Михаил Попов - Паническая атака

• Название: Паническая атака
• Автор: Михаил Попов
• Издательство: Журнал "Москва" 2011 № 11
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 0131-2332

---

Я думал, что меня сейчас вырвет на него, но нечем было, обед сох на подоконнике.

— Что вы так недоверчиво смотрите на меня? Не верите, что вас можно вылечить?

— Не верю.

— А почему?

— Вы хоть читаете плакаты, что висят в вашей больнице?

— Какие плакаты? — наморщил ясный лоб Иван Сергеевич.

Я объяснил.

— Так вы, значит, доктору Чехову верите?

У меня мучительно сводило челюсти, но я все же ответил:

— Верю.

Иван Сергеевич всплеснул ладонями:

— А когда он жил? Еще до Первой империалистической. Даже что такое пенициллин не знал.

— А вы что, пенициллином меня…

Доктор весело хлопнул себя ладонями по ляжкам:

— Нет, есть средства новее.

— Гамма-глобулин?

— О, да мы подкованы. Должен вам сказать, что в гамма-глобулин я лично не верю.

Я недоверчиво поглядел в его светящееся лживым оптимизмом лицо:

— А что, есть еще какие-то?

Он ласково кивнул.

— И случаи излечения есть?

Опять уверенный кивок.

— Но я же читал…

— Чехова?

— Не надо. Я читал энциклопедию. Про медицину. Там так прямо и было написано. И про гамма-глобулин, и что вылечиться нельзя. Нет достоверных случаев.

Произнося эти слова, понимал, что одерживаю несомненную победу в споре, но и понимал также, какая мне следует кошмарная награда за эту победу.

— В каком году была выпущена энциклопедия?

— В каком? Не знаю. Совсем новая на вид.

— Даже если она прошлого, скажем, года выпуска, то представляете, сколько готовится такое огромное издание. В энциклопедии попадают только многолетне проверенные средства. Никаких новейших разработок.

По моему телу прошла сдвоенная ледяно-кипятковая волна.

— Так, значит… есть, значит, разработки…

— О чем я и толкую, а вы упираетесь. Уж и не знаю, чего ради, даже странно.

Он встал, собираясь идти к выходу, а мне хотелось его задержать, чтобы слушать, слушать…

— Постойте.

Он обернулся:

— Что?

— Мне нужно… позвонить. Да, позвонить мне нужно. Очень-очень нужно!

Доктор поморщился:

— Отсюда вам нельзя выходить. Пока.

Оглянувшись, он достал из кармана свой мобильный телефон:

— Только коротко.

— Да-да, я же понимаю…

Домашний не отвечал. Ленкин мобильник был вне зоны. Корчась под недовольным, нетерпеливым взглядом доброго доктора, я набрал телефон тещи.

— Ой, Лены еще нет. Едет. С дедом-то плохо, совсем плохо, утром сегодня разбило его. Никого не узнает.

— Марья Артамоновна!

— Никого не узнает. Совсем плохой.

— Марья Артамоновна, скажите Лене…

— Говорят, что, может, и до завтра не доживет.

— Скажите Лене, чтобы…

Телефон врача замолк, я дрожащей рукой вернул его хозяину, пожимая плечами от нестерпимой неловкости. Сломал. Или деньги кончились, но я же всего несколько секунд…

Иван Сергеевич положил телефон в карман и тихо сказал:

— Будем лечить подобное подобным. — И удалился, закрыв за собою дверь палаты.

Я лег. Мысли шлялись по спирали, и непонятно, то ли по восходящей, то ли по нисходящей. Я одновременно и верил, и не верил словам доктора. Да, книги иной раз лежат в издательствах десятилетиями, и даже новейшая медицинская книжка может содержать устаревшие сведения. Доктор разбирался в медицине, я — в издательском деле, моя информированность подкрепляет его информированность… Но каков Петр Михайлович, тестек мой, он в любом случае меня «сделает», даже если бешенство наплюет на обе информированности. Возьмет и к утру даст дуба, а я еще буду неделю мучиться. Без шансов. Вернее, с шансами только на второе место в заочном соревновании. Это же надо оказаться таким… А может, вылечат? Изобрели там нечто «подобное», им будут спасать. Что бы это могло значить? Прививка кретинизмом против бешенства!

В палате погас свет. Намекают, что ночь. Я закрыл глаза, и сразу стало что-то происходить с моим слухом. Со всех сторон медленно, но неумолимо окружали некие звуки. Журчание, хлюпанье, бултыхание, звуки падающих капель, рокот водопада.

Вода! — понял я и испугался.

Вода мой враг! Мне надо ее бояться. И боюсь. Значит, не надо никаких анализов, и так ясно — попался!

Я открыл глаза и осторожно огляделся. Водные шумы не исчезли. Я старался определить их источник. Может, за теми дверьми? При прежнем, нормальном освещении я не заметил, что в стенах палаты имеются двери, двери. И даже не одна. Синяя лампочка все обнаружила. Ничего себе палата!

