям.

— Энн считает, что я пытаюсь развить в себе иллюзию рухнувшего величия. Эта иллюзия страдает, когда я торчу в пыльном поле, а над головой у меня жужжит игрушечный самолетик. В такой сцене совсем нет величия. Она может вызвать разве что жалость. Если старики занимаются в одиночку определенными вещами, их полагается жалеть. Гонять самолетики — занятие для мальчишек. В этом моем увлечении есть что-то подозрительное. Такова теория.

— Но не теория Энн.

— Неважно, теория. Я не добрился, сижу в расстегнутой рубашке. Все это, по мнению Энн, ради демонстрации моего рухнувшего величия.

— Она права?

— Это ее книги, — ровным голосом сказал он.

— Сейчас в делах кавардак. Вам хватает предложений?

Он махнул рукой.

— Потому что я всегда могу поговорить с Раусером.

— Ну нет.

— Он не так плох. Если понять, как у него работают мозги.

— А как они у него работают?

— Щелк-щелк, единичка-нолик.

— В двоичном коде. А как вообще работают мозги? Хоть у кого. Черт, пиво кончилось. После смерти будут магазины, открытые по выходным?

На стене висела маска — страшная рожа из дерева и конского волоса. Тяжелые веки, симметричный нос. Я чуть было не рассказал Чарлзу об убийствах на Кикладах. Но, поразмыслив, решил, что эта тема слишком тесно связана с Оуэном Брейдмасом. Пришлось бы подробно обсудить и его. Он видел тех людей, он выдвинул предположение, что за убийствами кроется какой-то смысл. В этот сонный летний день я вряд ли сумел бы создать нужный фон, да и Чарлз, похоже, был не в том настроении, чтобы воспринять его.

— А мне нравится работать у Раусера, — сказал я. — Нравится быть здесь. История — тут чувствуешь, как она идет. Все эти страны связаны общими событиями. О чем мы говорим за обедом? Как правило, о политике. Вот к чему все сводится. Политика и деньги. И это моя работа. Ваша тоже.

— Я живу в мире, куда деться. Никогда от него не бежал. Но в последнее время я не уверен, что он мне по душе.

— Мы все вдруг стали важными фигурами. Не чувствуете? Мы находимся в центре событий. Тонко оперируем гигантскими денежными суммами. Мы обращаем нефтедоллары. Строим заводы. Анализируем риск. Вы сказали, что живете в мире. Это же существенно, Чарлз. Год назад я пропустил бы ваши слова мимо ушей. Ну, кивнул бы рассеянно. А теперь они имеют для меня смысл. Я приехал сюда, чтобы быть поближе к семье, но нашел нечто большее. Я вижусь со своими. Но еще мне просто нравится здесь быть. Мир — он ведь здесь. Разве вы не чувствуете? Почти во всем, что происходит в здешних краях, есть сила. Все события значительны. Они таинственны, они чреваты последствиями. Что-то надвигается. Я говорил Кэтрин. Люди, бегущие по улицам. Народ. Естественно, я не хочу, чтобы все взлетело на воздух. Суть только в высоком жизненном градусе. Когда банк «Мейнланд» предлагает что-нибудь одной из этих стран, когда Дэвид летит в Цюрих на встречу с турецким министром финансов, он что-то ощущает, он становится чуть розовее обычного, дышит глубже. Действие, риск. Это вам не заем какому-нибудь строителю в Аризоне. Это гораздо шире, серьезнее. Здесь все серьезно. А мы в самом центре.