Осторожно, стараясь не скрипнуть пружинами, я встал и, скользя подошвами по паркету, подобрался к первой двери и резко толкнул. И попал на кухню. На свою кухню, где почему-то находились Артем и Сережа Казначеев. Второй вертел в руках пустую бутылку из-под «Новотерской», пожимал плечами и повторял, что ему срочно нужен «резервуар для воды». Первый держал в поднятой руке чайник и, скривившись, сосал из носика. Внезапно он повернулся ко мне и плотоядно подмигнул и страшно забулькал водой в брюхе чайника.

Вернувшись обратно, я тут же распахнул другую дверь. Там был туалет, и на крышке унитаза сидел Саша Белай, держа на коленях ноутбук. Под ним самоспуском сливалась вода. Меня он не заметил.

Третью дверь я открывал с опаской. Застал там бодрого голого Сегеня, он стоял с ведром явно ледяной воды, выпуская ртом белый пар. Когда я захлопывал дверь, то услышал, как он облился и зарычал от удовольствия.

Что же делать? — спросил я себя, оказавшись снова на кровати. Вода — смерть для меня! Больше не открывать никаких дверей! Я забрался головой под подушку, но, несмотря на это, отлично различал какую-то булькающую возню за той дверью, что захлопнул Иван Сергеевич. За ней чувствовалось скопление разнообразного люда и шума, заинтересованного во мне. Я был в этом уверен, но только зачем все они явились в сопровождении такой шумной воды? Полежу тихо, небось уберутся.

Нет, почти сразу понял я, никуда не уберутся. Наоборот, сейчас ворвутся и станут мне лить ее, такую холодную, прямо на голову.

Позорно и бесполезно вот так ховаться под подушкой, которая все равно не в силах ни от чего защитить.

Надо встретить страшное лицом к лицу.

Я, рыча от внезапной смелости, вскочил и бросился к дверям. Распахнул.

На лестничной площадке, дыша тяжкими похмельными духами, в облаке морозистого тумана стояли подруги Боцмана. Сам приветливый сосед поднимал за их спинами два пластиковых стакана, чем-то наполненных.

— Седьмое! — дружелюбно вскричал он.

— Какое седьмое? — Не соображалось ничего.

— Пра-аздник, — пропела одна из гнусных гурий. — Ты сам говорил.

— Ты приглаша-ал, — пропела вторая.

— Рождество, Мишель!

В глубине квартиры (так я был в своей квартире?) раздался дребезг телефона.

— Щас, щас… — сказал я то ли ему, то ли гостям, отступая в глубину квартиры, хватаясь попутно за ногу, пытаясь подтянуть левую штанину.

— У нас все с собой! — неслось сзади.

Я схватил телефонную трубку.

— Слушай, Элеонора ушла! — услышал я голос Бойкова и не сразу понял, кто это. Свободная рука яростно боролась с косной штаниной.

— Мы не навсегда, только поздравить! — сообщил Боцман, осторожно входя на кухню и высматривая, нет ли хозяйки.

— Понимаешь, Элеонора ушла. Это кошмар. Ее нигде нет, нигде! Я обыскался.

Я наконец обнажил колено. Почти исчезнувшее уже пятнышко, никаких следов воспаления. Приснилось? Чушь! Я никогда не вижу никаких снов!

— Что мне делать? Как ты думаешь, где она может быть?

— Посмотри, может, она просто пошла в туалет?

Бойков бросил трубку.

Я ошалело оглянулся.

Боцман подбадривающе улыбался:

— С праздником, с Рождеством!

— Да-да, с праздником, — запрыгала одна из подружек и запела жалостливо и неправильно: — «Хепи безди ту ю, хепи безди ту ю!»

Опять телефон: это Ленка. Голос незнакомый, ровный, тяжелый.

— Петр Михалыч умер. Полчаса назад. А у тебя там что, праздник?

— Да нет, как ты могла, я… Праздник вообще-то, Рождество. Но это я вообще так…

— Дед умер.

— Я понимаю, я… извини.

Она бросила трубку. Я сел на стул, разбросав по сторонам руки. Что все это значит? Дед умер. Но почему так радостно на душе?! Я, значит, что же — спал? Весь этот дурдом приснился? Но я же никогда не вижу снов!

Ко мне тянулись дружелюбные руки со стаканами, милейшие поцарапанные, покрытые синяками лица улыбались мне.

Господи, свобода!

Но дед-то помер. Пока я тут смотрел сны. Петр Михалыч, что же ты! Мысленно упрекая его, я все же чувствовал в нем некоего победителя.

На кого они все похожи, очень сильно, сильно похожи, эти физиономии? Почему кажутся такими знакомыми, такими почти родными? Как будто я прожил с ними целую жизнь.

— Давай, Мишель, давай!

Понятно, почему!